– Каллен сегодня был в настроении, – заметил Майк, пока мы надевали куртки. Это наблюдение его не радовало.

Я изобразила безразличие.

– Интересно, что с ним стряслось в прошлый понедельник.

По дороге в спортзал я не слушала болтовню Майка, на физкультуре тоже витала в облаках. Сегодня я попала в одну команду с Майком, и он по-рыцарски успевал играть и на моей, и на своей позиции. Мои грезы наяву прерывались лишь ненадолго, когда наступала моя очередь подавать, а команде – бдительно уворачиваться от моих бросков.

До стоянки я шла под мелкой изморосью, но в сухой кабине сразу воспряла духом и включила печку, уже не стесняясь надсадно ревущего мотора. Расстегнув куртку, сбросила капюшон и взбила волосы, чтобы по пути домой они успели просохнуть.

Оглядев стоянку, чтобы убедиться, что выезд свободен, я вдруг заметила неподвижную белую фигуру. Через три машины от меня, прислонившись к передней дверце «вольво», стоял Эдвард Каллен и внимательно смотрел в мою сторону. Я торопливо отвернулась, переключилась на заднюю передачу и в спешке чуть не задела ржавую «тойоту-короллу». К счастью для «тойоты», я вовремя ударила по тормозам: такую машину мой пикап легко превратил бы в металлолом. Я сделала глубокий вдох и, не глядя по сторонам, осторожно повторила попытку вырулить со своего места, на этот раз успешно. Проезжая мимо «вольво», я смотрела прямо перед собой, но, судя по тому, что заметила боковым зрением, могла бы поклясться: Каллен смеялся.

Открыв глаза на следующее утро, я сразу ощутила перемену.

Другим стал свет. По-прежнему серовато-зеленый, как пасмурным днем в лесу, он заметно посветлел. Я поняла, что тумана за окном больше нет.

Вскочив, я выглянула в окно и в ужасе застонала.

Тонкий слой снега покрыл весь двор, припорошил крышу автомобиля и выбелил улицу. Мало того, капли вчерашнего дождя затвердели, покрыв иголки на деревьях причудливым панцирем, а мокрая подъездная дорожка превратилась в опасный каток. Я и на сухой земле не всегда удерживаю равновесие, а в такой день, как этот, мне лучше вообще не вылезать из постели.

Чарли уехал на работу задолго до того, как я встала. В некотором смысле жить с Чарли было все равно что одной, и я обнаружила, что наслаждаюсь одиночеством, а не страдаю от него.

На скорую руку я заправилась миской хлопьев и апельсиновым соком. Не терпелось поскорее добраться до школы, и это пугало: ведь я рвалась туда вовсе не ради стимулирующей учебной атмосферы или встречи с новыми друзьями. Если уж говорить начистоту, я спешила в школу, чтобы увидеть Эдварда Каллена. Глупо, конечно. Ведь после того, что я вчера так бездумно наболтала ему, мне следовало избегать его. Верить этому парню нельзя: зачем он соврал про линзы? И почему все время пытается отстраниться, несмотря на приветливый тон? И это идеальное лицо, при воспоминании о котором перехватывает дыхание… Я прекрасно понимала, что мой мир никак не пересекается с миром Эдварда, – понимала, и все равно хотела как можно скорее увидеть его.

Мне понадобилось всецело сосредоточиться, чтобы одолеть скользкую подъездную дорожку и остаться в живых. Возле самого пикапа я чуть не потеряла равновесие, но ухитрилась схватиться за боковое зеркало и все же устояла на ногах. День определенно предвещал недоброе.

По дороге в школу я думала о Майке и Эрике, а также о том, как по-разному относились ко мне мальчишки в прежней школе и здесь. Я ничуть не сомневалась, что выгляжу точно так же, как в Финиксе. Может, на прежнем месте мальчишки не обращали на меня внимания из-за того, что все нескладные фазы подросткового возраста проходили у них на глазах? Или здесь я пользуюсь успехом только из-за того, что новенькая? Ведь новые люди в здешних краях – редкость. Может, моя неуклюжесть выглядит здесь вовсе не жалко, а даже мило, и я произвожу впечатление «девы в беде»? Как бы там ни было, собачья преданность Майка и очевидное соперничество с ним Эрика смущали меня. Пожалуй, я предпочла бы остаться незамеченной.

