– Да пошел ты…

Марк проснулся.

– Где инфокапсулы? – прошептал в самое ухо склонившийся над ним наварх.

– Они, они… – Марк был так потрясен, что не мог больше ничего выговорить. Ради наварха его отец убил лучшего друга. Во сне это случилось несколько минут назад…

Марк сел на диване. Голова кружилась. Каюта наварха норовила опрокинуться. Во рту был отвратительный привкус. Верно, от медикаментов.

– Он вспомнил, – голос человека, что манипулировал сознанием Марка, дрожал от возбуждения. Медик чуть не прыгал от радости.

– Отец не мог этого сделать! Не мог! – Марк в отчаянии схватился за голову.

– Ты видел во сне Психею? – попытался иначе вести допрос наварх.

– Видел.

– Что именно?

– Пустыня. Черная, блестящая. Ровная. Скользкая.

– И все? Из людей ты кого-нибудь видел?

«Друз…» – едва не сказал Марк. Но не сказал. «Я убил Друза», – но этого он тоже не произнес.

– Я видел, как отец сжег инфокапсулы.

– Что? – рявкнул наварх.

Хитрость была простенькая, детская. Но что еще мог придумать пятилетний ребенок, даже если он может использовать подсказки взрослых?

– Он нашел в оазисе остатки временного жилища и тайник с капсулами. И все сжег…

– Может, в самом деле… – начал медик.

– Заткнись, Денис! – оборвал его наварх. – Я никогда не поверю, что префект Корвин уничтожил компромат. Он спрятал его, спрятал до лучших времен.

– Он все сжег… – Марк уже понимал, что обман не пройдет, но с детским упрямством продолжал настаивать.

– Я слишком хорошо знал этого хитрого ворона, чтобы поверить в примитивную ложь.

– Отец хотел помочь вам. Вы же были друзьями… – пробормотал Марк.

Он бросил эту фразу почти наугад. Но то, что случилось с навархом, его изумило. Наварх побагровел, сделался грязно-кирпичным – такой цвет можно получить, если к красному добавить серый. Вскочил. Взревел:

– Раб! Подонок! Что ты мелешь! Какие друзья? Корвин всегда ненавидел меня! Ты узнал это! Понял! Щенок! Решил посмеяться?! Я прочесал все оазисы вокруг базы. Там ничего не было! Ничего! Никакого жилья! Там следы только моей операции. Где инфокапсулы?

– Ничего не осталось… клянусь звездой Ри-а.

– Ничего? Я выну из тебя душу, мразь!

Наварх вновь ударил ладонью по золотому шару. Тут же двое влетели в каюту. Они скрутили Марка так, что ему было не вздохнуть. Медик вновь надел на руку пленника манжету с каким-то раствором. Марку почудилось, что он леденеет. Не от холода – от ужаса. Ужас пронизывал каждую клеточку его тела. Марк закричал.

– Прекрати орать. Тебя все равно никто не услышит. – Наварх был где-то запредельно далеко. На другом конце Галактики. Но голос его гремел над самым ухом.

– Говори, что ты видел во сне! – гудел набатом голос. – Где находки префекта? Где?

– Ты должен говорить, – доверительно шептал на ухо человек в зеленом. Медик и истязатель по совместительству. Терри! Почему рядом этот отвратительный тип? Чего они все от него хотят? Он ничего не знает, не умеет. Ему пять лет. Только пять лет.

Подручные ослабили хватку. Все равно Марк не мог двигаться – тело казалось неподъемным, будто сила тяжести возросла втрое.

– Это мои сны… – Язык распух и плохо помещался во рту. Марк испугался: как бы нечаянно его не откусить. Как без языка говорить с дедом? Придет, откроет рот… а там обрубок… Он и так говорит иначе, чем уроженцы Лация… Деду может не понравиться. Дед может отказаться от внука…

– Твой сон. Или ты никогда не попадешь на Лаций… – шептал медик.

– Но я хочу на Лаций… я хочу… – Еще бы и топнуть ногой, как это делают капризные дети. Только ноги не поднять.

– Говори, где инфокапсулы, и ты увидишь деда.

– Мама… – из глаз Марка градом катились слезы, как и должны литься слезы у пятилетнего испуганного ребенка. Он всхлипывал, задыхался. Он видел свою мать, лежащую в пыли, ее припорошенные песком ресницы, обсыпанные песком губы. И на серо-желтом, пыльном, песчаном, проступают – очень медленно – алые пятна. – Маму убили…

– Ничего не выйдет, – сказал медик. – Он сумел переключить сознание. Теперь он будет говорить лишь о своем детстве на Вер-ри-а. Большего из него не выжмешь.

