— Привет, Сережа, — за стеклянной стойкой Моисеев увидел Владимира Генриховича. Был он в новом дорогом костюме и весь светился счастьем.

— С днем рождения прошедшим, — улыбнувшись, сказал Моисеев.

— А чего сам на банкет не пришел? — Владимир Генрихович зашел к нему в комнату, посмотрел на мониторы с застывшей картинкой.

— Так я ведь теперь не один. Невеста у меня. Куда же я без нее пойду? Помните Леру из мясного?

— А, она, — кивнул Владимир Генрихович. — Потрясающе! Подтверждение поговорки: “Милые бранятся — только тешатся”. На свадьбу-то пригласишь? Или как?

— Вас — обязательно, — сказал Сергей.

— Опять “выкаешь”? Сколько раз просил говорить мне “ты”! Раньше-то мы с тобой безо всяких экивоков общались.

— Так то раньше, — вздохнул Моисеев. — Вы… то есть ты тогда не такой “крутой” был, а даже наоборот… — Сергей замолчал, подбирая слово.

— Опущенный? — подсказал Владимир Генрихович. — Да-да, опущенный, именно так. А вот теперь им меня опустить не удастся. Помнишь наш разговор по поводу склада Евгения Викторовича?

— Конечно, помню, — кивнул Моисеев.

— Он все свою линию гнет, что нам без “левого” товара не прожить. Все понятно: на него Моргун давит, да и свой личный интерес тоже немаленький. Опять меня подставляют. Следующую проверку менты проведут, тщательно подготовившись, и, что надо, обязательно найдут. Тогда — “секир мне башка”. А если я сейчас кулаком по столу ударю и всех их пошлю куда подальше, значит меня уберут. Поэтому, пока нас не опередили, мы должны первыми начать. Соберем компромат и “закроем” их всех на длительный срок по “зонам” усиленного режима. А потом и “крышу” поменяем. Как Моисеев, могут твои бывшие коллеги быть моей “крышей”, или нет?

— Я слышу голос не мальчика, но мужа, — рассмеялся Сергей. — Конечно, будут, куда денутся. Им ведь нужно деньги зарабатывать, а с такой зарплатой не то, что семью кормить, ноги протянешь.

— Ну что, поможешь мне во второй раз?

— Я уже помогаю, — кивнул Моисеев. Он достал из кармана форменной куртки блокнот, открыл его, показал директору. — Вот здесь номера тех машин, которые привозят “левый” товар. Машин немного, все номера повторяются. Но четкой схемы завоза нет. Бывает, целую неделю ни одной машины. Специально, чтобы не так просто было вычислить. Только все это белыми нитками шито. Я тут немного покумекал на досуге и понял, что вот эти три машинки Моргуна, а вот эта Евгения Викторовича. Если хотите, можем вашего зама прямо сейчас спихнуть. Стоит только Моргуну на ушко два слова шепнуть, мол, ваш человечек за спиной у группировки свои дела проворачивает, и…

— Ты, Сережа, не торопись. С поспешностью, сам знаешь, что… А если Моргун сразу не поверит и начнет нас проверять. Думаешь, Евгений Викторович будет сложа руки сидеть?

— Не думаю, — сказал Сергей. — Нужно, чтобы “папа” все своими глазами увидел. Что зам твой из “общяковских” денег свой бизнес делает, вот тогда ему точно “крышка”.

— А делает ли он его из воровских денег? — с сомнением покачал головой директор.

— Делает-делает, — прошептал Сергей. — Я его натуру уже хорошо изучил. Он жмот и своими деньгами рисковать не станет. А чужие пропадут — не так жалко.

— Ладно, у меня тоже коке-какой материал имеется. Сергей, ты поосторожней тут, — погрозил пальцем Владимир Генрихович. — Сам знаешь, какие они, эти “братки”.

— Я постараюсь, — кивнул Моисеев. — Кто не рискует, тот…

— Не ест икру, не пьет шампанское и не трахает баб, — добавил директор.

— Вот-вот, дайте мне еще недельку, и мы тут такую операцию проведем, куда там нашему ОБЭПУ!

Они попрощались, и Владимир Генрихович зашагал по двору, по-хозяйски оглядывая пустые поддоны и ящики под навесами.

