Узнать! Обязательно узнать, ибо ничего хорошего от чужих жрецов ждать не приходится.

Велунд поклялся в этом себе самой страшной клятвой, и это была бы последняя клятва за день, если бы…

Если бы не бессонница Гудрун, старшей жены ушедшего в Ирландию Сигурда ярла. Не взял ее с собой Сигурд, как та ни упрашивала, лишь улыбнулся жестко, и Гудрун отстала. Поняла – многое известно Сигурду еще с той поры, когда пытались они выстроить хозяйство на Зеленом острове, на захваченных землях. Поначалу все шло хорошо, просто отлично: рабы построили из камней башню, ограду, завели огороды и коров. А потом настал мор. Он обрушился внезапно, сначала на животных, потом на людей – и, казалось, не было спасения от страшной смерти, если бы… Если бы не жрецы распятого бога – а такими, похоже, были все жители Изумрудного Эйрина, как называли свою землю ирландцы. То ли помогли их молитвы, то ли бесстрашие – они оказывали помощь больным, не опасаясь заразиться, – а все ж таки отступила болезнь, забрав в обитель смерти лучших воинов Сигурда и едва не прихватив его самого. Днем жрецы распятого бога вознесли благодарственные молитвы, а ночью явились фении – воины из тайного братства ирландцев. Они перебили всех оставшихся в живых, подожгли драккар, и Сигурду – непобедимому ярлу Сигурду – пришлось спасаться бегством, покинув негостеприимные берега Коннахта, что в западной части острова. Через год Сигурд вернулся и сжег все монастыри на островах – напрасно молили о пощаде жрецы распятого бога. А фении – они так и не появились. Лишь Гудрун – жена Сигурда – знала, где скрываются их отряды: совсем недалеко, в местечке под названием Круахан-Ай – «Спина Друидов». Достаточно было бы одного быстрого удара. Но Гудрун ничего не сказала. Ни тогда, когда бежала, ни напутствуя Сигурда с местью. Не сказала потому, что давно уже, тайком от Сигурда и дружины, пробиралась по ночам в сарай к узколицему рабу-ирландцу. Он был коротко стрижен – так, как в Халогаланде, Трендалаге и Вике обычно стригли рабов. Здесь так стриглись друиды. Чем привлек ее этот уже довольно пожилой человек с узким вытянутым лицом, Гудрун не могла бы сказать. Чем-то… Может быть, колдовством, может быть – взглядом… посмотрит, аж мурашки по коже. А может, и тем и другим. Никогда – ни до, ни после – Гудрун не получала от Сигурда ни таких взглядов, ни таких ласк. Может быть, потому и была так холодна, завистлива и злобна? И, останься она тогда в Коннахте, кто знает, что б с ней было? Как ночью в башню ворвались фении – дикие, полуголые, с вымоченными в меловой воде волосами и пылающими глазами, – Сигурд с остатками дружины организовывал оборону, а они прорвались совсем с другой стороны, откуда не ждали. Гудрун была дочерью ярла, и внучкой ярла, и правнучкой ярла, и… Она не стала кричать и звать на помощь, молча взяла в руки секиру. И наткнулась на взгляд предводителя фениев… Тот самый взгляд бывшего раба… С ним был мальчик, такой же узколицый, видимо, сын…

Он отправил всех вон и протянул руки к Гудрун. Та отбросила в сторону секиру…

– О, мой друид! – только и смогла произнести она, когда предводитель фениев исчез во мраке дождливой ирландской ночи. – Клянусь, я никогда не забуду тебя. Клянусь…

А черное колдовство друидов холодной петлей охватывало Халогаланд, и кто знает, не помогали ли им в этом и местные северные боги?

Может быть, они тоже поклялись уничтожить народ севера? А в чем поклялись кровавые жрецы-друиды?

Август 855 г. Ирландия – Халогаланд

Хлестал дождь, яростно вонзался в море тысячами буравчиков, нес с гор потоки мутно-коричневой жижи, падал вниз мутно-зелеными водопадами, смешиваясь с бурным холодом волн. Низкие разноцветные тучи – от темно-бурой до светло-малиновой – обложили небо, словно охотники – дикого зверя. И не вырваться было из этой засады даже самому маленькому солнечному лучику; наоборот – тучи становились все гуще, все тяжелей, все непроглядней. Порывы прилетевшего из Каледонии ветра швыряли мокрую взвесь на черные, словно покрытые мыльной пеной скалы, круто обрывающиеся в морскую пучину, где, видно, сама морская богиня Дагд показывала сегодня свой крутой норов, в пику святому Патрику, крестившему Ирландию четыре века назад.

