И привратник пошел прочь, дабы освободить руки от подноса. Поначалу он сомневался, не повесить ли ему ключ обратно на гвоздь, но потом решил прихватить его с собой в качестве своего рода вещественного доказательства и не спеша отправился вслед за Кадфаэлем в сторону покоев аббата.
Совсем иначе принял известие субприор Герлуин. В отчаянии он даже встал из-за стола, ибо теперь лишился не только всего, что ему удалось собрать в Шрусбери, но и возможности отмщения. Он просто вышел из себя от гнева, ибо ему приходилось возвращаться в Рамсей с пустыми руками. Еще совсем недавно он мог приехать домой с щедрыми дарами на восстановление Рамсейской обители и даже с творящей великие чудеса святой. Но теперь все пропало, преступник ускользнул из его рук, и Герлуину придется возвращаться не солоно хлебавши, да еще и без послушника, которого в обители ценили не столько за его примерное поведение, сколько за голос, суливший монахам известные выгоды.
— Его надо поймать! — воскликнул Герлуин в гневе, жестко произнося каждое слово. — Отец аббат, наверное, ваша охрана была недостаточно бдительна! Иначе как мог посторонний человек завладеть ключом от карцера? Мне следовало самому заняться его охраной, а не доверяться другим. Беглеца нужно найти и схватить! Он должен ответить за свои преступления! Грешника не следует отпускать без покаяния.
Аббат выглядел явно недовольным, правда, неизвестно, от чего именно, то ли из-за сбежавшего узника, при попустительстве стражи, то ли из-за этого непримиримого мстителя, лишившегося козла отпущения.
— Вообще-то говоря, теперь он уже вне моей власти, — не без ехидцы в голосе промолвил аббат. — В мои обязанности никак не входит преследовать преступника за пределами монастырских стен.
На этом прощальном завтраке за столом аббата присутствовал и граф Роберт, однако он преспокойно сидел на своем месте и молча переводил взгляд с одного своего сотрапезника на другого, включая Кадфаэля, сообщившего свое ужасное известие без особой тревоги и волнения в голосе, а также стоявшего за его спиной привратника, все еще державшего в руке ключ, который, должно быть, стащили у него из привратницкой во время вечерни, а потом вернули на место еще до окончания службы. И то сказать, подобное небрежение распоряжениями аббата в этих стенах было делом неслыханным, поэтому привратник и не принял каких-либо мер предосторожности, тем более что все прочие ключи благополучно висели в привратницкой, каждый на своем гвозде. Исходя из этого, привратник и не винил себя. Он считал своей обязанностью смотреть за тем, чтобы узники были вовремя накормлены, оставляя властям заниматься их охраной и вершить правосудие.
— Но с него никто не снимал подозрения в убийстве! — не унимался Герлуин, злобно радуясь, что ему напомнили о светских властях. — Нельзя закрывать на это глаза. Если церковь и не должна преследовать преступников, то это прямая обязанность королевской власти.
— Вы ошибаетесь, — промолвил аббат Радульфус с ангельским терпением. — Еще вчера шериф уверил меня в том, что его вполне устраивают имеющиеся у него доказательства невиновности брата Тутило в убийстве Альдхельма. Таким образом, светская власть не имеет более обвинений против Тутило. Его обвиняет лишь церковь, но у церкви нет солдат, которых она могла бы посылать на поиски своих незадачливых братьев.
Упоминание о «незадачливых братьях» заставило Герлуина покраснеть, словно он сам повинен в том, что, соблюдая церковную субординацию, лично не позаботился о надлежащей охране узника. Правда, Кадфаэль не был уверен в том, что именно это имел в виду аббат Радульфус, ибо он куда более других напоминал в эту минуту человека, обвиняющего себя за упущения и никоим образом не обвиняющего других. Однако Герлуин принял эти слова на свой счет, ибо не допускал и мысли о том, что какие-либо упущения могут бросить тень на его собственное достоинство и вынудят его возвращаться домой с опущенной головой, нуждающимся в терпеливом утешении.
