– Ну-ка, посмотри, сколько этот бедолага зараба­тывал, – велела помощнице Ева.

Пибоди достала блокнот и принялась листать стра­ницы.

– Его ставка за один спектакль составляла восемь­сот пятьдесят долларов, – сообщила она, – плюс плата за сверхурочные. Двадцать пять процентов он отда­вал – профсоюзные взносы, медицинская страховка и так далее. Но все равно у мужика выходило примерно триста тысяч баксов в год.

– И при этом жил в такой пакости! Куда же он де­вал деньги? Варианта только два: либо тратил все до цента, либо копил.

Ступая по голому полу, Ева подошла к компьютеру.

– Эта хреновина еще древнее, чем та, от которой я только что избавилась.

Она нажала кнопку включения. Компьютер кашля­нул, завизжал, и монитор засветился голубым светом. Осторожно, чтобы не запачкаться, Ева уселась на шат­кий стул и попыталась найти файлы с финансовой ин­формацией Лайнуса Квима. Компьютер потребовал па­роль доступа.

– Я тебе покажу пароль!

Ева обозлилась и трахнула по крышке системного блока кулаком, однако это не помогло.

– Займись этой сволочью, Пибоди, – велела она, а сама подошла к ветхому комоду и принялась выдвигать ящики и перебирать их содержимое. – Смотри-ка, программки спектаклей с участием Айрин Мансфилд.

Пибоди за ее спиной пыталась урезонить непокор­ный компьютер.

– Ага, наш дружок, оказывается, был азартным иг­роком. Возможно, именно этим объясняется убожество его норы. Он записывал все свои ставки, выигрыши и проигрыши. Проигрышей – большинство.

Ева выдвинула следующий ящик.

– Так-так, ты только погляди! Брошюры о тропиче­ских островах. Эй, Пибоди, плюнь на пароль, посмот­ри, не интересовался ли он информацией о Таити.

Она перешла к стенному шкафу и стала перебирать одежду, тщательно прощупывая карманы. Осмотрев шкаф на предмет возможных тайников, Ева на всякий случай проверила и две пары стоявших там стоптанных ботинок. Она обратила внимание на то, что покойный не хранил ни фотографий, ни сувениров – только записные книжки. Одежды у него было мало: помимо бо­тинок, несколько рубашек с потертыми воротниками и старый мятый костюм. В холодильнике обнаружилось несколько пачек замороженного фарша, пара бутылок домашнего пива и большой, не открытый еще пакет соевых чипсов. Ева взяла его в руки и нахмурилась.

– Почему человек, который явно помешан на эко­номии, покупает огромный пакет чипсов, а потом ве­шается, даже не открыв его? – задумчиво проговорила она.

– Может, он находился в депрессии? Многие люди не могут есть в таком состоянии. А вот я – наоборот. Когда мне плохо, я начинаю жрать все подряд.

– Похоже, последний раз он ел сегодня утром. – Ева сунула руку в мусорное ведро и вытащила смятый пакет. – Соевые чипсы, – сказала она, подмигнув Пи­боди. – Скорее всего, он прикончил их вчера вечером, а другой пакет приберег на сегодняшний. В холодиль­нике охлаждается одна полупустая бутылка пива и две полные.

– Ну, может быть… Вот, лейтенант, хорошие ново­сти относительно Таити. Видимо, он этим очень инте­ресовался. Тут и снимки, и информация о климате, о гостиницах. И еще полуголые девицы.

– Интересно, чем привлекли маленького человеч­ка, живущего в большом городе, далекие острова?

Ева подошла к компьютеру и увидела на экране изо­бражение полногрудой таитянки в ожерелье из тропи­ческих цветов.

– Посмотри, искал ли он информацию о том, как добраться до Таити, – велела она. Пибоди ввела не­сколько команд и через десяток секунд сообщила:

– Он выяснял возможности перелета на Таити двадцать восьмого марта 2001 года. Самые лучшие усло­вия предлагает компания «Авиалинии Рорка».

– Ну, разумеется! – сухо обронила Ева. – Итак, се­годня утром Лайнус Квим выяснял, как добраться на Таити. А загранпаспорт у него есть?

– Он сделал запрос о выдаче ему загранпаспорта два дня назад.

