— Не говори ерунды! — поморщился Владимир Генрихович. — Как дети?

— Все хорошо. Приветы тебе из Англии передают. Я им ничего не говорила.

— Правильно, — кивнул директор. — Сережа Моисеев не звонил?

— Звонит, справляется. Все у него в порядке. Живет где-то за городом. Я сказала, что охрана у тебя теперь есть.

— А с магазином что? Звонила Викторовичу?

Наташа подумала, сообщать ли мужу о крупной краже в меховом отделе, решила — не стоит.

— Торгуют. Все своим чередом. Прибыль в этом месяце хорошая была, на семнадцать процентов выше нормы.

— Здорово, — счастливо улыбнулся Владимир Генрихович. — Мне никто не звонил?

— Девица какая-то. Я спросила, что передать, она трубку повесила.

Владимир Генрихович подумал об Алисе. Сюда она, конечно, не придет. Даже если и придет — кто ее пустит? Кто она такая? Лучше бы пришла, конечно. Он бы ей в глаза посмотрел. Ничего, потерпит. Еще немного. Потом выпишется и поговорит с ней по душам — чья эта идея — такой замечательный “Паркер” подарить.

— Я на следующей неделе на выписку попрошусь, -сказал Владимир Генрихович.

— Да ты что, с ума сошел, какая выписка! Слабый еще совсем, едва ходить начал! Не терпится себя на работе угробить? — стала возмущаться жена.

— Хватит уже валяться. Дел накопилось — невпроворот. Это все за счет старых запасов прибыль. Они кончатся, кто будет новые договора на поставки заключать?

— Ну, не знаю я, как с тобой бороться? Бросил бы свой чертов магазин. Все соки он из тебя высосал! Едва концы не отдал! Приходил ко мне следователь, спрашивал, кого подозреваю. Кого я могу подозревать? Никого.

— Правильно, — кивнул Владимир Генрихович. — Ты помалкивай. Все равно, ничего не знаешь. Я не знаю, а ты уж и подавно. Ко мне тоже приходили. Двое. Все равно никаких доказательств нет. Вот выпишусь, тогда и займусь этим делом.

Действительно, к нему уже раза три приходили следователи, допрашивали, по часу, по полтора, но он каждый раз прикидывался дурачком — не знаю, не видел, не слышал. Не мог же он им про Алису рассказать!

— Ты иди скажи врачу, что я выписываться буду! — приказал Владимир Генрихович.

— Володя!

— Иди-иди! — прикрикнул на жену директор.

Жена тяжело вздохнула, встала и вышла за дверь.

Милиционер разглядывал Наталью Александровну с любопытством. “И чего пялится?”— подумала она, подходя к больничному окну.

За окном дул ветер, таская по дорожкам желтые и красные хвосты из листьев. Наталья Георгиевна постояла немного, глядя на пустой больничный двор, вернулась в палату.

— Ну что, сказала? — спросил Владимир Генрихович.

— Сказала, — кивнула головой жена. — Лечащий врач категорически против. Говорит, вся ответственность за непредвиденные последствия будет на мне.

— Не ври, — прикрикнул на жену Владимир Генрихович. — Ничего ты не сказала! Я сейчас поднимусь и сам скажу!

— Ладно, лежи, сейчас! -Наталья Александровна обреченно вздохнула и вышла из палаты.

Лера из окна электрички смотрела на пробегающие перед глазами подмосковные городишки, дачи, перелески. Рядом с ней на сидении стояла большая сумка, в которой были домашние пирожки с разными начинками, плов, жареная курица, яблочный пирог. Пирожки настряпала Тамара Алексеевна, а пирог испекла она сама. Пирог этот у нее всегда хорошо получался.

Отношения с родителями в последнее время поменялись к лучшему.

После ее возвращения от Сергея последовали долгие объяснения, скандалы, разборки. Она, конечно, не могла всего объяснить, да и незачем было. Соврала, что Сергей нашел другую работу, которая лучше оплачивается и не связана с охраной. Правда, все время приходится ездить по командировкам. Мать долго крепилась, ворчала, кляня Моисеева последними словами, а потом в один прекрасный день вдруг расплакалась, обняла дочь и сказала, что теперь видит, какая у нее настоящая любовь, а потому благословляет их с Сергеем отношения и желает личного счастья. Просила только отцу ни слова об этом разговоре, а то, мол, прибьет за предательство родительских интересов. Родительские интересы — чтоб ребенок был сыт, здоров и счастлив. Еще через несколько дней “сломался” отец. Дождавшись, когда мать уйдет в магазин, подошел к Лерочке на кухне, обнял, поцеловал в макушку и спросил якобы недовольным тоном: как там твой оболтус с дубинкой поживает? Лерочка сказала, что все у них хорошо. Отец приложил палец к губам, вынул из банки с крупой “заначку” — чекушку “Столичной”, выпил стакан, а потом стал уговаривать дочь не валять дурака и выйти за Моисеева замуж. Просил только матери ничего не говорить — а то на выпивку не даст за отступничество от семейных принципов.

