— Отвали от нее, — тихо, но твердо. Я.

— Чё? — уже в меня негатива посыл, выстрел. — ТЫ МНЕ? — молчу, учтиво пряча взгляд, дабы еще сильнее не разжигать и без того больное пламя. — Ты че молчишь, тварь?! ТЫ мне вякнула? ЗА НЕЕ? Ты че, на ее стороне? А, лес*уха? Небось… спелись уже?

— Слизались, — слышу ржач за спиной. Узнаю голос Узика (то еще пресмыкающиеся… всем норовящее воткнуть свой хвостик).

— Че за шум, а драки нет? — послышалось яркое, борзое, развеселое. Чужое.

Отчего даже я не сдержалась — обернулась: взгляд на выход, к двери.

— О, зай! — вмиг просияла Алёнушка и кинулась к своему «Иванушке». — Да суки тут две… рогом уперлись, уходить не хотят.

— А вы че, уже что ли?

— Да не пришла эта карга, видишь же… — повела рукой около.

— Так внизу она. «Борьку» сложно не заметить, та еще дама…

— блядь! — резвое и отчаянное. — Валим!.. Пока не пришла. Пусть следующий раз думает… курва старая.

— Да не такая она уж и старая…

— Лет тридцать, вроде, — слышится еще один голос из толпы, полный задумчивости и мудрых размышлений.

— Вы идиоты, что ли?! Какая нахуй разница! Валим, говорю! И вы, суки, с нами, — рявкнула, уперев свой исступленный взгляд в меня. — А иначе сама вы*бу!

— Зайчонок, че ты такой злой сегодня?!

— Да бесят эти тупые твари!

— Та-ак! — слышится протяжное из коридора. — Что за переполох? Что за крик? И что это за чужие молодые люди? Покиньте, будьте добры, аудиторию…

— Ну, Сука… Ну, Лес**ха… я предупреждала, — злобное, жестокое, сверля очами. — Раком поставлю. После пары — беги.

— Я ее сам… — послышалось язвительное (резво перевожу взор на незнакомца — товарищ ее «Иванушки»): двухметровый… «дяденька». Убийственная ухмылка. — Сам… перевоспитаю. Не парься. Да, сладкая? — уже мне. И приговором — будто сам бес, подмигнул.

* * *

И что самое… смешное или обидное, Кураторша нас продержала не больше… получаса. Основные положения, напутствия, то да сё — и «досвидос».

И даже… «соседка по парте» умудрилась свалить не тронутой.

А вот меня… ждала месть. Если не Смерть.

И я бы не поверила, успокоилась, наплевала… рискнула, в конце концов, если бы не… самодовольная ухмылка Лукьяновой и ядовитый шепот, что скрежет метала:

— Уж он-то… точно из тебя «нормальную» сделает.

А за окном — уже и сумерки на землю спустились.

Чертова общага. Даже если и прорвусь за ворота — впереди «тропа смертника»… То еще злополучное место… Еще немного — и темнеть станет совсем рано… А там, то и дело, посыплются истории о студентках, «павших» на ней: если не изнасиловали, то, как минимум, ограбили. И никакие менты не спасают: даже патрули с собакой… Все равно как-то умудряются одни — свернуть «не туда» (хотя, куда там можно свернуть» не туда»? ума не приложу, ведь дорога прямая, просто, что через дебри да мимо свалки бетонных плит и свай), а другие — сделать свое черное дело. Да что там в потемках?! Тут и днем… не все спокойно: сама лично двух онанистов видела. И, что самое обидно, всем плевать: идут, отворачиваются — и будто так и надо. ДАЖЕ МУЖИКИ!

Так что… путь мне заказан… и даже палач определен.

Замерла, смотрю через окно. Стоят уроды у выхода: сначала у подъезда, но их погнали дальше (или сами те пошли) — но замерли у ворот. А ход-то тут один… никак не прорваться, не столкнувшись с ними. Разве что через забор: пусть высокий, но в темноту и на озеро (на пригорке около которого этот «студгородок» и расположился). Но тоже… так себе вариант: через пляж нудистов — не меньший экстрим. Там… и не на одного маньяка можно нарваться.

Остаться здесь? Заночевать? Но у кого?

Из всех знакомых хороших/друзей в городе — моя Женька. Но она такая тихоня, овечка, покруче… той идиотки, за которую я вступилась. Даже если и дозвониться к ней — не спасет.

Рожа-Рожа… где же ты, родной мой?

Да мы бы… сейчас в две пары рук, в четыре кулака!.. Да, черт! Даже если бы и отгребли… то не так страшно и больно бы было.

