– Что, в первый раз к нам попал? – Я кивнул. Она. открыла сумочку и выудила оттуда тюбик. – Хорошо помню свой первый раз. – Она открутила крышку и, намочив салфетку жидкостью, принялась оттирать ногти. Розовый лак исчезал на глазах. – Я ужасно испугалась. – Она оторвала глаза от ногтей. – Но я была одета и накрашена. – Она покровительственно похлопала меня по колену. – Так что когда решишься, просто наряжайся и добро пожаловать к нам. Знаешь, все не так уж страшно, как сначала кажется.

Я ответил, что и сам это понял. Она мягко улыбнулась:

– Ты не будешь возражать, если я кое-что тебе посоветую? Знаешь, тебе бы совсем не помешал легкий макияж.

Я сказал, что подумаю, и поинтересовался, почему она удаляет лак с ногтей. Она вздохнула:

– Жена терпеть этого не может. Говорит, что раньше беспокоилась, что я сбегу от нее с другой женщиной, но даже представить себе не могла, что этой другой женщиной окажусь я сама.

Роза общалась с очень высокой девушкой, с меня ростом. Девушкины длинные ноги были обтянуты черными брюками, а грудь – черным топом. На обнаженные плечи накинут короткий розовый жакет. Композиция дополнялась сногсшибательным белым париком, как у секс-бомб. Роза махнула мне:

– Это Сэнди. – Мы с Сэнди пожали друг другу руки. – Сэнди – наша Розовая Леди из «Бриолина». – Я спросил, остались ли еще граффити на стене. – Нет, – прервала меня Роза. – Чем ты слушаешь? Не Берлин, а «Бриолин»! Это же мюзикл! Сэнди очень похожа на Оливию Ньютон-Джон. Прости его, он некультурный.

Мне не хотелось говорить ни с кем, кроме Леса, но он правил бал за своим столиком и на меня подчеркнуто не смотрел. Я взял еще коктейль и подсел к нему.

– Легко идет, да?

Он отвернулся от своей свиты.

– Да, эта штука неплохо бьет в голову. Твое здоровье. – Мы подняли бокалы. Лес опрокинул в себя сразу половину. Я не отставал. – Так чем ты там раньше занимался? Кого-нибудь подснял?

– И он еще называет любопытным меня.

– А ты и есть любопытный, Рильке. Пиздюк пронырливый.

– Я же не просто так выспрашиваю.

– Это ты так считаешь, но я до сих пор не пойму, что у тебя за цель. В прошлый раз мы просто обменялись услугами, все путем. Твои планы – не мое дело. А теперь ты хочешь получить что-то на халяву, а я желаю точно знать, что тебе от меня надо, пока ты не начал совать свой клюв, куда не положено.

– Я уже сказал тебе, что мне нужно.

– Хватку теряешь. Посмотри на себя. Чуть ли не в истерике. Что с тобой, снимки покоя не дают? – Я кивнул. – Псих ненормальный. Зачем тебе это надо? – Он допил коктейль и жестом попросил еще. – Господи, это же не твоя игра. – Я налил ему. Немного отпив, он посмотрел мне в глаза, как злой банкир, отказывающий в кредите. – Может, вовсе не девица тебя расстроила? Ты об этом не подумал? Не обратиться ли тебе к специалисту, психотерапевту, например? Тут ничего стыдного нет.

Я покачал головой:

– Я разузнал, что Маккиндлесс был постоянным посетителем у этих твоих ребят.

– Боже праведный, да тебя ничто не остановит. И что это доказывает? Только то, что ты уже знаешь. Он заполучил свое порно там, куда я тебя послал. Толку-то… Мир тесен. Я уверен, что ты знаешь всех антикварных дельцов в Глазго и за его пределами. То же самое с криминалом. Нас не так уж много. Ты рискуешь наткнуться на те же самые лица.

– Но когда я показал ему снимки, он не сказал, что знает Маккиндлесса.

– А чего ради? Такие, как он, работают по принципу «меньше знаешь – целее будешь». Он решил, что тебе не обязательно знать все. Так что скажи ему спасибо. – Лесли уставился мне прямо в глаза: – Он нехороший человек, Рильке. А теперь вали отсюда, ты портишь мне настроение.

– Не будь таким, Лесли. Давай, скажи мне, почему он нехороший человек.

– Господи ты боже мой. – Он покачал головой. – Ну если я тебе скажу, ты обещаешь отстать от меня до конца этого вечера? И вести себя осторожно?

– А когда я этого не делал?

– Ну, например, когда трахал этого парня в туалете. Ваше хрюкание доносилось до нашего балкона. Он ходуном ходил.

