Слушая мутные рассказы хозяина, Эгин проглотил холодный ужин из бобов с мясом. И вежливо, но непреклонно отказавшись от сладкого, двинулся на второй этаж, где престарелая хозяйка приготовила для него постель.

Одного сребреника хватило на то, чтобы довести супружескую чету до экстаза.

«Вы просто спаситель наш! Просто само провидение вас послало!» – радостно шелестела хозяйка, полная морщинистая женщина, больше всего похожая на столетнюю прямоходячую черепаху.

«А ведь в Ите на эти деньги разве что пива с рыбными сухариками выпьешь», – удивился Эгин, успевший отвыкнуть от харренских цен, и поплелся наверх. Вкушать дешевый ночлег.

Пол в его комнате ощутимо проседал под подошвами сапог, натужно скрипел при каждом шаге и казался насквозь гнилым.

В воздухе пахло сыростью и древесной трухой. Эгин провел рукой по постели – белье было влажным. Спать, значит, придется одетым. Под кроватью стоял ночной горшок без ручки. «Вот она, старинная простота!»

Он скинул куртку и сапоги, справил в горшок малую нужду и без сил повалился на спину, положив сумку с лотосом на подушку возле своей головы.

Прямо над ним на низком потолке темнел контур широкого дощатого люка, наподобие чердачного. «Зачем? Ведь наверху еще один этаж?»

Лишенный сновидений сон Эгина был глубоким и ровным. Таким глубоким и таким ровным, что ни тревожное лошадиное ржание под окном, ни глухой собачий ропот, ни скрип половиц в коридоре, ни даже сдержанная возня с щеколдой на двери в комнату его не разбудили.

Эгин проснулся лишь тогда, когда почувствовал пронзительную, нечеловеческую боль – в его горло под самым кадыком врезался шелковый шнур, а две сильных мужских руки, хозяин которых находился у изголовья Эгиновой кровати, что было сил прижали шнур к жесткому матрасу.

Издав сдавленный вскрик, Эгин открыл, или, скорее, по-рачьи выпучил глаза. В отблесках лунного света он увидел прямо над собой лицо в шелковой маске.

Человек смотрел на него, не мигая, своими черными, глубоко посаженными глазами и не говорил ни слова.

В этих глазах Эгин не заметил ни ненависти, ни упоения смертельной игрой, ни заинтересованности. Словом, это были глаза наемного убийцы – такие же равнодушные глаза у бойцовых петухов.

«Это не грабитель, – мгновенно пронеслось в голове у Эгина. – Неужели проклятые жемчужники добрались-таки до меня?»

Но времени на размышления у него не было. Горло отзывалось мучительной болью, дышать было почти невозможно.

Умереть в Туимиге – что может быть более жалким? Эгин издавал малоэстетичные хрипы и плевал слюной в лицо ночному гостю, пока его левая рука, как бы в предсмертных корчах упавшая с кровати, нашаривала на полу жестяной ночной горшок без ручки.

Мгновение спустя, не без труда ухватив горшок за тонкий обод, Эгин резко, но аккуратно рванул его вверх и, описав рукой с горшком полукруг, перевернул его на голову душителю.

Жесть горшка была тонкой и особого вреда причинить убийце не могла, разве что оцарапала ему темя. Моча тоже оставалась мочой – отнюдь не измененным маслом, способным прожигать дерево и обугливать плоть.

И тем не менее ловкость Эгина принесла результаты. Убийца отпрянул, затряс головой, начал отплевываться и сквернословить по-харренски, в общем, ослабил хватку.

Ослабил не полностью, а всего лишь чуть-чуть. Но и этого «чуть-чуть» Эгину хватило на то, чтобы набрать в легкие воздуха, сгруппироваться и перейти ко второму этапу освобождения.

Ловко сбросив с ног влажное и холодное одеяло при помощи другой свободной руки, Эгин задрал ноги вверх, к потолку; слегка качнул ими назад и, призвав на помощь всю свою гибкость, бросил ноги к голове, в сторону душителя.

Носки босых ног Эгина зашли под мышки убийце, в то время как его пальцы сомкнулись на боковых брусьях кровати. Мощный рывок! Человек в черной маске оторвался от земли и, однократно перекувырнувшись в воздухе, рухнул на трухлявый пол. Поеденные древоточцем доски катастрофически затрещали, словно борта судна, налетевшего на риф.

