– А что было потом?

Она вздохнула.

– Он попросил меня смыть косметику. Он еще так смешно выразился: «Сними это лицо, пожалуйста». Я, конечно, сообразила, о чем он, но на секунду все-таки представила себя без лица. С этого момента все пошло как-то по-дурацки. – Она встала. – Вот черт. – Она пересекла комнату и подошла к бару. – Если я собираюсь все это рассказывать, думаю, нужно выпить. Ты будешь?

– Не откажусь.

– Выбор, правда, небольшой. Водку с апельсиновым соком?

– Отлично. – Анна-Мария смешала водку и сок в шейкере и подошла к столу с коктейлем и двумя бокалами. Она протянула мне бокал и вернулась на диван. – Если слишком слабый, там еще целая бутылка. Не стесняйся.

Я сделал глоток и закашлялся, потом с трудом произнес:

– Нет-нет, в самый раз.

Она пила не спеша.

– Ты собиралась рассказать, что было потом.

– Да-да… – Она подняла глаза к потолку. – Проблема в том, что мне даже не с чем такое сравнить. Я ведь актриса и модель. Но эта ситуация показалась мне уж очень неестественной. Только потом, после того, как ты показал мне эти снимки, я стала понимать, в чем все дело. – Она еще раз глотнула коктейля и скорчила гримасу. – Итак, я умылась. Заняло это около пятнадцати минут, и мне сразу стало легче. Ведь осталось меньше получаса. Он зарядил фотоаппарат, и я подумала, что он сейчас скажет мне раздеться, но он не стал.

Она замолчала.

– А что он сказал тебе сделать?

– Он попросил меня сесть рядом и посмотреть его фотоальбом. – Анна-Мария смущенно засмеялась и поднесла бокал к губам. – Он хотел, чтобы я рассматривала его грязные снимки. Что я, конечно, и сделала. – Она прикончила свой бокал, налила еще себе и мне. – Я была согласна на что угодно, лишь бы потянуть время.

Она мотнула головой и принялась за свой коктейль.

– А что там были за снимки?

– Мерзкие. Я сразу сообразила, что он испытывает извращенное удовольствие, показывая их, но мне так было все равно легче. Я ведь говорила уже, что чем дольше оттягивалось раздевание, тем лучше. – Она покраснела. – Я не знала, как себя вести. Нужно ли восхищаться девушками и фотографиями? Поэтому я просто держалась спокойно. Потом он улыбнулся и сказал: «Тебе это не очень нравится, да?» Сказал так, словно и от этого получал удовольствие.

Она подошла к бару и сделала еще одну порцию коктейлей.

– А какими тебе показались фотографии?

– Ужасные. Черно-белые, и казались старыми. Я так и сказала ему, и он ответил что-то вроде того, что старые лучше напоминают старому о его бесшабашной молодости.

Она вернулась с новым коктейлем. Я попробовал. Теперь крепость была в самый раз.

– Опиши мне эти фотографии подробнее.

Она сделала глубокий вдох.

– Одна хуже другой. На некоторых женщины выглядели так, словно их били хлыстом. На одной одежда женщины валялась на полу мятая, будто по ней топтались. А сама она лежала на незастеленной кровати, головой вниз, и на спине у нее были полосы. Тюремная решетка из полос. – Анна-Мария поежилась и поднесла коктейль к губам. – Поскольку снимки были черно-белыми, я подумала, что все это игра, и полосы у нее на спине просто нарисованы шоколадным кремом. – Она попыталась рассмеяться. – На ней были туфли. Я запомнила свою мысль: «Хочу такие же». – Она взглянула на меня. – Примитивная мысль, правда?

Я покачал головой:

– Невозможно контролировать все, что видишь и думаешь.

– Это уж точно. Получилось, что он и пальцем не притронулся ко мне, но все-таки в некотором роде проник в меня.

– А фотографии все были такие?

– Нет, по большей части там были просто обнаженные женщины, и они выглядели… – Она задумалась. – Какими-то вялыми.

– Вялыми?

Глубокий вдох.

– Они все были в таких позах… как трупы. Я старался сохранять спокойствие, но почему-то чувствовал себя убийцей.

– В позах?

– Да, расфокусированный взгляд, безжизненные конечности, расслабленные рты… Но знаешь, я тогда ни на секунду не могла подумать, что это по-настоящему.

– А теперь?