Лера улыбнулась. Какие они у нее смешные, прямо как дети!

Электричка сбавила ход перед станцией. Это была Ивантеевка.

Лера вышла из вагона, огляделась, подождала, пока схлынет людской поток. Она посмотрела в один конец платформы, в другой — Сергея не было видно. Замерла в растерянности, не зная, что делать, куда податься. Адреса у нее не было. На глаза уже навернулись слезы обиды.

Сергей возник на платформе так неожиданно, что она вздрогнула, как черт из табакерки. Обнял Лерочку, крепко поцеловал в губы.

— Миленькая моя! Любимая!

— Сережа! — прижалась к нему Лера.

— Ты извини, что я так! Смотрел, нет ли за тобой людей лишних, — шепотом объяснил Моисеев, касаясь губами ее уха.

— А я уж испугалась, — вздохнула девушка. — Думала, бросил, не пришел.

— Я тебя никогда не брошу, — сказал Сергей. Он взял у нее сумку. — Ничего себе, тяжесть! Гири у тебя там, что ли?

— Пирожки. Мама испекла, — улыбнулась Лерочка. — Я им сказала, что ты в командировке. Всего на один день приехал.

— Умничка! — Сергей поцеловал ее, и они пошли по платформе.

По ступенькам на платформу поднималась шумная компания молодых людей. Моисеев оглянулся. Сзади за ними шли трое дюжих молодцов. Он все понял и отпихнул Леру от себя: — Беги!

Но Лерочка не поняла его, замерла в недоумении. На Сергея набросились повалили на платформу лицом вниз, завели руки за спину.

— Что вы делаете? — Лера попыталась наброситься на молодых людей, но ее схватили чьи-то крепкие руки, оттащили в сторону.

— Все в порядке, девушка, милиция! — перед ее глазами возникло открытое удостоверение, которое она не успела толком рассмотреть.

Подкатила белая “Волга”, Моисеева впихнули на заднее сиденье. Машина сорвалась с места и скрылась за поворотом.

— С вами все в порядке? — поинтересовался милиционер, поднимая сумку с продуктами.

Лерочка расплакалась.

— Вы позволите, я взгляну, что в сумке? — вежливо попросил милиционер.

— Пирожки, — сказала Лерочка сквозь слезы.

Нина Владимировна открыла дверь квартиры, поставила сумку на обувную полку. Из Анькиной комнаты донесся приглушенный стон. Мать сняла туфли, толкнула дверь. Анька лежала на кровати, подогнув ноги и вдавливая в лицо подушку.

— Анюта! — Нина Владимировна бросилась к дочери, отняла от ее лица подушку. У Аньки были заплаканные глаза. — Что с тобой?

Анька в ответ снова застонала.

— Где болит?

— Та-ам! — с трудом произнесла Анька.

— Давно это у тебя? — встревоженно спросила мать.

— Нет, только что!

— Я “Скорую” вызову. Потерпи немного! — Нина Владимировна бросилась к телефону. Набрала “ 03”. — Алло, девушка, угроза выкидыша! Какой телефон? Черти что! — быстро записала в блокноте номер телефона, набрала номер. — Алло, “Скорая”! У нас угроза выкидыша. Девочке шестнадцать лет, да! Восемнадцать недель! Не знаю я насчет кровотечения! Приезжайте скорей, дочь умирает! — она быстро продиктовала адрес, бросила трубку, побежала к домашней аптечке. Стала искать сосудорасширяющее. Нашла таблетки, набрала в стакан воды, бросилась в Анькину комнату.

— Доченька, выпей таблеточку, поможет! — сказала она, приподнимая Анькину голову. Анька проглотила таблетку, запила, поморщилась.

— Что же с тобой, маленькая моя? Ведь нормально носила! Никакой угрозы не было!