Черт! Черт! ЧЕРТ!!!

ЧТО ДЕЛАТЬ?!

Сука…

Будь что будет, но добровольно не сдамся.

Стоят, хохочут.

Сколько же вы ждать меня собираетесь? И кто из нас быстрее сдуется?

Но еще бесит тот факт, что когда совсем стемнеет и волны студентов от общаги в сторону проезжей части, остановки, спадут… я всё равно окажусь нос к носу с опасностью, пусть даже… и не такого размера. Но не факт, что окажется она по моим зубам, а вернее, ровней кулаку.

Ну, Роженька… Федька… помоги мне, молю… Как сможешь. Яви мне умную мысль… в мою дурную, малолетнюю голову.

Еще один ход скользящего взора около — и вот оно. Током прошибло.

Может, конечно… Может (да и скорее всего) обозналась я, но за забором, недалеко от ворот стояла белая тачка — а рядом с ним — Рыжик, из нашего двора. Товарищ Рожи, Андрюха. Они с Федькой последнее время очень хорошо сдружились — так что есть шанс… на спасение.

Ну, суки, брата у меня забрали, так хоть делом подсобите.

Шумный, глубокий вдох — и, не рискуя гневить судьбу лифтом, живо бросаюсь на лестницу — с восьмого на первый влёт.

Задыхаясь, заикаясь, бегу к выходу. От моей резвости, смелости, непредсказуемости, да и темени вокруг, не сразу враги мои меня различают, узнают: молнией мимо них, да в совсем в иную сторону — полная растерянность.

Резвые шаги, тормозя, гася инерцию, и замираю рядом с двумя особями мужского пола: Рыжик. Мать т*ою, действительно Рыжик! И еще кто-то — не знаю его, первый раз вижу. А потому невольно отворачиваюсь от него — пристальный, молящий взор в лицо своему старому знакомому:

— Привет, Рыжий!

— Чего тебе, малой? — не дает ответить (застывшему в рассуждениях Андрюхе), вклиниваясь, его товарищ, мистер «ядовитая ухмылка».

— Не с тобой говорю, — борзое мое через плечо. — Гриб, ты че, не узнаешь? — и снова на Рыжика взгляд. — Это я, Ника, — криво улыбаюсь. Нервически облизала губы и стащила с себя капюшон.

— О, Рожина!

— Ну, так! — счастливо захохотала я.

— Мать т*ою! — живо распахнул объятия — враз поддалась, плюхнулась ему на грудь и обняла в ответ. — Как ты? Какими судьбами? Как Федька?

— Да че ему? — ржу, смущенная. — Сидит, отдыхает.

— Так а ты как? Че тут? — насильно отстраняет меня от себя.

Глаза в глаза. Кривлюсь в смущенной улыбке:

— Учусь, на переводчика. Второй курс!

— У-у! — взревел шутливо. — Совсем взрослая! Молодец!

— Слушай, — перебиваю отчасти излишне нагло (чувствуя, как затылок мой уже пропалил, просверлил своим взглядом незнакомец, товарищ его, с кем беседу я столь бесстыдно прервала). — У меня дело тут…

— Какое? — ухмыльнулся.

— Докопались одни… Не мог бы провести до остановки?

— А дальше что? — ехидно.

— А дальше — будет дальше, уже как-нибудь сама разберусь.

Вздернул бровями, скривился.

Нервически переступила я с ноги на ногу. Ухмыльнулась пристыжено.

— А че, не в общаге живешь?

— Нет, квартиру с подругой снимаем.

Поджал губы на мгновение:

— Понятно…

Взор мне за спину. Невольно оборачиваюсь и я.

— Ты это… — замялся от неловкости Рыжик. — Подождешь?

— Шутишь? — едкое, пронзительно, огорошивающие, сверкнув гневом в глазах, — да так… что у меня даже от страха мышцы сжались.

— Ну, б*я… Мир, ну… сам, видишь, — несмело махнул рукой в мою сторону. — Друзей в беде… сам знаешь… некрасиво как-то.

Стоит каменный, что статуя, молодой человек — и ни единой лишней эмоции, кроме как ядовито-ехидная усмешка, что будто скульптором высечена навечно. Да такой непроницаемый, но давящий взгляд — что невольно идиотом, жутким грешником себя чувствуешь… беспросветно повинным, что вклинился со столь низменной, маразматической идеей, и заживо сгораешь теперь в праведном огне.

— Ну, или ты подождешь? — метнул вдруг на меня взор Гриб.

Пытаюсь все свои чувства спрятать за лживой улыбкой:

— А сколько?