— Отец аббат, — начал свою отповедь Герлуин, выпрямившись во весь рост и говоря с видом пророка, — в таком случае церкви следует, видимо, оборотить взор на самое себя, ибо если она не в силах противодействовать злодеям, где бы они ни находились, она может потерять уважение к себе. Ведь битва со злом, происходи она внутри или вне монастырских стен, благородна не менее, чем крестовый поход в святую Землю. На пользу ли будет церкви, если мы останемся в стороне и дадим злодею уйти? Этот человек нарушил законы нашего братства и предал данные им обеты. Его нужно вернуть и привлечь к ответу.
— Если вы признаете в нем человека, столь отпавшего от господа, — сухо промолвил аббат, — вам следует вспомнить, что гласит об этом наш устав. В главе двадцать восьмой начертано: «Испорченного человека гоните прочь от вас».
— Но мы его вовсе не прогоняли! — не унимался Герлуин. — Он не стал ждать нашего суда и не ответил за проступки, а тайком сбежал, расстроив наши планы.
— Даже в этом случае, — тихо пробормотал Кадфаэль, не в силах избежать искушения, но вполне внятно, — в той же главе указано: «Если неверный брат уходит от вас, пусть уходит».
Аббат Радульфус бросил на Кадфаэля быстрый и до некоторой степени неодобряющий взгляд, а Роберт Боссу коротко и почти незаметно улыбнулся, и улыбка его, в чей бы адрес она ни была направлена, исчезла, прежде чем кто-либо успел оскорбиться.
— Я в ответе перед своим аббатом, — сказал Герлуин, хитро направляя разговор в иное русло. — Он поручил мне этого послушника, и мне, по крайней мере, должно сделать все для его поимки.
— Боюсь, на это у вас нет времени, — заметил Роберт Боссу самым учтивым тоном. — Если вы примете решение остаться и заняться поисками беглеца, обратный путь в Рамсей вам придется проделать при куда менее благоприятных обстоятельствах. Сразу по окончании утренней мессы мы собираемся и уезжаем. Будьте благоразумны, тем более что теперь вас стало на одного человека меньше, и воспользуйтесь случаем ехать с нами, под надежной охраной.
— Если бы ваша светлость соблаговолила задержаться на два-три дня… — начал было канючить Герлуин.
— Сожалею, но никак не могу. У меня есть заботы, требующие личного присутствия, — учтиво ответил граф. — Тем более что нынче шайки бродяг и разбойников, вроде тех, что напали на вашу повозку, пробираются из Болотного края в места поспокойнее и при этом пересекают мои земли. Мне самая пора возвращаться. Я проиграл в споре за святую Уинифред но не жалею об этом, ибо, в конце концов, именно я привез ее обратно, даже если она отвергает меня. Я должен в точности следовать ее воле и тем самым обрести хотя бы слабое утешение. И теперь мне следует быть ближе к дому. А после мессы, — твердо сказал граф Роберт и встал из-за стола, — я советую, отец Герлуин, присоединиться к нам и поступить, как велит вам святой Бенедикт: пусть неверный брат уходит.
Прощальная месса началась раньше обычного и была отслужена по укороченному чину, ибо граф, торопившийся уехать, каким-то образом передал свое отъездное настроение и другим. Едва они вышли из церкви на утреннее солнышко, как тут же началась суета с погрузкой и стали седлать коней. Все собрались на большом монастырском дворе. Управляющий Никол и его молодой товарищ из Рамсея — в сопровождении мрачного и неразговорчивого Герлуина, с большой неохотой отказавшегося от погони за беглецом, но еще более не желавшего задерживаться и упустить возможность проделать полдороги в безопасности и, по меньшей мере, со всеми удобствами, а возможно, и верхом от Лестера до Рамсея, так как Роберт Боссу вполне мог проявить свою щедрость в отношении монахов, даже если один из них не вызывал у него особой симпатии. Грумы вывезли из конюшни узкую повозку, на которой в аббатство прибыл ковчежец святой Уинифред. Теперь, без красивых покрывал, которыми повозка была украшена в знак почтения к святой, она предназначалась для поклажи всех отъезжающих. Нагруженная вещами графа и его сквайров, пожертвованиями, собранными Герлуином в Вустере и Эвесхэме, а также пожитками и большей половиной музыкального хозяйства трубадура, которое не было очень уж велико, эта повозка вполне могла еще вместить и Никола с его товарищем, — и лошади не было бы слишком тяжело. Ломовой лошади, которая везла графскую поклажу, теперь, на обратном пути, уже не надо было везти субприора Герлуина.