– Значит, в путешествие собрался? Эх, Лайнус… Что же ты такое увидел? О чем узнал? – пробормотала Ева. – И откуда ты рассчитывал взять деньги, чтобы поехать на острова? Давай-ка, Пибоди, возьмем эту бандуру с собой и отвезем ее Фини.

Сценический дебют Элизы Ротчайлд состоялся, ко­гда ей было всего шесть месяцев, в комедии о том, как маленький ребенок изводит своих родителей. Поста­новка с треском провалилась, но Элизу критики назы­вали «лапочкой» и «милашкой». Мать и дальше продол­жала проталкивать ее, водила на бесконечные пробы, так что в возрасте десяти лет Элиза уже была ветераном сцены. К двадцати годам она превратилась в широко известную характерную актрису, обладательницу мно­жества почетных наград и призов, владелицу домов на трех континентах. За спиной у нее был первый и последний брак, оказавшийся несчастливым и закончив­шийся разводом.

Когда ей исполнилось сорок, она была на сцене уже так давно, что всем надоела, включая продюсеров. Не желая признаваться в том, что ее списали со счетов, Элиза говорила всем, что сама решила оставить искус­ство, и следующие десять лет жизни провела, кочуя по великосветским вечеринкам и сражаясь с невыносимой скукой. Когда подвернулся случай сыграть сварливую сиделку в театральной постановке «Свидетель обвине­ния», Элиза для виду покапризничала, но позволила се­бя упросить, а оставшись одна, заплакала от радости и облегчения.

Она любила театр так, как не любила в своей жизни ни одного человека. Отмена спектакля стала бы для нее катастрофой. Так что теперь, когда приехала полиция, Элиза решила играть свою роль с достоинством и не го­ворить ничего лишнего.

Она открыла дверь сама – женщина, обладающая суровой привлекательностью и не скрывающая своего возраста. Ее золотисто-каштановые волосы были тро­нуты сединой, а вокруг больших оленьих глаз вилась паутинка морщинок. Небольшое крепкое тело Элизы было облачено в тунику, прихваченную поясом на та­лии, и свободные брюки. Она протянула Еве руку, уни­занную кольцами, холодно улыбнулась и отступила на­зад, давая понять, что незваные гости могут войти.

– Здравствуйте, – сказала она ровным голосом, в котором слышался гранит Новой Англии. – Приятно видеть, что полиция Нью-Йорка не сидит сложа руки.

– Спасибо, что уделили нам время, мисс Ротчайлд.

– У меня не было другого выбора, разве не так?

– Если посчитаете нужным, вы имеете право при­гласить своего адвоката.

– Мне это известно. На тот случай, если он мне по­надобится, мой адвокат всегда наготове. – Элиза сделала приглашающий жест в сторону гостиной. – Я знакома с вашим мужем, лейтенант. Он – самый привлекательный мужчина из всех, с которыми мне до­водилось встречаться. Возможно, он рассказывал вам, что я не хотела соглашаться на роль миссис Плимсолл. Откровенно говоря, я приняла это предложение только потому, что не смогла противиться чарам вашего супру­га. – Она опять улыбнулась и, усевшись в кресло с вы­сокой спинкой, положила руки на широкие подлокот­ники. – Рорк неотразим!

– Так, значит, именно он убедил вас принять уча­стие в постановке?

– Лейтенант, я уверена: вам лучше, чем кому бы то ни было, известно, что Рорк способен уговорить любую женщину на что угодно. Разве не так? – Ее глаза изучающе рассматривали Еву, а затем равнодушно скольз­нули по Пибоди. – Однако вы, вероятно, пришли ко мне не для того, чтобы обсуждать Рорка. Вас интересует другой человек, также обладавший смертоносной при­влекательностью. Хотя, на мой взгляд, Ричарду не хва­тало обаяния и… скажем так, благородства, присущего вашему мужу.

– У вас был роман с Драко?

Элиза несколько раз моргнула, а потом громко и с удовольствием рассмеялась.

– О, моя дорогая девочка, я даже не знаю, веселить­ся мне или обижаться. О господи! – Сделав глубокий вдох, Элиза постучала себя по груди, словно застряв­ший там смех мешал ей дышать. – Должна признать­ся, Ричард никогда не считал нужным тратить на меня свое драгоценное время. Он считал меня слишком за­урядной и непривлекательной с точки зрения секса. И еще – «чересчур умной». Это его слова. Избыток ин­теллекта у женщины он считал непростительным недо­статком.