Эгин вскочил на ноги. Его лицо пылало, рот судорожно хватал воздух. Он окинул комнату ищущим взглядом: теперь ему требовалось оружие, ведь успех требовалось закрепить. «Облачного» клинка не было на подставке, куда перед сном водрузил его Эгин!

«Не иначе этот сукин сын постарался!»

Тем временем убийца начал приходить в себя после неожиданного падения. Он пробовал встать на ноги, опираясь на локоть.

«Раз на подставке нет меча – получай хотя бы подставку!» – решил Эгин. И не без труда оторвав от пола антикварную вещь из тяжелой древесины, на которой, пожалуй, с комфортом разместился бы не только «облачный» клинок, но и харренский двуручник, Эгин опустил ее на голову человеку в маске.

Человек взвыл от боли – судя по всему, удар Эгина пришелся ему ровно по голове. Вместе с его воплем воздух был взрезан оглушительным хрустом; комнату наполнил запах застарелой гнили.

«На этот раз пол едва ли выдержит», – предположил Эгин.

Его прогнозу суждено было сбыться.

Он с изумлением наблюдал за тем, как его противник вместе с подставкой для мечей ринет вниз, проваливаясь сквозь стремительно ширящуюся дыру в досках. Вниз, на первый этаж.

В гостиную? Спустя секунду снизу донесся раскатистый мебельный грохот. По-видимому, убийца угодил аккурат на обеденный стол.

Вслед за тем раздался оглушительный, истошный женский визг.

«Неужели на такое сопрано способна престарелая хозяйка, что вечером называла меня „спасителем“ и „сынком?“ – с сомнением спросил себя Эгин. Нет, приходилось признать, что кричит скорее дочь хозяев, которая предпочла мирный сон приему постояльца. Или служанка. Впрочем, в том, что в этом доме не держат слуг, Эгин почти не сомневался.

Растирая вздувшуюся ярко-алую полосу на горле, он подошел к пролому.

Доски и перекрытия и впрямь были гнилыми, источенными жуками и червями, влажными от слизи, которая празднично поблескивала в лунном свете.

Эгин сел на корточки и приник к дыре – там, внизу, металась простоволосая незнакомая девушка в ночной рубашке. В руках у нее была тусклая масляная лампа. Девушка в голос ревела, призывая родителей и духов-защитников.

А на каменном полу гостиной, на крышке сложившегося под тяжестью его тела стола, лицом вниз лежал человек в черной маске. Из-под маски полз ручей темной густой крови.

Эгин не мог сказать наверняка – жив человек или мертв. В любом случае интуиция подсказывала ему, что торжествовать победу еще рано.

Во дворе заржала лошадь и ржание это показалось Эгину знакомым. «Каурый?!»

Эгин подошел к окну и распахнул ставни в промозглую ночь. Он не стал высовываться по пояс, памятуя об осторожности. И правильно сделал.

Две стрелы тотчас же вонзились в оконную раму на расстоянии в четыре пальца от его правого виска.

«Да что же это тут творится?!» – Эгин отпрянул от окна.

Половицы в коридоре предательски скрипнули. Эгин обернулся.

Проникнув в его комнату, ночной гость в маске закрыл дверь на щеколду, несказанно ему удружив. Но чье-то крепкое плечо уже начало пробовать дверь на прочность. «Значит, их как минимум трое. Один – временно вне игры. Второй стрелял из лука и сейчас находится во дворе. А третий – третий ломится в дверь!»

Из этого следовал один печальный вывод: оба пути бегства – коридор и окно – отрезаны. А значит, ему придется принять бой. Причем принять его с голыми руками.

Эгин уже приготовился к обороне, как вдруг его взгляд скользнул по низенькому потолку с потеками на побелке и зацепился за деревянный люк, наподобие чердачного.

Люк он приметил еще вечером, засыпая. Это был тот самый люк, пустыми размышлениями о предназначении которого он занимал свой праздный разум перед тем, как погрузиться в усталую дрему. И о существовании которого он напрочь успел позабыть в пылу ночной схватки!

Эгин вскочил на кровать и протянул руку к люку. К счастью, он оказался не заперт. Путь на третий этаж был свободен.