– Очень смешно. Ладно, буду осторожнее.

– Короче. Помни, я это говорю тебе только ради твоего же блага. Я тебе доверяю, мы знаем друг друга давно, но это серьезно. Это не для сплетен.

– Я понял.

– Просто следи за собой. – Он затянулся сигаретой. – Трэпп – сутенер. Появился несколько лет назад, неизвестно откуда. Я не знаю точно, где проходит граница его владений, и знать не хочу. «Сирены» – только вершина айсберга. В его ведении еще несколько массажных салонов – публичных домов и пара центров игровых автоматов.

– Игровых автоматов? Деньги отмывает?

– Может быть. И мальчики… – Возможно, я изменился в лице. Он продолжал: – Да ладно тебе, можно подумать, ты не знаешь. Ты же ходишь мимо этих бывших бакалейных лавок, переоборудованных в игровые центры, и там только несколько игровых автоматов и полдюжины мальчиков.

Я покачал головой.

– Ты что, хочешь сказать, что никогда не думал, что это за дети? – спросил он.

– Да нет, просто как-то не замечал.

– Ну, теперь, значит, заметишь.

– Так он всем этим занимается?

– Одна из побочных профессий. Заходишь, покупаешь какому-нибудь мальчишке игру на машине, а на самом деле покупаешь не игру. Понятно, к чему я? Нехороший он человек. Развращает юность и бог знает что еще. Очень изворотливый, делает большие деньги, но не имеет отношения к твоим снимкам. Зачем ему это? Ну знал он твоего жмурика. Что тут странного?

– Но Маккиндлесс не имел дела с мальчиками.

– Да, но имел дело с порнографией. Слушай, как с тобой иногда трудно. Как бы то ни было, Трэпп ведь не ограничивается мальчиками, он эксплуатирует равные возможности.

– Как ты с ним познакомился?

– Выбора не было. Сутенеры всегда берут наркотики партиями. Хорошее средство контроля. Ему нужен был поставщик, и какой-то вонючка дал ему мои координаты. Того, что он хотел, у меня не было, но я свел его с человеком. Если честно, я все равно бы когда-нибудь с ним столкнулся. Обычно говорят, что Глазго большой город, но в сравнении с Лондоном, Нью-Йорком или, блин, Парижем мы живем в тихой гавани. Наши криминальные авторитеты – торчки и безработные в третьем поколении. А вот Трэпп – это нечто особенное. Международный, блядь, половой бандит. Чем быстрее он слиняет отсюда куда-нибудь еще, тем лучше.

– Он предложил мне за снимки неплохие деньги.

– Хочешь совет?

– Да нет вообще-то.

– Продай. У тебя это уже перешло в нездоровую одержимость. Возьми деньги и забудь обо всем. Потрать на благотворительность, если тебе станет от этого легче. Передай какому-нибудь обществу опущенных беспризорников. В мире часто происходят плохие вещи, и ты тут ни при чем.

– Но это я нашел фотографии.

– И что? Ты, конечно, считаешь себя очень ловким, Рильке, и может, так оно и есть, в своем деле, но об этих делах ты ничего не знаешь. Сказать правду? Я был очень рад, что через тебя избавился от его долга. Он был мне обязан, и меня это угнетало. Теперь мы с ним в расчете. Лучше иметь с ним поменьше общего. Это мое последнее слово. Смени тему или вали отсюда.

– Он очень хотел получить у меня эти снимки.

– Отвянь.

Я налил нам еще.

– У меня предчувствие насчет всего этого. Лесли поднял бокал.

– Твое здоровье. А теперь угребывай.

Он отвернулся и заговорил с девушками рядом. Я остался сидеть и мрачно потягивал коктейль. Девушка-каменщик с каштановыми волосами склонилась ко мне:

– Есть шанс прославиться.

Я взглянул на нее:

– Что, простите?

Она показала рукой на балкон. Мужчина в свитере. Теперь он беседовал с Розовой Леди, с увлечением кивал и всячески ее обхаживал. Они сидели вдвоем в лужице белого света. Сэнди светилась радостью. Она болтала, улыбалась, элегантно взмахивая руками. Мужчина что-то шепнул ей на ухо, и она рассмеялась, запрокинув голову. Голливудский жест – у Джоан Кроуфорд получилось бы хорошо, но Сэнди не удалось. Свитер быстро махнул кому-то рукой, и я наконец заметил его спутника. Пузатый мужчина в джинсах стоял на коленях перед ними, пряча лицо за видеокамерой. Объектив он направил на Сэнди. Изображение сфокусировалось, и лицо повторилось на крохотном дисплее видоискателя.