Иногда в мою дверь звонят сволочи.

Хорошие правильные люди не звонят никогда, потому что не могут найти звонка. Я сам-то его однажды нашёл совершенно случайно, где-то на лестнице.

Хорошие правильные люди в мою дверь всегда стучат. Или тихо скребутся. Или тяжело под ней вздыхают, потому что если хорошего человека не впустить вовремя, он запросто может умереть и ровно никто на всём этом белом свете его не хватится, потому что он и при жизни-то никому мозги не ебал.

А вот сволочи, они не такие. Они давят толстым бестрепетным пальцем на мой звонок, и ничегошеньки у них внутри не дрогнет. Я может и сам-то на этот звонок давить опасаюсь — мало ли чего: вдруг откроется дверь совсем не той квартиры, и выйдет оттуда коля, да как спросит: "А ты кто? Не иначе как мою жену ебать пришёл?"

Или хуже того, пригласит с собой выпить.

Нет, не жму я никаких звонков, и вам не советую.

Клавдия Ивановна была страшная блядь.

Бывало, бухгалтер Василий Андреевич подойдёт к ней после работы, ущипнёт: "А не предаться ли нам, любезнейшая Клавдия Ивановна, плотской любви?" Клавдия Ивановна от такой радости тут же на стол валится и вся пылает. А Василий Андреевич в штанах пороется, вздохнёт, очёчки поправит: "Пошутил я, Клавдия Ивановна, вы уж не обессудьте. У меня же семья, дети, участок. Приходите лучше в гости, я вас икрой баклажановой угощу, сам закатывал". "Дурак вы, Василий Андреевич, — отвечает Клавдия Ивановна, вся красная, неудобно ей. — И шутки у вас глупые. У меня у самой этой икры сорок две банки. Подумаешь, удивили".

Ещё Клавдия Ивановна часто водила к себе домой мужчин. Ей было всё равно — хоть кто, хоть забулдыга подзаборный, никакой в ней не было гордости.

Приведёт такого, чаю ему нальёт. А он сидит на табуретке, ёрзает: "Может по рюмочке, для куражу?"

Ну, нальёт она ему водочки в хрустальную рюмочку и огурчик порежет. "А вы что же не выпиваете?" — спросит мужчина. "Ах, я и так как пьяная", — отвечает ему Клавдия Ивановна низким голосом, и грудь у неё вздымается. Мужчина прямо водкой поперхнётся и, пока Клавдия Ивановна постель расстилает, залезет он в холодильник и всю остальную бутылку выжрет без закуски. Вернётся Клавдия Ивановна в прозрачном розовом пеньюаре, а мужчина уже лыка не вяжет. Дотащит она его до кровати, он ей всю грудь слюнями измажет и захрапит.

Таких мужчин Клавдия Ивановна рано утром сразу же прогоняла, даже оладушков им не испечёт.

Однажды Клавдия Ивановна пошла давать объявление в газету. Так, мол, и так, хочу мужчину. Вот до чего довела блядская её натура.

А в газете сидит тоже женщина, но немного помоложе: "Нет, — говорит, — у нас культурная газета, мы такого объявления дать не можем".

«А какое можете?" — интересуется у неё Клавдия Ивановна. «Ну, какое… — задумывается та, — Женщина ищет высокооплачиваемую работу… Женщине нужен спонсор…" «Это что же, — удивляется Клавдия Ивановна, — за это ещё и деньги брать? Да нет, я же просто так, задаром". «Что? — удивляется женщина из газеты, — задаром? Неужели так приспичило?" И смотрит на Клавдию Ивановну с отвращением: вот, думает, блядь какая! Саму-то её главный редактор по пятницам прямо на ковролане ебёт, а она ничего, зубы стиснет и терпит, потому что детей-то кормить надо. Работу где сейчас хорошую найдёшь? Да и редактор, в общем-то, неплохой, не извращенец какой-нибудь.

«Нет, — говорит, — вы, женщина, лучше ступайте себе подобру-поздорову, не приму я от вас никакого объявления".

Так и ушла Клавдия Ивановна из газеты ни с чем.

А по дороге домой напал на неё сексуальный маньяк.

Выскакивает он из кустов, плащ распахивает: "Ха!" — кричит. "Ах! — восклицает Клавдия Ивановна. — Глазам своим не верю!" "Это Хуй! — говорит маньяк. — И сейчас я этим Хуем буду вас по-всякому насиловать!" "Ах, по-всякому!" — совсем уже млеет Клавдия Ивановна и падает в обморок.

