В апофеозе он утверждает, что лишь вероучение евреев никогда не шло поперёк дороги знанию и не старалось «оскорбить» своих адептов.

«Внутренние раздоры уже подкапывают здание христианства, — заключает Дарместетер, — а коренная задача иудаизма ввести на всей земле принцип единобожия и царство справедливости растёт и крепнет с каждым днём. Библия Лютера вышла из комментариев Раши, и, значит, протестантизм, передовая религия индо-германцев, есть дитя всё того же иудаизма, а 28 сентября 1791 года — день, с которого во Франции уже нет отдельной истории евреев и который служит девизом их победоносного будущего в остальном мире»…

Таковы, в общих чертах, рассуждения Дармемтетера.

Верно конспектируя его надменную и лукавую брошюру, всё сказанное может, тем не менее, дать о ней лишь слабое понятие. Должно и необходимо прочитать её в подлиннике, чтобы уразуметь всю опасность поползновений современного еврейства.

III. То, о чём фантазирует Дарместетер, присуще в той или иной форме как любому еврею, так и всему еврейству. Очевидность этого факта явствует, впрочем, уже из господства талмуда среди сынов Израиля, с незапамятных времён. Под таким господством следует разуметь неудержимое стремление евреев к тирании над другими народами, неизменно проявлявшегося на пути истории всякий раз, когда представлялась возможность. Этот гвоздь надо вколачивать в сознание всякого гоя без устали до тех пор, пока его нельзя уже будет оттуда выдернуть.

Основным средством достижения тирании является порабощение евреями окрестного населения экономически. Но и по этой дороге никогда не забывает еврейство принципа «divide et impera», хотя и видоизменяет его. Разница обусловливается презрительным и насмешливым характером иудаизма. Сыны Израиля не довольствуются травлей, а забавляются ею. Сатанинская же их забава всегда зловеща. Указанное историческое явление лучше всего запечатлено в немецком афоризме:

Не ошибается тот, кто в отношениях с евреями не станет забывать об этом метком указании народной мудрости.

Сам «знаменитый» историк евреев Грэтц признаёт, что:

Со своей стороны, рассуждая о величии талмуда, на постижение которого евреи отдают всю свою жизнь с 10-летнего возраста, Дарместетер по поводу «короля безбожников» заключает так:

«Воспитайте хорошо одарённый ум на изучении талмуда, и вы создадите резонирующий дух с могучей логикой и проникновением. Одним словом, у вас получится Спиноза, которому философия обязана талмудическими тонкостью и глубиной. Именно в Спинозе отразилась вся неумолимость логики, а дедукция поднялась до наибольшей высоты. Его мышление никак не индукция».

Однако, не даром в своём трактате «Спинозизм в иудаизме» голландец Вахтер ещё в 1699 году рассматривал Спинозу как переодетого каббалиста. Действительно, система Боруха Спинозы представляет ближайшее родство с учением Соломона ибн Гебироля или Авицеброна (XI века), самого прославленного из еврейских каббалистов, смешавших воедино и талмуд, и греко-арабские предания, и многое другое из «таинств» древнего мира.

Мудрено ли, что, отражая дух того человечества, из которого проистекает, арийская Риг-Веда, за немногими исключениями, дышит поэзией, нежностью и благородством, и что, наоборот, большая часть сказанного в талмуде и каббале запятнано материализмом, жестокостью и предательством.

Мудрено ли, что повсюду, где они приобретали силу, евреи неизменно оказывались «профессорами» гнёта и преследования.

Мудрено ли, наконец, что тогда как уже в сочинениях Гизо, Минье и Луи Блана можно прочитать то самое, что мы и сегодня знаем о сущности и возникновении социальных явлений, и что в самой Германии Лоренц фон-Штейн раньше Мардохея Маркса дал полную картину борьбы общественных классов, у одного Маркса эта проблема превратилась в террор пролетарского деспотизма под главенством всемирного кагала, разумеется. Социальные теории идут, несомненно, из Франции, но как арийцы французы наравне с древними греками исповедуют вечность мыслящего принципа, т. е. бессмертие души. Ничего подобного мы не видим у евреев, для которых удовлетворение животных потребностей — единственная форма счастья, ими познаваемая. Вот почему, тогда как французы на первый план выдвигали самодеятельность и развитие личности и поклонялись разуму, Мардохей Маркс и его последователи задумали, наоборот, превратить мир Божий в тупоумную фабрику, а человечество — в арестантские роты, всякое соревнование запрещать, а разуму или таланту, даже здравому смыслу, не давать хода. Но если человек не имеет права хотя бы на трудолюбие, а дитя не должно знать своего отца,[65] и если все мы — только голодные волки, которых будут кормить и держать на цепи по приказу еврея Маркса, тогда спрашивается, о какой же нравственности в социализме может быть речь? Рассматривая историю человечества единственно как борьбу классов из-за власти, т. е., в сущности, из-за порабощения одних людей другими, помянутый сын Иуды, как сам, так и в лице своего зятя, такого же еврея — Энгельса et consortes и, наконец, в стаде неомарксистов лишён надежды подыскать какой бы то ни было суррогат. Хотя в тумане веков евреям удавалось подделывать многое, тем не менее позволительно думать, что месть и ненависть им не удастся превратить в милосердие и любовь.

Пусть всё расшаталось, как утверждают социалисты. Пусть хозяйство, наука, искусство, нравы, религия, одним словом, все наши понятия, пребывают в состоянии брожения. Пусть на свете не будет ничего прочного, люди всё-таки не подчинятся диктатуре пролетариата. Если бы даже, как говорит Кабэт, что, впрочем, отнюдь не доказано: «современная культура принесла одни постыдные преступления, войны и революции, казни и избиения, катастрофы и бедствия», никогда, однако, не наступит того, что воображал Фурье, представляя в новом строе жизни землю, населённой какими-то «услужливыми анти-львами», солёную воду океана, превратившейся в сладкий лимонад, а людей — ростом в три метра.

Девиз, поставленный Вейтлингом перед его «Гарантиями гармонии и свободы», может служить эпиграфом и для всей современной социалистической литературы: «Мы хотим быть свободными, как птицы небесные; жизнь мы хотим прожить беззаботно, как они, веселыми стаями, среди сладкой гармонии». Но этому не бывать, если бы даже в самом учении Маркса не скрещивались столь различные основания течения, что никакая софистка в мире не в состоянии направить их в одно русло. Вопреки мечтаниям иллюминатов, социалистов et tutti quanti, нет и не было естественного социального порядка, а всемирная история не есть лишь скопление ошибок и заблуждений.

«Пролетариям нечего терять…, кроме своих цепей, — поучал Маркс, — Но им предстоит завоевать целый мир…

Пролетарии всех стран, — соединяйтесь!».

Заметим хорошенько, одни пролетарии!

IV. Для торжества такой теории, во всяком случае, едва ли достаточно проповеди о цепях, которые надобно разорвать, будто бы одним пролетариям, и мало повествования о предстоящих революциях и кровавой борьбе, о смертельных ударах и массовых убийствах…

Впрочем, Маркс, говорят, и сам сознался однажды:

И ведь сказал правду, т. к. еврею, безусловно, нет роли в этой трагикомедии.

«Мы видим, что первой критикой марксизма, которая произвела известное впечатление на самих его приверженцев, было время, — свидетельствует профессор Зомбарт, — Там и сям вытаскивали по камню из здания марксистской системы. Целая армия кротов, буржуазных и социалистических, взрывала почву, на которой высилось гордое здание, пока оно не рухнуло однажды, неожиданно, без всякого предупреждения, как кампанилла в Венеции».