– На той фотографии, которую ты показал, женщина действительно была похожа на труп. Но я-то жива, как видишь.

– В смысле?

– Он заставлял меня принимать такие же позы.

Я посмотрел на Анну-Марию. Ее свежее лицо слегка раскраснелось от спиртного, темные волосы слегка растрепались, глаза покраснели от слез. Я взял ее руку в свою. Она подвинулась ближе, наши плечи соприкоснулись, и я уловил ее прерывистое дыхание, пахнущее апельсиновым соком. Она сжала мои пальцы.

– Мы закончили смотреть этот альбом. Я оформила комнату так, как он хотел. Диван накрыла покрывалом и слегка измяла его, сзади установила ширму. Потом пришло время шоу. Он попросил меня раздеться. Я разделась за ширмой. Мне не нравится, когда смотрят, как я раздеваюсь, – это очень личное. – Она посмотрела мимо меня, в окно, на ночное небо. – В комнате было тепло, но я ужасно замерзла, вся покрылась мурашками. Он сказал мне лечь на кровать и описал позы, которые нужно принять. Я всегда хорошо понимаю инструкции, но в тот раз ему даже объяснять не пришлось, потому что я знала, что за позы ему нужны. Те же, что и в его альбоме. Он разложил вокруг меня лилии, как вокруг покойницы в гробу. Со стеблей на меня стекал их сок. Когда он их принес, запах мне понравился, но теперь они пахли так, будто долго простояли в грязной воде. Такая вонь обычно исходит от застоявшегося гнилого пруда, когда долго нет дождя. – Она вздрогнула и сжала мою руку. – Я сразу поняла, что этот сеанс будет непростым, но я чувствовала себя… – она отпила из своего бокала, – …странно. Словно заряженной. Сверхчувствительной. Цвета в комнате показались ярче. Тиканье часов и щелканье камеры звучали, как хлопанье дверей. Я ощущала все: прохладу воздуха, шершавость покрывала. Старик пошевелился, и на меня повеяло нежным ветерком. Он ничего не говорил, но его взгляд преследовал меня. Его глаза за линзой камеры просто буравили меня. И вдруг мне стало… – Она замялась. – Мне стало приятно. Подумалось, если этот противный старикан сейчас коснется меня, я не смогу сопротивляться. О боже. – Она вздохнула со стоном и допила коктейль. – Этого я тебе не собиралась говорить. – По ее щеке скатилась слеза. У нее очень красивая кожа. – Ну вот, теперь я тебе противна.

– Нет, вовсе нет.

Я не знал, что мне сделать, чтобы убедить ее в этом. Она опять зарыдала – старалась успокоить дыхание, но ничего не выходило. Я нежно обнял ее за плечи, и она прильнула ко мне. Так странно и непривычно было обнимать женщину, хрупкую и беззащитную. Будто обнимаешь птицу. Я погладил ее по волосам, они пахли ванилью.

– Продолжай.

– Я заранее поставила часы так, чтобы видеть их, и, как только время истекло, вскочила и накинула халат. – Она замолчала.

– На этом все кончилось?

– Не совсем. – Она утерла лицо рукой и вздохнула. – Только теперь не он, а я была возбуждена, и он об этом знал. Он стал упаковывать свое оборудование. Потом спросил: «Сколько стоит порезать тебя?» – «Простите?» – переспросила я, хотя прекрасно расслышала. Он повторил: «Сколько стоит порезать тебя?» Я почувствовала соблазн. – Она снова заплакала. – Он словно загипнотизировал меня. Я была противна самой себе. Со мной такое порой случается. Все это позирование и сопутствующие ощущения. Я даже хочу наказать себя, так, чтобы физическая боль заглушила душевную. Мне стало щекотно у плеч, в том месте, где он мог бы начать… Я помню каждое его слово: «Маленький порез, почти царапина. Одна боль отрежет другую и рассеет твои сомнения».

– Но ты не позволила ему.

– К счастью, нет, но был момент, когда я этого захотела.

Анна-Мария теперь рыдала по-настоящему. Плечи подрагивали под моей рукой. Я нежно прижал ее к себе, и она опустила голову мне на грудь. Она продолжала прерывистым голосом:

– Я сказала ему, что кое-кого жду. Она заплатил мне и ушел. Боже, это грех, но я никогда не была счастливее, чем в тот день, когда услышала от тебя о его смерти.