— Хм, хм, мои голубки, — промурлыкал он, выслушав просьбу, — вы хотите денег на обучение? Хм, у вас нет никого, кто бы мог помочь вам — едва хватает на еду, — ну, подождите, подождите немного!

В раздумье он какое-то мгновение смотрел прямо перед собой, затем дал девушкам несколько рублевых бумажек и позвал Дуню, чтобы она принесла письменные принадлежности. Не дожидаясь служанки, он нетерпеливо обратился к окружавшим его:

— Нет ли у кого-нибудь пера и листа бумаги?

Представитель банкира Мануса использовал эту возможность, чтобы снова протолкнуться вперед, и протянул свою чековую книжку и ручку. Затем торопливо попытался изложить свое поручение.

Но старец снова проигнорировал его, схватил книжку, повернулся спиной и на обратной стороне какого-то бланка корявым почерком вывел: «Владимиру Николаевичу Воейкову, Царское Село». Под этим он нацарапал крест и еще немного ниже буквы «X. В.», символ, означавший «Христос Воскрес», и затем не без труда написал:

После чего он аккуратно сложил записку, передал ее сестрам, осенил их скромно причесанные девичьи головки крестом, протянул для поцелуя руку и повернулся к пожилому, измученному крестьянину.

Тот ему подробно рассказал, что пришел из Саратовской губернии по поручению крестьянина Гаврилы Шишкина и просит у святого отца Григория Ефимовича выхлопотать у царя помилование для этого самого Шишкина, приговоренного к тюремному заключению из-за неуплаты по векселям. Изложив просьбу, он ослабил пояс рубахи, вытащил из-под нее газетный сверток, развернул и достал двести пятьдесят рублей.

Добавив, что Гаврила Шишкин будет очень счастлив, если святой отец примет эти деньги в знак благодарности, крестьянин протянул Распутину сверток с деньгами и письменное прошение, и тот после краткого изучения опустил и то и другое в карман брюк.

— Возвращайся спокойно домой, — ласково сказал старец, — и передай Гавриле Шишкину, что я замолвлю за него словечко перед царем-батюшкой! — Затем он осенил крестьянина крестом, благословил его и повернулся к женщине легкого поведения Евгении Тереховой, подскочившей к нему с очаровательной улыбкой.

В руках, затянутых в перчатках, она держала написанное каллиграфическим почерком прошение о передаче ей разрешения на поставку белья для военного министерства.

— Не правда ли, батюшка Григорий, — игриво заметила она, — ты сделаешь это ради меня?

— Хорошо, хорошо, моя душечка, я выполню это.

Он погладил ее грудь, улыбнулся, а она поцеловала ему руку и подставила под благословение прекрасный лоб, и с торжествующей улыбкой откланялась.

Лысый офицер в позолоченном пенсне на носу подошел к Распутину и назвал свое имя:

— Младший лейтенант Максаков, — но едва только собрался изложить свою просьбу, как его отодвинул какой-то штатский. Он был плохо одет и нервно крутил в руках уже сильно потрепанную залоснившуюся шляпу. Он перебил лысоватого офицера и возбужденно и сбивчиво начал излагать старцу свое чрезвычайно запутанное дело. Временами казалось, что он полностью потерял нить рассказа, и начинал все сначала. В конце концов, из его слов стало ясно только то обстоятельство, что директор одной деревенской школы поступил несправедливо с ним, с учителем, и он просит у Распутина рекомендации к министру народного просвещения.

Григорий Ефимович наморщил лоб и недовольно ответил:

— Ах, как мне надоело это просвещение! Ну, да как хотите, хорошо, я дам вам рекомендацию, подождите минутку.

Затем он повернулся к лысому офицеру, но тот предложил ему поговорить с глазу на глаз.

Распутин бросил быстрый взгляд в угол, где к стене робко прислонилась хорошенькая темноволосая женщина с заплаканными глазами, попросил офицера подождать еще немного и обратился к незнакомой даме.

В дрожащих руках, затянутых в простые нитяные перчатки, она держала рекомендательное письмо от московского друга Распутина; в нем говорилось, что зовут ее Мария Алексеевна и Григорий Ефимович мог бы ей помочь, избавив мужа от административной ссылки.

