— Неженкам тут не место, — произнесла она холодно. — Они здесь долго не выдерживают. Прости, печка заработает через минуту.

Машина сдала назад, а затем развернулась на парковке, и шины приятно захрустели по снегу.

— Твой отец говорил мне, что ты когда-то занималась танцами.

— Да, — сказала я. Горечь, висящая в воздухе, распространилась теперь и на мой язык. — К сожалению, в танце нужно быть изящным цветком, и в какой-то момент я уже не могла больше ими заниматься.

Другими словами, танцы были для меня всем, а в особенности для моей мамы. Но те крайности, на которые я шла для того, чтобы оставаться лёгкой и воздушной, нанесли тяжёлый урон моему телу и психике.

— Но затем я открыла для себя боевые искусства. Капоэйру. Этот вид пришёл из Бразилии. Соединяет в себе танец и элементы борьбы.

Нура оторвала взгляд от дороги и посмотрела на меня.

— Он никогда об этом не упоминал.

Я пожала плечами. Я не любила соревноваться. Моё сердце больше не могло выносить все эти соревнования, особенно после того, через что я прошла. Это было моим хобби. После школы я поняла, что если меня больше не принимают в танцевальные студии, то я хотела бы заниматься чем-то, что заставляло бы моё тело двигаться. Я начала наращивать мускулы, тягать штангу, а потом всё произошло само собой. Я недолгое время занималась тхэквондо, даже арнисом, но именно капоэйра захватила меня.

Настроение Нуры слегка изменилось. Словно эта информация имела для неё значение. Может быть, она была старомодной и считала, что девушкам не пристало драться? В этом она была солидарна с моей мамой.

Я улыбнулась ей спокойной улыбкой.

— Не волнуйтесь, я не собираюсь ни с кем драться на похоронах папы.

Она сдержанно мне улыбнулась, и я тут же почувствовала себя неловко. Я оглядела машину.

— Кстати, а что это за запах?

— Тебе нравится? — спросила она.

Не совсем.

— Пахнет шалфеем.

«А еще разлагающимися трупами», — мысленно добавила я, и от этого точного определения моё тело содрогнулось. Я ещё сильнее закуталась в пальто, засунув замерзшие руки в карманы. Я всегда была впечатлительной, но мне не следовало думать о таких вещах перед похоронами отца.

— Шалфей, пало санто, лаванда, мирра и «сиени»². То есть грибы.

— Не знала, что грибы так пахнут.

— Это особенные грибы.

«Разве не все грибы особенные?» — подумала я.

Если бы у меня была личная жизнь в старших классах, запах высушенных грибов, вероятно, был бы мне знаком.

Я перевела внимание на пейзаж, проносящийся за окном. Точно такой же вид открывался из иллюминатора самолета: земля, покрытая соснами и снегом с редкими низкими холмиками в придачу. У меня было ощущение, что мы проезжали мимо озер и рек, но толстый слой снега, покрывающий их, делал пейзаж однообразным.

Все это так сильно отличалось от Лос-Анджелеса, что меня внезапно охватил страх, словно я оказалась на краю земли и собиралась упасть в пустоту, из-за чего я почувствовала себя уязвимой. Я представила земной шар, и на нём — маленькую точку, в которой я находилась, а у меня над головой не было ничего кроме бесконечного льда и снега.

Помимо всего прочего, на дороге практически не было машин, и я вдруг осознала, что совсем не знаю Нуру. Я была уже готова достать телефон, проверить наличие сигнала и, может быть, отправить сообщение Дженни, хотя и не знала, сколько у них сейчас времени, как вдруг кожа на моей спине покрылась мурашками, и у меня появилось ужаснейшее и тревожное ощущение, что если я взгляну на Нуру прямо сейчас, я увижу вовсе не её, а улыбающееся дьявольское существо. Я была даже готова поклясться, что краем глаза увидела рожки, или даже оленьи рога, растущие прямо из её головы.

Я немедленно закрыла глаза и сделала глубокий вдох. «Это всё разница во времени», — сказала я сама себе. Скорбь и разница во времени. Дьявольское сочетание.

— Ты в порядке? — спросила Нура.

Я кивнула, сжав губы, и продолжила сидеть с закрытыми глазами.

— Просто неожиданно почувствовала усталость.

— Почему бы тебе не поспать? До гостиничного комплекса ещё сорок пять минут.

«Черта с два я сейчас буду спать», — подумала я, прислонившись головой к замерзшему окну.

