Надсмотрщиков было человек десять. Надвигающихся всадников – не менее сотни. Надсмотрщики заметались в панике, беспорядочно выкрикивая команды рабам, в которых и сами бы не разобрались. Всадники шли на них ровно, стремительно и неотвратимо.

Рабы, увидев наконец подступающую опасность, кинулись врассыпную. Их примеру последовали и надсмотрщики, не сделав ни одного выстрела.

Люди с плантаций бежали к горам в надежде укрыться. Но старания их оказались тщетны. Несущаяся во весь опор сотня, подчиненная чьей-то холодной воле, рассредоточилась, отсекла их от спасительных гор и принялась рубить шашками и колоть пиками направо и налево. Истошные крики о помощи летели над Проклятой равниной.

Тех, кто спотыкался и падал, затаптывали копытами коней. Бегущих быстро настигали, и тогда клинки рассекали тощие, опаленные солнцем тела от плеча до пояса, а пики пронзали насквозь, вырывая зубчатыми наконечниками куски мяса.

По выдолбленным сухим глинистым канавкам обильно потекла горячая, парящая на жарком солнце и чернеющая на глазах кровь.

Вскоре все было кончено. На плантации и в поселке Йигирма не осталось ни одного живого обитателя, за исключением детей и древнего старика, вышедшего на крики да так и оставшегося стоять возле своей хибары.

Напавшие сбили детей в кучу, поддавая им плетями и не обращая никакого внимания на вопли и слезы. Старика пока не трогали.

Среди всадников выделялся один. Он восседал на Низкорослом и лохматом киргизском скакуне. Голову его покрывала ослепительно белая чалма, а на плечи был наброшен вышитый золотом чапан нежно-бирюзового цвета. Руки украшали золотые перстни, а на ногах были сапожки-ичиги из тонко выделанной кожи.

Он посмотрел на детей и коротко бросил:

– Убрать!

«Убрать» означало уничтожить. Несколько всадников принялись тут же загонять детей в один из домов. Другие старательно обложили каменное строение сухой соломой, напихав ее и внутрь жилища. И вот уже вспыхнуло пламя, и тотчас раздались душераздирающие крики. Все, кто был загнан в дом, горели заживо.

– Ну подойди сюда, Карамор! – приказал обладатель золотых перстней и белоснежной чалмы. – Узнаешь меня?

– Как не узнать, Миркузий-ака! – заискивающе ответил старик, стараясь перекричать вопли пожираемых огнем детей.

Да, человек в белой чалме был не кто иной, как Миркузий Мирвалиевич Султанов.

– Хорошо, что узнаешь. Как видишь, я жив. А вас всех уже давно заждались на небесах! Ха-ха-ха!

Его смех был поддержан хохотом сотни головорезов.

– И ты, продажная Собака, слуга белоухих[90] , примешь от меня смерть. Наше время пришло. И корейца твоего я достану. И всех, кто с ним. Ибо такова воля Аллаха! – торжественно произнес Султанов.

Его слова и особенно упоминание Всевышнего были приняты одобрительными возгласами.

– Проклятая равнина теперь принадлежит мне! Я здесь хозяин! И я хозяин в этих горах!

Окончив свою короткую речь, Султанов жестом указал, чтобы убрали и старика. Уже через три минуты немощное его тело было насажено на толстый, вбитый в землю кол.

Плантации корейца перестали существовать.

Лев Исаакович Краманский-Горлов, любитель предметов старины, страстный коллекционер живописи и благородных камней, еще неделю назад пригласил к себе в гости давнего приятеля. Обговорил время встречи заранее, зная, что тот – человек занятой и каждый час его жизни расписан по минутам.

Они познакомились на одной из выставок современных художников. Незнакомец подошел к Льву Исааковичу в тот момент, когда он глубокомысленно замер перед холстом Андрея Щелкунина, на котором автор изобразил полуобнаженную диву с мечом и розой, бесстрашно вставшую на пути огнедышащего дракона.

– Великолепно проработан крупный план! – услышал Лев Исаакович голос за спиной. – А вот задник в правой верхней части пустоват. Вам не кажется?

Оглянувшись, увидел рядом импозантного, преклонных лет мужчину, одетого в роскошный светло-серый шерстяной пиджак и шерстяные черные брюки. Опирался незнакомец на трость красного дерева, украшенную массивным бронзовым набалдашником.

– Знаете, я, пожалуй, соглашусь с вами! – торопливо ответил Краманский-Горлов. Он почему-то смутился, как будто его застали подглядывающим в замочную скважину. Благообразный же вид пожилого человека успокоил его.

– Хотите что-то приобрести? – мягко поинтересовался незнакомец, элегантно поигрывая тростью.

– К сожалению, не вижу ничего подходящего. Уровень мельчает…

– Отчего же! – удивился тот. – Меня лично тот же Щелкунин порадовал двумя потрясающими работами. Дороговато пришлось заплатить. Но всяческие сожаления покинули меня при более детальном рассмотрении произведений. Мне кажется, за Андреем Витальевичем вскорости будет первое слово. Поверьте, у него большое и славное будущее.

– Как? Вы уже купили его картины? Но ведь он и не выставлялся по большому счету. Как вам это удалось?

– Мы давние друзья с мастером.

– Ах вот как, – понимающе закивал Лев Исаакович. – Тогда конечно. Но, я думаю, лучших-то картин он вам не продал. Знатоки поговаривают, что «Столп мироздания» и «Мальчика в солнечных лучах» он как зеницу ока бережет для международной выставки.

– Именно эти работы я у него и купил, – ошарашил Краманского-Горлова импозантный старик.

– Да что вы говорите!..

– Хотите взглянуть? – благодушно поинтересовался тот.

Лев Исаакович замялся. Ему очень хотелось не только посмотреть на эти работы, но и попытать счастья перекупить их.

– Право, мне неловко напрашиваться, – пробормотал он. В среде истинных знатоков и почитателей искусства живописи, а тем более коллекционеров не принято проявлять излишнюю назойливость.

– Кхе-кхе! – довольно хохотнул старик. – Я далек от мысли, что вы наведете на меня порчу или вздумаете меня… кхе… ограбить. У вас, знаете ли, взгляд подлинного ценителя. Не тушуйтесь. Я приглашаю вас. И не принимаю никаких отговорок. Вы мне нравитесь, молодой человек.

Лев Исаакович действительно был моложе своего собеседника как минимум лет на двадцать. А приглашение, прозвучавшее вот так запросто, не давало ему никакой возможности отказаться. К тому же отказываться не хотелось. Тут пахло большой удачей.