– Как это получилось? – Наварх, кажется, растерялся. Неужели Марк, пятилетний мальчишка, сумел обхитрить этого большого дядьку? Вот смех! Как дедушка будет смеяться, когда Марк ему об этом расскажет. И Флакк тоже посмеется. Что они сделали с Флакком? Трибун не мог допустить, чтобы эти люди издевались над маленьким Марком. Правда, Флакк ранен. Но все равно – он не мог такого допустить. Флакк!

– Не знаю точно. Ведь я – не патриций.

– Плевать! – заорал наварх. – Теперь это не имеет значения. Я провалился в гравитационную ловушку, я полгода лежал в регенерационной камере, сотни моих ребят отправились в Аид, выполняя приказы сената. И ты думаешь, какой-то пацан, бывший раб, может спустить мою жизнь в черную дыру? Делай, что хочешь, но заставь его говорить!

– Что ты видел? – наклонился медик к самому лицу Марка. Он улыбался. А глаза… Такие глаза были у Жерара, когда тот брал в руки кнут… Кнут, да… Это такая штука, чтобы бить… Но кто такой Жерар? – Где ТО, что обнаружил твой отец на Психее? Что он нашел? А?

– Сон. Это мой сон… Мой сон. Не скажу. – Марк глянул на наварха с вызовом. С вызовом пятилетнего малыша.

– Он по-прежнему играет в ребенка! – в отчаянии закричал медик.

– Сделай ему укол. Оставь свои дурацкие стимуляторы или что ты там колешь… Эликсир правды!

– Не поможет. В этом случае генетическая память тут же стирается. Не знаю почему, но патрицианская память так устроена. Он должен все рассказать сам. Все тайны, какие ему открылись, – открыть сам… Добровольно. То есть без помощи медикаментов.

– А если подключить через шунт управляющий чип?

– Шунт удален.

– Ты что, идиот? Как так получилось?

– Это все Терри.

– А ты куда смотрел?

– Вы же сказали, что все рабы – это примитивы вроде андроидов, и он все расскажет сам. Надо только поскорее снять ошейник. Вот его и сняли. Я не думал, что может понадобиться шунт…

– Говори, раб, рабское отродье! – наварх принялся трясти юношу, как куклу.

– Я – патриций. – Марк изумленно глянул на наварха. Почему этот человек называет его, Валерия Корвина, рабом?

– Раб! Раб… – повторял наварх.

Один из парней, что стоял сзади, ударил Марка по спине. Удар пришелся по почкам. Тело выгнулось от боли.

– Так ты говоришь – он ребенок? – наварх тяжело дышал. И, кажется, улыбался.

Превозмогая боль, Марк повернул голову, Так и есть. Наварх усмехался, обнажая крупные желтые зубы.

– А дети боятся боли… не так ли?

– Так, да, но…

– Цезон! Вытряхни из упрямца душу.

Новый удар. Рот сам открылся – напрасно Марк пытался стиснуть зубы. Это невозможно.

Крик вырвался тоже сам собой, так вываливались внутренности из распоротого живота Арка. Арк, раб в усадьбе Фейра. Нет, Марк не был там никогда… но он видел… он играл роль… роль раба. И он знает, какая боль бывает, когда с тебя спускают шкуру. Когда кнут превращает кожу на спине в кровавые лохмотья. Кричать бесполезно, и молить о пощаде бесполезно, все бесполезно, потому что раба никто не помилует, рабу положено испытывать боль – столько, сколько желает хозяин. Можешь кричать, раб. Сказать точнее: кричать необходимо, потому что крик раба ласкает слух хозяина. Так кричи, Марк, исполни роль раба. Патриций Марк Корвин тебе это дозволяет.

И он кричал, кричал, кричал…

Флакк поднялся с кровати. Хватит валяться бревном, надо что-то придумать. Сейчас. Немедленно. Нога еще не зажила, но трибун мог идти, прихрамывая. Расстояния на линкоре не так уж и велики – это тебе не пустыня Колесницы. Главное – выбраться из ловушки. Флакк осмотрел медицинский блок. Голографический экран был отключен, на вызов контактного браслета по-прежнему никто не откликался. Все ясно, связь заблокирована. Вызвать напрямую искин корабля? Флакк попробовал. Опять тишина. Связь комбраслета была только с боксом – для контроля состояния пациента. Состояние удовлетворительное, значит, никаких сигналов вовне… Разве что Флакк отдаст концы… Но это не выход.