– Не знаем мы никакого иммунитета! – завопили в толпе.
– Да погодите вы! – закричал гражданам знаменитый сыщик. – Райт, где вы? Вы мне нужны, Райт! Мистер Райт!
На углу показался автомобиль.
Когда он подъехал ближе, оказалось, что в нем сидят мистер Райт, очень измученный господин и с ним заплаканная, слабо улыбающаяся дама, полицейский инспектор Смитсон и…
По толпе прокатился изумленный шепот.
Рядом с полицейским инспектором стоял юный джентльмен лет десяти.
Вот этот.
– Элмор? – ахнул доктор Гиббон. – Это же Элмор Вайс! Иди сюда, дрянной мальчишка, я тебе уши оборву!
Но, конечно. Элмор Вайс никак не мог выполнить его требование – не лезть же ему было на крышу. Пришлось санитарным врачам, и Шерлоку Холмсу, и доктору Ватсону, самим спускаться вниз.
– Не буду! Не буду больше! – первым делом завопил Элмор Вайс, восьми лет, совершенно живой и здоровый.
– Вот, леди и джентльмены, типичный случай, – Шерлок Холмс положил руку ему на плечо. – Все мы были детьми и все помним, как не хотелось нам идти в школу. Наш юный герой ловко воспользовался паникой, которую сеет Лига Антивакцинистов, симулировал несчастный случай и сбежал. В порту, как я и говорил, инспектор?
– В порту, сэр, – отрапортовал тот. – Чуть было не упустили. Малый уже успел завербоваться юнгой на шхуну «Селедка».
– Вот чертенок! – засмеялся Шерлок Холмс. – Ну, сэр, как долго вы обдумывали побег?
– А чего тут думать! – мальчишка вытер нос рукавом. – Сложил два и два, чего проще-то.
– Естественно! – знаменитый сыщик поднял палец. – Единственное, что вызывает изумление в этой истории – поразительная простота идеи. Паника и истерика – плодородная почва для всякого рода жульничеств и провокаций. Идите, шустрый джентльмен. Надеюсь, что наказание, которое станет вам наградой за не в меру изворотливый ум, не будет слишком суровым.
– Проклятая ищейка, – процедил мальчишка свозь зубы. – Как вы догадались?
– Я читаю газетную хронику, – Шерлок Холмс улыбнулся. – По роду профессии меня чрезвычайно интересуют все, кто приехал в Англию или уехал из нее, женился, развелся, родился или умер. Так вот, уважаемый сэр, вот уже несколько лет, как я не припомню ни одного упоминания о смерти после вакцинации оспы. От самой оспы – да, такие случаи все еще бывают. Признаться, мне трудно читать эти строки: «Умер шести лет. Умер двенадцати лет». «Эпидемия унесла жизни десяти человек». Как хотел бы я никогда не читать подобного! Что касается вас, Элмор Вайс, то вы допустили оплошность. На вашем месте я дождался бы, скажем, прививки от дифтерии – вот тогда ваша версия стала бы более убедительной.
– Вакцинация этой болезни еще, увы, дает осечку, – согласился доктор Уильямсон. – Впрочем, если судить по работе, что ведется сейчас в Институте Пастера, и с этим будет покончено в самое ближайшее время[11].
– Черт побери, – скис мальчишка.
– Я бы не советовал вам повторять подобные розыгрыши, – прибавил доктор Ватсон. – Прежде всего, вы совсем не подумали о своих родителях – а ведь только подумать, что они пережили! Затем вы устроили большие неприятности достойным людям. Но, полагаю, главным аргументом станет не это, а тот факт, что если вы вздумаете повторить нечто подобное, вам попросту никто не поверит.
Элмор Вайс почесал затылок, а доктор Ватсон прокашлялся. Он почувствовал, что имеет право высказаться на свою любимую тему.
– Я уверен, что в недалеком будущем колонка смертей в газетах всего мира ограничится теми, кто уходит от нас просто от старости. От всего сердца надеюсь и желаю, чтобы это стало реальностью.
Он обернулся к санитарным врачам и сказал:
– Джентльмены, полагаю, более подходящего момента для некоторых объяснений гражданам уже не представится.
Морс развел руками.
– Как прикажете с ними разговаривать? Они не знают даже, что такое иммунитет.