Приходит она в себя, а маньяк рядом стоит: "Что это вы тут в обморок валитесь, — спрашивает он её строго. — Я бесчувственное тело не могу по-всякому насиловать". "А какое тело вы можете насиловать, мой зайчик?" — спрашивает Клавдия Ивановна и стягивает рейтузы.

Маньяк от этих рейтузов совсем сник. "Нет, — говорит, — вы уж идите, женщина, только не рассказывайте про меня никому, а то подкараулю и убью зверски".

«Да что вы, — отвечает Клавдия Ивановна и сумочку подбирает. — Зачем мне рассказывать. Пойдёмте лучше ко мне, я вас чайком напою. Замёрзли тут, наверное, в кустах, в плащике-то на голое тело. Ещё простудитесь".

Привела она его к себе домой, напоила чаем с яблочным пирогом, рюмочку налила и всё смотрит с надеждой: может, насиловать начнёт? А он пригрелся и на жизнь свою маньяческую жалуется: как одна женщина его дихлофосом обрызгала, как подростки на дерево загнали… Пожалела его Клавдия Ивановна, дала ему кальсоны отца своего покойника и постелила ему в зале. Всю ночь прислушивалась: не подкрадывается ли? А он посапывает, спит как убитый, видно и правда несладкая у маньяков жизнь, намаялся.

Утром маньяк снова было к себе в рощицу засобирался, но вдруг раскашлялся, температура у него поднялась, видать действительно простыл совсем. Клавдия Ивановна напоила его чаем с малиной, дала аспирину и строго-настрого приказала лежать под одеялом. Замочила его плащик в тазике и на работу пошла, будь что будет. Ограбит — значит судьба её такая.

Возвращается вечером, волнуется — а как правда ограбил? Нет, стоит маньяк на кухне в кальсонах и глазунью себе жарит. "Извините, — говорит, — я тут пару яичек у вас позаимствовал, кушать очень хочется". "Ой, да что вы! — всплескивает руками Клавдия Ивановна. — Там же супчик в холодильнике нужно разогреть! И мясо по-французски я сейчас в чудо-печке поставлю. Яичница — это что за еда!"

Так и прижился у неё маньяк. Оказался он мужчиной неплохим, положительным. Полочки на кухне сделал, мусор выносит, на базар за картошкой ходит. Одна беда — никак он себя как мужчина больше не проявляет. Клавдия Ивановна уж и так, и эдак: из ванны будто случайно промелькнёт, тесёмочка у неё с плеча упадёт, котлетки ему накладывает и бедром заденет. А тот только загрустит, и всё.

Однажды Клавдия Ивановна подсмотрела, как он надел старенький свой плащик на голое тело, встал перед зеркалом, распахнул и шёпотом "Ха!" говорит. Посмотрел он на себя внимательно, вздохнул, надел кальсоны и пошёл выносить мусор.

А однажды маньяк говорит: "Вы уж извините, Клавдия Ивановна, но чувствую я зов своей маньяческой натуры. Должен я немедленно пойти в рощу и кого-нибудь по-всякому изнасиловать". "Ну, меня изнасилуйте" — предлагает Клавдия Ивановна. "Что вы, что вы! — говорит маньяк. — Я вам так обязан, вы столько для меня сделали. Что я, зверь совсем, что ли?"

Скинул он кальсоны, вытащил из шифоньера плащик и ушёл.

Клавдия Ивановна весь вечер проплакала, а потом заснула. "Всё равно вернётся, — думает. — Проголодается и вернётся".

Но маньяк так и не вернулся.

Старухи на лавочке рассказывали, что, будто бы в роще нашли удавленника — голого мужчину в плаще. Но эти старухи и не такого наплетут. Им лишь бы языки чесать.

Пётр Семёнович всю жизнь носил фальшивую бороду.

Понятно, что просто так фальшивой бороды никто носить не станет, потому что она чешется, колется, отклеивается и вообще доставляет много хлопот. Поэтому фальшивые бороды носят только по каким-то важным поводам. Скажем, вам необходимо кого-то зарезать. Казалось бы, тут фальшивая борода может прийтись очень кстати — приклеили, зарезали кого нужно, да и выбросили бороду в мусор от греха подальше. Но милиция ведь тоже не лыком шита: она может запросто приклеить вам первую попавшуюся бороду и показать вас старушке, которая как раз у того, кого вы зарезали, хотела пустую бутылочку попросить. А если вам правильную бороду приклеить, то вас и трезвый человек как Карла Маркса опознает, а что уж там говорить про с утра пьяную старушку.