– У меня не будет, но и у тебя не будет тоже, – сказал Нейл. Разум постепенно возвращался к нему.

– Тоже верно. Но я не позволю тебе уйти с ним. Парни там говорили, что такие штуки находят здесь во второй раз. А, может, есть и еще? И от такого дела Сэма Тейлоса не отгонишь ни в жисть, никакому червяку из Диппла этого не удастся! Вот увидишь!

Нейл плотно прижался спиной к дуплу.

– Нет!

– Нет? – голос Тейлоса все еще держался на уровне обычного разговора, но рука его двинулась. При свете голубовато-зеленой луны Януса блеснуло лезвие ножа, направленное вперед и вверх. – Здешний народ не стоит за кровопускания, так, по крайней мере, говорили парни, но я-то ведь не Верующий, и ты тоже. И ты отдашь эту вещь!

Нож резанул воздух. Тейлос, вооруженный голым металлом, жаждущий того, что держал Нейл, уже не был попрошайкой и лодырем, каким выглядел раньше.

– Так, – из темноты выступили тени Козберга, его сына и двух рабочих.

– Так, Зло все еще здесь, и грешники тоже! Хорошо, что мы следили в эту ночь. Эндон, возьми маленького!

Веревочная петля прижала руки Тейлоса к бокам, остановив его возможное сопротивление.

Козберг посмотрел на Тейлоса.

– Он не коснулся этого. Намерение – еще не полный грех. Возьми его под стражу. Его поучат, хорошо поучат!

Второй жестокий рывок сбил Тейлоса с ног и вызвал у него несвязные вопли о пощаде и попытки оправдания. Но пинок Эндона объяснил ему мудрость молчания.

– А ты, – Козберг повернулся к Нейлу, – ты полный грешник, язычник!

Ты нашел и скрыл! Ты навлек на нас гнев Неба!

Его рука вытянулась с такой скоростью, какой Нейл не ожидал, и дубина обрушилась на предплечье Нейла. Он невольно вскрикнул и упал на колени, но, несмотря на боль, не сводил глаз с выпавшей из рук трубки. Она выкатилась на открытое место и лежала, теплая, прекрасная, сияющая в лунном свете. Но так было лишь одно мгновение. Козберг наступил на нее своим тяжелым сапогом и раздавил в порошок все это тепло и жизнь.

Нейл закричал, бросился на пляшущую тушу мастера участка, яростно разбрасывающего ногами опавшие листья и землю, но на него тут же обрушился удар, сделавший Нейла слабым и беспомощным.

Мрак. Головная боль и вонючий мрак, вызывающий тошноту. Мрак…

Почему огонь стал мраком? Конечно же, он лежал в пламени и не мог убежать.

Огонь был и внутри, и снаружи – кругом. Весь мир пылал.

Много времени прошло с тех пор, как он пришел в себя в огне и мраке, просил воды, катался по земляному полу, разрывая и так уже рваную одежду.

Еще больше времени он пробыл в другом месте, о котором ничего не помнил, но оно было куда более важно, чем тьма и огонь.

Ударил свет. Нейл зажмурился и закрыл лицо руками. Он отшатнулся от света, который смешался с болью в голове и пожиравшим его огнем. Но свет заполнил весь мир, и не было места, где можно было укрыться от него.

– Взгляните на него!

Отвращение, страх – эти эмоции дошли до него даже там, где он скорчился и дрожал.

– Зеленая Болезнь! Уведите его отсюда, у него Зеленая Болезнь!

Другой голос хрипло каркнул:

– Небо покарало грешника. Поступите с ним по обычаю, мастер участка!

На Нейла накинули веревки, выволокли на свет, причинявший страшную боль глазам. Его подгоняли, толкали, тащили куда-то на подгибающихся ногах и волоком по земле. Это был кошмар. Он не понимал его, все это скоро кончится, и он снова вернется во тьму.

Вода… вода, бегущая по камням, поток под открытым небом… пить эту воду, лить на горящее тело. Лечь в текущую воду…

Нейл полз на коленях, щурясь от причинявшего боль света. Но здесь были места холодных теней, где свет приглушался, экранировался, и эти места становились все шире.

Ифткан… Силы Ларша напали на восходе луны, и кто-то слабый позволил им просочиться через Первый Круг. Так пал Ифткан, и Ларши теперь охотятся за беглецами из Башни.

Нейл скорчился в зеленоватой тени и закрыл лицо руками. Ифткан…

Ларши… Сны? Реальность? Вода… Ах, как нужна вода! Вздрагивая, он тащился между деревьями, ощупывая руками путь. Ноги тонули в гниющих листьях, в мягкой земле. Над ним шептались ветви, и он, в конце концов, начал понимать их неясную чуждую речь.