По черному льду, покрывающему дороги, мой пикап передвигался, не доставляя проблем. Но ехала я очень медленно, не желая оставлять за собой полосу разрушений на Мейн-стрит.

Только выйдя из пикапа у школы, я поняла, почему добралась без приключений. Заметив какой-то серебристый блеск, я обошла машину сзади, на всякий случай держась за крыло, и осмотрела колеса. Тонкие противоледные цепи, надетые на них крест-накрест, образовывали ромбы на шинах. Чарли поднялся ни свет ни заря, чтобы оснастить цепями мой пикап! Я не привыкла к тому, чтобы меня опекали, молчаливая забота Чарли застала меня врасплох.

Я все еще стояла, пытаясь одолеть внезапно подступившие слезы, когда вдруг услышала странный звук.

Это был пронзительный скрип, который стремительно усиливался.

А потом я увидела все и сразу. Но не как в кино, в замедленной съемке: видимо, из-за выброса адреналина мой мозг заработал гораздо быстрее, и я сумела уловить картину целиком, вплоть до мельчайших подробностей.

Я видела, как Эдвард Каллен, от которого меня отделяло четыре машины, в ужасе смотрит на меня. Его лицо выделялось из целого моря лиц, на которых застыло одинаковое выражение шока. Но главную роль в этой сцене играл темно-синий фургон, который занесло, и теперь он, с заблокированными колесами, под визг тормозов крутился волчком, продвигаясь по обледенелой стоянке. Удар по заднему углу моего пикапа был неминуем, а на пути фургона, между ним и пикапом, стояла я. И времени не было даже на то, чтобы закрыть глаза.

Но за мгновение до того, как я услышала скрежет, с которым крыло фургона сложилось, огибая угол кузова пикапа, что-то с силой ударило меня, но не с той стороны, откуда я ожидала. Моя голова стукнулась о покрытый льдом асфальт, я почувствовала, как что-то твердое и холодное пригвоздило меня к нему. Оказалось, я лежу за бежевой машиной, возле которой припарковалась. Но больше я ничего не успела заметить, потому что фургон снова приближался. Со скрежетом обогнув пикап, он, продолжая скользить и поворачиваться, вновь угрожал наехать на меня.

Приглушенная брань подсказала, что рядом со мной кто-то есть, и не узнать этот голос было невозможно. Две длинные руки были рывком выброшены вперед, и фургон, содрогнувшись, остановился на расстоянии метра от моего лица, большие ладони пришлись точно по размеру глубокой вмятины на боку фургона.

Белые руки задвигались так стремительно, что расплылись в воздухе. Одна вдруг схватилась снизу за кузов фургона, и одновременно что-то потащило меня прочь, пока наконец мои ноги не были перекинуты, словно тряпичные, на другое место, где задели шину бежевого автомобиля. Глухой стук металла и звон резанул уши, и фургон с лопнувшим стеклом наконец застыл на асфальте – на том самом месте, где за мгновение до этого лежали мои ноги.

Секунда гробовой тишины тянулась бесконечно, а потом раздался визг. В этом внезапном бедламе я слышала, как сразу несколько голосов повторяют мое имя. Но гораздо отчетливее, чем вопли, я различила приглушенный отчаянный возглас Эдварда Каллена:

– Белла, ты жива?

– Со мной все хорошо, – собственный голос казался мне чужим. Я попыталась сесть, и только тогда поняла, что Эдвард мертвой хваткой прижимает меня к своему боку.

– Осторожно! – предостерег он, пока я пыталась высвободиться. – Кажется, ты сильно ударилась головой.

Лишь после этого я ощутила пульсирующую боль над левым ухом.

– Ой… – удивилась я.

– Так я и думал, – как ни странно, он словно с трудом удерживался от смеха.

– Но как… – Я осеклась, пытаясь собраться с мыслями и осознать случившееся. – Как ты очутился здесь так быстро?

– Я же стоял рядом с тобой, Белла, – он снова посерьезнел.

Я попробовала сесть, и на этот раз он не стал удерживать меня, разжал руки у меня на талии и отодвинулся, насколько позволяло узкое пространство между машинами. Я увидела на его лице озабоченное и бесхитростное выражение и снова растерялась под взглядом его золотистых глаз. Так о чем я хотела спросить?