Если Православному захочется зимушки-зимы и прокатиться на с бубенцами тройке, он может поехать в Африку. В Африке будет климат как сейчас в сибири, негры научатся лепить пельмени, бить белку в глаз и сбивать кедровые орехи при помощи деревянных колотушек — это у них должно хорошо получаться. Немного жалко австралию, она в общем-то никому ничего плохого не сделала, но и хорошего тоже, так что да и хуй с ней.

В дальнейшем необходимо будет установить такие же столбы в противоположных точках экватора и замедлить скорость вращения земли вокруг оси раза в два, потому что нынешнюю продолжительность суток наверняка установили нетерпеливые Жыдомасоны, которым хочется, чтобы у них почаще наступала ханука. А Православному не надо, чтобы чаще, ему надо чтобы Новый Год был в два раза длиннее. Кроме того, Православный при нынешних сутках только продрал глаза и совсем уже было собрался поработать — а уже вечер и необходимо пить Водку. Из-за этого Жыдомасоны пока ещё всегда выигрывают.

Те люди, которые окажутся на Тёмной Стороне Земли, они конечно сразу запросятся назад и мы их пустим, потому что мы в общемто не такие уж злые. Мы пошлём их добывать цырконий из месторождений в оттаявшей антарктиде. Нам самим этот цырконий нахуй не нужен, но главное в нём то, что он страшно ядовитый и добывать его очень неприятно. И когда бывшие наши соотечественники изблюют гамбургеры и кока-колу из чрева своего, вот тогда мы может быть их и пустим пожить гденибудь за чертой оседлости.

В общем пиздато всё будет.

Нужно немедленно вернуть обратно праздник Седьмое Ноября. Чтобы не эта наёбка с зюгановым-анпиловым под балалайку, а чтобы правильная Демонстрация Трудящихся, чтобы портвейну выпить и пройти с азербайджанским флагом перед трибунами с хорошими уважаемыми людьми, где Безумный Человек всё время кричит про то, что слава нам, таким славным, и ура всем до единого: и крутильщикам, и вертельщикам, и копателям, и всем нашим дорогим и любимым, они тоже заработали, и ещё раз нам ура и слава, и какие мы молодцы, что все сюда пришли, и ещё три раза ура.

А потом пойти в гости есть там салат-оливье. Какой-то человек ведь специально придумывал салат-оливье, чтобы в нём пьяной харей было удобно лежать, но на самом деле в салат-оливье никто никогда мордой не падает, не для того он на стол поставлен, а для того, чтобы тушить в нём окурки. Нет лучше места, чтобы тушить окурки, чем салат-оливье, это все знают.

В общем, так: хуй с ним, с бывшим советским союзом, а салат-оливье на Седьмое Ноября верните, сволочи.

Обязательно должна быть Справедливость. Без Справедливости нельзя.

Справедливость это или, наоборот, Несправедливость — вычисляется математическим путём. При этом Справедливость всегда должна быть больше, чем Несправедливость.

Вот, допустим, пришёл человек в магазин, дал продавцу десять рублей и ждёт, что тот даст ему взамен бутылку пива. Если так оно и произошло, то говорить не о чем: нет тут никакой ни Справедливости, ни Несправедливости. А вот если продавец деньги взял и говорит: давай-давай, ступай отсюда, что стоишь, как пень? — тогда это Несправедливость, и чтобы снова была Справедливость, нужно поджечь магазин, чтобы сгорело тысяч на пятьдесят, это как минимум.

Но лучше бы конечно ещё расстрелять продавца, да и его хозяина тоже неплохо бы.

Или ещё: если кто-то расскажет, что в такомто году Сталин расстрелял миллион человек, его тут же спросят — а что это за люди были? Может быть, они все были Жулики? Тогда это Справедливо. И если даже из них сто тысяч были не Жулики, то это всё равно Справедливо, потому что сто тысяч гораздо меньше, чем девятьсот.

И даже если наоборот было всего сто тысяч Жуликов — то это всё равно Справедливо, потому что если бы их вовремя не расстреляли, они бы ещё десять миллионов человек ограбили, потом украли бы у всех продуктовые карточки и продали Россию фашыстам.