– Меня, меня пустите! – потребовал Уильямсон. – Леди и джентльмены, я объясню вам, что такое иммунитет! Я расскажу вам все! Перед нами два, не побоюсь этого слова, исторических лица. Итак, первый – Пауль Эрлих.
Пауль Эрлих (1854?1915), немецкий врач, иммунолог, бактериолог, химик
Химия – конек этого человека! Вещества, пробирки, а главное, мысль: если что-то происходит в организме, то за это отвечают, скорее, не сами клетки, но вещества, растворенные в его жидкостях и выделяемые этими клетками.
Может, речь доктора и не была такой простой, как надо бы. Но он говорил то, что знал, во что верил и, самое главное, то, чем интересовался больше всего на свете.
И странное дело: никто не кричал: «Не знаем мы никакого модус операнди!», «Не понимаю!» или что-нибудь такое. А Уильямсон продолжал:
– Эрлих – биолог! Он изучает клетки живых организмов, играет с клетками, смотрит на клетки, видит клетки!
Граждане выпучили глаза. Они-то не видели никаких клеток.
– И вот, – продолжал Уильямсон, – этими-то веществами и занялся Эрлих! Вот что он предположил. В крови человека растворены особого рода молекулы. Эти молекулы он назвал антителами. Антитела могут прилепляться с какому-либо вредному организму: вирусу или отравляющему веществу – токсину бактерии. Таким образом антитело не позволяет врагам проникать в клетки, чтобы там, изнутри, заняться их разрушением. Итак, антитело прилепляется к токсину или вирусу. Теперь оно воздействует на них, безвозвратно меняя их конфигурацию и свойства – то есть, обезвреживая.
Что делает Эрлих? Эрлих доказывает это на опыте: он вводит мышам небольшие дозы токсинов растительного происхождения. Потом берет у этих мышей сыворотку (то есть только жидкую часть крови) и вводит ее зараженным мышам. И что же! Отравленные мыши и не думают погибать! Как раз наоборот, они резвятся, получив дозу сыворотки! Все дело в том, что антитела сыворотки связывают токсин и тем самым лишают его вредного воздействия. Это победа!
– Совершенно верно, – ввернул доктор Гиббон.
Но Уильямсон замахал на него руками.
– Перед вами второе историческое лицо: Илья Мечников. Поведение клеток – вот что стало его modus operandi!
Илья Ильич Мечников (1845?1916) – русский врач-физиолог
Доктор Ватсон хотел было прибавить, что modus operandi – по-латыни «образ действий», но Уильямсон говорил так вдохновенно, что никому и в голову не пришло ничего возразить.
А Уильямсон уже чувствовал себя так же уверенно, как у себя на кафедре университета.
– Этот величайший человек пошел с другой стороны. Он предположил, что есть клетки, которые при встрече с вирусом или другим опасным веществом, понимают: перед ними чужак. Они нападают на него, съедают его и переваривают. Такие клетки Мечников назвал макрофагами. Чтобы получить доказательство своей теории, он скармливал своим макрофагам шипы с роз.
– Роз? – фыркнула одна пожилая леди. – Что за вранье. Откуда у него розы? С чего вдруг? Не пытайтесь обмануть меня своими сказками!
Сама она была больше и толще доктора Уильямсона. К тому же, у нее в руках были грабли.
– Ученый очень любил свою жену, – произнес доктор. – Каждую неделю он дарил ей розы.
– Да ну? – насупилась леди с граблями.
– Честное слово! – крикнул, расхрабрившись доктор Гиббон. – Это общеизвестный факт!
– Не отвлекайте меня, я заикаться начну! – рассердился Уильямсон. – Так вот, скармливая макрофагам шипы роз, Мечников наблюдал, как макрофаги постепенно поглощают их.
11
Доктор Уильямсон очень верил в прогресс – как многие люди викторианской эпохи. Поэтому он несколько погорячился – только спустя пятнадцать лет, в 1923 г. французский биолог Гастон Рамон откроет анатоксин от дифтерии, способный не просто ослаблять течение болезни, но предохранять от заболевания. Анатоксин – это профилактическое вещество, способное производить антитела к токсину, вызывающему инфекцию. Чтобы побороть эту страшную болезнь, ученым пришлось проделать большую работу: только в 1930–1940 годах вакцинация дифтерии стала массовой и по-настоящему успешной.