Это был север страны, называемый Уладом, именно отсюда был родом славный герой Кухулин, который… Впрочем, не о нем сейчас речь. Скрываемые серой пеленой дождя, из дубовой рощицы на дальних холмах вышли четверо – двое взрослых и двое детей. Дети сутулились, отворачиваясь от ливня, передергивали плечами, когда стекали за шиворот очередные порции холодной влаги. Взрослые – один шел впереди, другой замыкал шествие – относились к дождю философски. Тот, что впереди, иногда останавливался, посматривал на тучи и… улыбался. Тяжелая, непропорционально большая голова с массивным подбородком покоилась на маленьком скрюченном теле. Черные, коротко стриженные волосы намокли и смешно топорщились, тонкие губы шептали какие-то слова – то ли ругательства, то ли проклятья, – с большого крючковатого носа стекали на грудь крупные капли. Глаза… Черные, глубоко посаженные, зияющие, они, казалось, пронзали насквозь, любой неуютно почувствовал бы себя под таким взглядом. Вот и дети… Стоило крючконосому обернуться, как они съежились и дружно прибавили шагу. Лет десяти, мальчик и девочка, кажется, брат и сестра – светловолосые, светлоглазые, с одинаковыми веснушками на мокрых мордашках. Девочка, перепрыгнув лужу, поскользнулась, и мальчик бросился к ней, поддержал, да вот сам не устоял на ногах, растянулся на мокром сине-зеленом мху. Он чуть замешкался, поднимаясь, и шедший позади молодой узколицый мужчина лениво пнул его в бок. Мальчик вскрикнул и быстро поднялся на ноги, закусив губы. По щекам его потекли слезы, впрочем, может, это был просто дождь. Девочка обернулась, в глазах ее промелькнули жалость и страх. Промелькнули и погасли под недобрым взглядом крючконосого.

Шедший впереди вдруг замедлил шаг, предостерегающе подняв руку. Все замерли, спрятавшись в желтоватых зарослях дрока…

Впереди блеснули черные квадратные плиты. Плиты плоскогорья Антрим, что звалось мостовою гигантов. Угрюмые базальтовые глыбы громоздились одна подле другой, словно и впрямь в незапамятные времена созданные неведомым великаном. Черный базальт круто обрывался в море. Шум прибоя доносился сюда, перемежаясь с тревожными криками чаек.

– Пойди посмотри, – обернувшись, бросил крючконосый. Его спутник поспешно кивнул и исчез за кустами.

Капли дождя с шумом разбивались о камни, непроглядные тучи тянулись далеко на восток, к скалам Каледонии, на юг, к Лейнстеру, и на север, к зеленому морю. А вот далеко на западе, над Коннемарой, появились наконец желто-розово-палевые просветы и даже – о, чудо! – луговым васильком мелькнуло в прорехе небо. Впрочем, судя по выражению лица, обстановка на западе ничуть не обрадовала крючконосого, скорее наоборот. Он с тревогой всмотрелся в небо и со злобой сплюнул. Неслышно, словно змея, появился второй.

– Все спокойно, мой господин, – сообщил он. – Карра на месте.

– Тогда идем, – кивнул крючконосый, и черные глаза его вспыхнули торжеством.

По узкой тропинке, вьющейся меж камней, все четверо быстро спустились к морю, где за скалой покачивалась на волнах большая, обшитая коровьими шкурами лодка – карра.

В глазах узколицего на миг отразился страх. Уж слишком велики были волны и слишком неказиста лодка.

– Неужто она доплывет до страны финнгаллов? – с ужасом прошептал он.

– Не переживай, Конхобар, – покровительственно похлопал его по плечу старший товарищ. – В страну северных дикарей мы отправимся на корабле одного из них – финнгалла Сигурда, того самого Сигурда, что гостил в Лиффорде у Эрика Железной Рубашки.