Хорошо бы написать специальную компьютерную программу, которая считает Справедливость. А то все считают в уме, считать мало кто хорошо умеет, поэтому у всех разное получается — у одних вроде бы Справедливость, а у других — совсем Несправедливость, и все от этого спорят, ругаются, потом не здороваются друг с другом, в общем, непорядок.

Одна пионерка с бабушкой попала в оккупацию, и у них поселился Фашыстский Офицер. Однажды Офицер позвал в гости других офицеров, тоже Фашыстов, чтобы выпить шнапсу за победу германского оружия, и велел Пионерке приготовить им супу.

Пионерка решила помочь Красной Армии и всыпала в суп полкило крысиной отравы.

Когда она принесла Фашыстам суп, те сразу закричали: что, мол, это так воняет? «Да нет, ничего, — говорит Пионерка. — Очень вкусный супчик, кушайте на здоровье». «Неет! — говорят эти сволочи. — Ты давай сама сначала покушай».

Пионерка села есть суп, съела две ложки, её тут же вырвало, она извинилась и стала есть дальше. Съела весь суп, ну и померла, конечно.

Вот так Фашыстские Изверги убили Пионерку.

Всё больше и больше на свете навсегда забытых нами людей.

Помните Кашпировского? А Чумака? А ведь Чумак был очень замечательный — он молчал и от этого заряжались банки с водой. А сейчас все только пиздеть умеют.

А Горбачёва зачем забыли? Кто сейчас помнит Горбачёва кроме седенького пародиста в пыльном зале с полсотней состарившихся вместе с ним зрителей?

А ведь он же не умер, он ворочается в своей одинокой вдовьей квартирке на четвёртом этаже. Встаёт, шаркает тапочками — идёт на кухню. Долго бессмысленно смотрит внутрь холодильника, достаёт бутылку коньяка арарат, которого на самом деле давно уже нет в природе, и наливает в пыльную рюмочку. Потом зажигает настольную лампу и шелестит никому уже не интересными секретными документами про членов политбюро Зайкова, Русакова, Пельше и Подгорного.

И желтеют в шкафу белые рубашки, накупленные Раисой Максимовной впрок на все пятьдесят лет счастливого генсечества. Белые рубашки — они же как жемчуг, их носить нужно на живом теле. А куда носить?

И вообще, зачем всё это было? Стоял бы сейчас на мавзолее в каракулевой папахе и говорил бы речи одновременно по всем четырём каналам телевидения, и ничего бы не было: ни девятнадцатого августа, ни одиннадцатого сентября, ни подлодки Курск, ни Шамиля Басаева, ни писателя Сорокина — ничего. А вместо них узбекские хлопкоробы и казахские овцеводы, и грузинские чаеводы — всевсе пели бы и плясали в кремлёвском дворце съездов.

И снова тогда вздыхает Михал Сергеевич, и гасит свет, и прячет бледные свои стариковские ножки под холодное, никем не нагретое одеяло.

Да нет, Михал Сергеич, всё хорошо. И все вас любят. И больше всех вас любят наши женщины. За прокладки любят, за тампаксы и за памперсы. Они просто уже забыли как подтыкаются ватой и как стирают пелёнки. Они не помнят, как скачет по ванной стиральная машина Эврика-полуавтомат, как выглядят духи рижская сирень и мужчина, употребивший одеколон Саша наружно и вовнутрь. Они вообще никогда ничего не помнят.

Зато они стали с тех пор все страшно прекрасные. Они теперь пахнут так, что просто охуеть, и одеты во что-то такое, чего никогда раньше не бывало на свете. У них что-то всё время звенит из сумочек и даже в метро на каждом эскалаторе мимо обязательно проедет штук десять таких, что непонятно как они сюда попали. А поверху и вовсе ездят в автомобилях с непрозрачными стёклами женщины такой невиданной красоты, что их вообще нельзя показывать человечеству, потому что если человечество их один раз увидит, то сразу затоскует навеки — будет человечество сидеть на обочине дороги, плакать и дрочить, как известный художник Бреннер, дрочить и плакать.

Так что всё не зря, и нихуя ваш Маркс не понимал, для чего всё на этом свете происходит. А мы понимаем.