Теперь он слышал журчание воды. Этот звук рос и ревел в его ушах.

Нейл наполовину сполз, наполовину скатился по склону к водоему, куда вода поступала из миниатюрного водопада, который можно было охватить двумя руками. Нейл погрузился в воду, омыл руки и голову, всю верхнюю часть своего горящего тела. Он жадно пил из сложенных ладоней и чувствовал, как жидкость бежит по его воспаленному горлу. Наконец, он вылез и лег, глядя на кружево листьев и ветвей над головой, а высоко наверху был кружок чистого неба.

Нейл провел руками по лицу, по голове. Что-то запуталось в его пальцах, и он поднес их к глазам. Волосы, длинные мокрые волосы!

Он долго смотрел на них, затем снова поднял руку к голове и ощупал ее. Купание частично освежил его мозг. Он – Нейл Ренфо, инопланетный рабочий на Янусе. Он был болен… болен.

Он резко вскочил, холодная дрожь сотрясала его. Его пальцы ощупали голый череп; прядка волос, что выпала при его первом прикосновении к голове, была последней.

Что с ним? Что с ним случилось? Его руки еще раз прошлись по голове, по ушам, и застыли. Он сел, прижав колени к груди и тяжело дыша. Затем его глаза, все еще болевшие от света, увидели второй водоем, поменьше, в котором отражалась нависшая листва. Он пополз к воде и наклонился над ней.

– Не может быть! – вырвалось у него полусловами-полустоном, и он ударил кулаком по поверхности воды, чтобы разбить это лживое зеркало, стереть то, что оно показывало. Но рябь на воде успокоилась, и он снова увидел, не очень отчетливо, но достаточно…

Он опять потрогал голову – проверить правдивость отражения.

Безволосая голова, уши шире человеческих, с заостренными концами, выступающими над верхней линией головы. И… – он вытянул перед собой дрожащие руки, заставляя свои глаза смотреть: его смуглая кожа стала зеленой. И это не отражение зелени деревьев, не шутки солнечного света Януса

– он вправду стал зеленым!

Лохмотья его рубашки давно исчезли, и он увидел свою голую грудь, плечи, ребра. Все было зеленым. Не стоило снимать еще остававшиеся на нем брюки и разбитые сапоги – он знал, что цвет везде один. Он снова посмотрел на свое отражение в воде. Он больше не человек. Он был Нейлом Ренфо…

И был Айяром…

Он сжимал и выкручивал свои руки, не сознавая этих отчаянных жестов.

Айяр из Ифткана, лорд Ки-Кик. Ларши сломали Первый Круг, они были во Внешних Посадках. Был сезон Серого Листа, и другого посева быть не могло.

Нейл раскачивался взад и вперед. Он не издал ни звука и ожидал, что у него нет голоса. Конец… Конец… Настали предсказанные времена – конец.

Потому что варварство Ларшей не было секретом. Они разрушали, и не сажали вновь. Когда Ифткан пал, Старая Раса умерла, и свет жизни и знания ушел с планеты.

Но он же был Нейлом Ренфо! Ифткан, Айяр, Ки-Кик, Ларш… Он отодвинулся от водяного зеркала и затряс головой, пытаясь забыть то, что он увидел. У него жар, он просто бредит, вот и все. Его глаза болят от света, так ведь? Вот они и сыграли с ним злую шутку. Ну, конечно! Иначе и быть не может! Однако, он больше не чувствовал сжигающего его жара. И он был голоден, очень голоден. Нейл медленно поднялся, обнаружил, что может держаться прямо, и пошел. Спотыкаясь, он то поднимался, то опускался по небольшим плотинам, под которыми плескались маленькие водопады. Тут росли кусты со стручками величиной с мизинец. Он механически сорвал их, вылущил семена и положил их в рот. Он сделал это несколько раз и вдруг удивился: откуда он знает, что они съедобны? Почему, когда он взялся за них, ему казалось, что он ел их и раньше?

Ну, конечно, ел. Это же фисан, друг охотника, на него всегда можно было рассчитывать в это время года, и он издавна угощался ими. Нейл остановился и отбросил последнюю горсть, будто обжегшись. Он не знал о таких вещах, не мог знать! Он снова сел на землю, обхватил руками колени и опустил на них голову. Его тело свернулось в клубок, словно хотело опять вернуться в небытие, в забвение. Может быть, если он заснет, то проснется по-настоящему, в своем обычном виде? Но когда он снова поднял голову, то почувствовал себя живым и проворным, его ноздри раздувались, ощущая знакомые запахи, уши насторожились и указывали на источники звуков.