Но затем двигатель машины неожиданно заглох, и я услышала, как Нура сказала:

— Мы на месте.

Я резко открыла глаза и выпрямилась на сидении. Мы припарковались у низкого деревянного здания с засыпанной снегом крышей, которое было окружено лесом. Ветви деревьев сверкали в заходящем солнце, точно были покрыты глазурью.

Что за чёрт?

Я моргнула и потрясла головой.

— Что произошло? Я ведь буквально только что закрыла глаза.

— Ты уснула, — сказала она. — Давай я отведу тебя в твой номер, и ты сможешь поспать.

Когда я попыталась осмыслить то, как быстро пролетело время, мой мозг напомнил мне поезд, который медленно трогается со станции.

— Лучше не спать в день прибытия, по крайней мере, пока не начнёт темнеть. Иначе можно совсем не привыкнуть к разнице во времени, — сказала я ей заплетающимся языком.

— Темнеть начнёт уже через час, — ответила она деловым тоном.

Она вышла из машины, открыла багажник и достала мой чемодан. Я уставилась на деревянное здание с искусно вырезанной табличкой «Гостиница Лесная» на крыше, и на дым, поднимавшийся из трубы. Так вот над чем так усиленно работал папа.

Как по заказу, на глаза навернулись горячие слезы, и я сделала резкий и дрожащий вдох, чтобы не заплакать. Я не хотела плакать перед Нурой. Я чувствовала, что не могу себе позволить выглядеть ранимой рядом с ней.

Я вышла из машины. Воздух здесь был более холодным, свежим, бодрящим и был наполнен запахом сосен и древесным дымом. На парковке стояло только четыре машины.

— Я так понимаю, гостиница сейчас не сильно заполнена, — отметила я, подойдя к Нуре, слегка шатаясь, и протянув руку за своим чемоданом.

— Межсезонье, — сказала она, не дав мне взять чемодан. — Сейчас у нас только один гость. И расслабься, Эйро позаботится о твоём чемодане.

Я была уже готова спросить, кто такой Эйро, как вдруг дверь гостиницы отворилась, и в проёме показался высокий и крепкий мужчина с длинной седой бородой. На какое-то мгновение мне показалось, что я смотрю на своего отца, однако этот мужчина выглядел старше и казался более грозным. Я знала, что нельзя было делать такие умозаключения, исходя из его внешности, однако всё это читалось в его глазах. Но опять же, с моим умением считывать настроение в последнее время что-то случилось.

Он подошёл к нам, одарил меня широкой улыбкой и взял у Нуры чемодан. На нём был жилет из оленьей шерсти, накинутый поверх зимнего комбинезона, и бело-красная вязаная шапочка, которая высоко сидела на его голове, а её уши болтались у него на щеках. Ну, хотя бы он был одет более подобающим образом.

— Рад познакомиться, Ханна, — сказал он низким голосом. — Я Эйро. Я был хорошим другом твоего отца. Мы так тебе рады.

Мне удалось выдавить только полуулыбку. Я знала, что это могло показаться грубым и отталкивающим, но я не могла отделаться от странного ощущения.

Они обменялись взглядами с Нурой, значение которых я не смогла понять, и направились в сторону гостиницы.

— Как ты знаешь, идея гостиничного комплекса состоит в том, что гости могут останавливаться в небольших домиках в лесу и рядом с озером, из которых прекрасно видно Северное сияние, — сказала Нура, пока мы шли по дорожке к входу в гостиницу. — Но мы решили, что будет лучше, если ты остановишься в одном из номеров в самой гостинице. Так ты не будешь чувствовать себя одиноко. Учитывая разницу во времени и то горе, что ты испытываешь, ты сейчас должно быть порядком обескуражена.

Она взглянула на меня через плечо.

— Завтра утром я проведу для тебя экскурсию. А пока отдыхай.

Неожиданно, я почувствовала себя слишком уставшей для того, чтобы возражать. Эйро открыл дверь и завёл нас в гостиницу. Воздух внутри пах сливочным маслом, корицей и кардамоном, отчего мой желудок заурчал. Фойе было выполнено в прекрасном деревенском стиле: на бревенчатых стенах висели тканые гобелены и картины, а с потолка свисали многочисленные люстры, сделанные из оленьих и лосиных рогов, в которых мерцали свечи. Я знала, что выбор этой эстетики на сто процентов принадлежал моему отцу.