Старец дружелюбным тоном задал женщине несколько вопросов, взял ее ладонь в свои огрубевшие руки, отечески погладил и пообещал все устроить. Затем попросил ее подождать в кабинете, пока он окончит с остальными просителями. Он сам проводил ее до двери и впустил в кабинет. Сразу же после этого вернулся в прихожую, отвел офицера в сторону и вполголоса заговорил с ним. Как раз в это время появился посыльный с роскошной корзиной роз и дюжиной шелковых рубашек разных цветов. Распутин позвал Дуню и приказал ей принять этот подарок от одной знатной дамы.

После этого к старцу подошел человек по фамилии Долина и попросил похлопотать об одном немецком купце, чтобы тот получил российское гражданство, естественно, за щедрое вознаграждение. Распутин слегка кивнул, после чего склонился к старой, бедно одетой женщине в потертом меховом жакете и круглой шляпе. Та пожаловалась, что у нее, вдовы чиновника, нет денег, и она не знает, что делать. Тут же старец полез в глубокие карманы широких брюк, вытащил оттуда газетный сверток с двумястами пятьюдесятью рублями, которые только что получил от крестьянина Шишкина, и небрежно передал просительнице. После чего перекрестил ее и собрался уходить.

Но в тот же момент к нему со всех сторон с мольбою потянулись руки: костлявые грубые ладони стариков, маленькие детские ладошки, изможденные руки работниц и служанок, мягкие ухоженные ручки красивых женщин, по которым можно было угадать недавнее благополучие.

Григорий Ефимович посмотрел на них, взгляд его скользнул по рукам, потом поднялся выше, он увидел в глазах страдание, отчаянную мольбу и робкую неуверенную надежду. Снова он полез в карман и в течение нескольких секунд в смущении искал деньги. Когда убедился, что там пусто, шепнул что-то Дуне, которая быстро скрылась за дверью в кабинете. Тотчас появился молодой человек с пачкой банкнот. Распутин взял у него деньги и, подходя то к одному просителю, то к другому, стал раздавать крупные суммы, попутно осеняя просителей крестом.

После этого со старцем заговорили двое мужчин, одного он уже давно знал: это был некий Поган, агент, живший на средства от посредничества в различных сделках. Поган представил своего спутника, инженера Менделя Неймана, надеявшегося получить высочайшее прощение и избежать восьмимесячного ареста по линии военного ведомства. После короткой, шедшей вполголоса беседы о материальной стороне этого вмешательства Распутина, он согласился передать лично царю письменное прошение Менделя Неймана.

В этот момент открылась входная дверь, и вошла рослая, стройная девушка с прелестными мечтательными глазами. Увидев старца, она прямо-таки полетела ему навстречу и поцеловала его руку. Некоторые из собравшихся в прихожей женщин знали новую посетительницу и возбужденно зашептались: дочь князя.

Распутин с явной радостью приветствовал прекрасную гостью и заключил ее в свои объятия, а она начала радостно щебетать и рассказала, как хорошо себя чувствует после того, как он научил ее смотреть на мир другими глазами.

— Да, я тебе всегда говорил, — сердечно и с достоинством заметил старец, — что все зависит от того, как ты сама смотришь на мир. Ты должна верить моим словам, и тогда все будет хорошо.

Тем временем появился пожилой мужчина очень маленького роста с редкими седыми волосами и представился банщиком из какой-то бани, где часто бывал Распутин. Григорий Ефимович принял его очень любезно, благосклонно похлопал по плечу и сразу же прошел в кабинет, чтобы решить дело этого человека. Спустя несколько минут он с сердечными словами передал ему рекомендательное письмо, в котором говорилось:

Ученицы из кружка Распутина взволнованно наблюдали за всем происходившим, стоя в дверях столовой. Они от всего сердца жалели святого отца за приносимые жертвы, хлопоты о благополучии народа, за то, что он взваливал на себя столько забот. Иногда казалось, что бесконечные просьбы посетителей лишали Распутина сил; он на несколько минут вбегал в столовую, падал на стул, утирал пот со лба, жаловался, что его сильно утомляет эта бесконечная вереница просителей. Затем чаще всего к нему подходила одна из учениц, целовала его и предлагала заменить его на некоторое время при приеме.