Кулаков снял наушники, отложил их в сторону, нажал кнопку, выключая диктофон, и улыбнулся. Он знал, что “не все спокойно в Датском королевстве”, но вот теперь убедился в этом окончательно. Прослушивание кабинетов и проходной он устроил по собственной инициативе, ни с кем не советуясь, никому не докладывая. Сам! Лет пятнадцать назад был у него такой опыт, когда пришлось “слушать” крупных мошенников, собирающихся “кинуть” на инкассации один московский универмаг. Был он тогда “засланным мальчонкой”, крутился среди всякой швали, спал с их девицами и чувствовал себя очень вольготно. Пока его товарищи ночью глаз не сомкнут, караулят, выслеживают, ловят бандитов, он жрет в три горла, катается на машине, меняет баб, купается в море, пользуясь всеми благами бандитской жизни, и при этом постоянно находится “под прикрытием”, в относительной безопасности. Именно тогда товарищи научили его ремеслу “подслушки”. Для этого нужен самый обыкновенный телефон, с обыкновенными проводами и обыкновенной трубкой. Ну, а если не обыкновенный, а радио-…, так еще проще, только сумей настройся на определенную частоту… Зачем, спрашивается, прослушивал и не боялся ли праведного гнева начальников в случае разоблачения? Если бы Кулакову задали этот вопрос, он не задумываясь на него ответил: а затем, что привык за годы шакальей ментовской службы никому не доверять и зарабатывать деньги там, где их только можно заработать, а в торговом деле на одних только разговорах можно неплохо “капусты нарубить”, потому что торговля — это всегда недомолвки, обман, “кидалово”, подлог. Может, в какой другой стране это и не так, все на честном слове и доверии, а у нас… Успех у того, кто хитрей, умней и изворотливей.

Теперь Кулакову предстояло решить для себя, на чью сторону встать: на сторону директора или на сторону зама. А это был очень непростой вопрос. Реальная власть принадлежала, конечно, не Владимиру Генриховичу, а тому, кто никогда, ни разу, не показывался в супермаркете — “вору в законе” Моргуну, у которого была самая большая доля. Кулаков не знал, какая точно, но догадывался, что никак не меньше шестидесяти процентов. На втором месте по значимости был Евгений Викторович. Пока директор занимался товарами, он занимался деньгами, зарабатывая чистую прибыль для себя и для других. И только на третьем месте, по мнению Кулакова, стоял директор. Он, конечно, уважал Владимира Генриховича, ценил его таланты и способности руководителя, но основные капиталы были не у него. А деньги в наше время, как известно, решают все. Вот только сколько может стоить информация? Пять, десять тысяч, двести? И спросить-то не у кого. А, может, сыграть с господами в двойную игру? Двойная игра вдвойне опасней, потому что обе стороны могут тебя за задницу цепануть… В общем, начальник службы безопасности сейчас находился в роли Буриданова осла, не зная к какому “берегу пристать”, вот, правда, умирать с голоду он вовсе не собирался…

Анька вышла из дому и неторопливо пересекла двор. Когда он скрылась за углом дома, со скамейки у подъезда поднялась плотная фигура. Это был Иван. Он пошел следом за Анькой.

На улице он специально “отпустил” ее от себя подальше, чтобы не быть замеченным. Пошел медленно, как бы прогуливаясь, купил в киоске бутылку пива. Посасывая из горлышка пенную жидкость, он прошел за ней несколько кварталов. По дороге Анька несколько раз присаживалась на скамейки во дворах, отдыхала, переводила дух. Даже издали Ивану было видно, что ей тяжело идти.

Анька поднялась на крыльцо и скрылась за дверями двухэтажного здания, пристроенного к жилому дому. Иван подошел к крыльцу и прочитал надпись на большой стеклянной табличке: “Женская консультация. Часы приема…”

Он потоптался около крыльца, не зная, дожидаться ее или нет, решительно зашагал прочь.

Во дворе на детской площадке на качелях сидел Миша. Качели со скрипом покачивались взад-вперед. Миша был бледен и печален, под глазами — большие темные круги: на то сходящие синяки, не то следы неправедной жизни.

Иван подошел к нему, подал руку. Миша лениво ее пожал.

— Ну что, Майкл, дело закрыли? — поинтересовался Иван.

— Да, все на мази, — ответил Миша. — За отсутствием состава преступления.

— Ну вот, считай, мы с Анькой тебя вытащили. А то парился бы сейчас в СИЗО на нарах с урками.