Маттиас ответил неожиданно сдержанно:

— В некоторых отношениях — пожалуй.

— С моей точки зрения — во всех отношениях. — Едва заметно улыбнувшись, она добавила:

— И я освобождаю вас от вашего обещания, милорд.

— Простите? — бросил хмурый взгляд Маттиас.

— С моей стороны было глупо ожидать, что вы поможете мне осуществить мой замысел. — Имоджин наблюдала за тем, как тонкие, длинные пальцы скользили по замарской чаше. — Вы вполне убедили меня, что не созданы для приключений вроде этого, и я не имею права настаивать на такой услуге.

— Я полагаю, что дал вам понять, что так легко от меня не отделаться, мисс Уотерстоун.

— Что вы хотите этим сказать, сэр?

— Я помогу вам в вашем заговоре. Возможно, я не такой человек, каким вы меня представляли, мисс Уотерстоун, но горю желанием доказать, что я не какой-нибудь слюнтяй.

Имоджин выглядела шокированной.

— Сэр, я вовсе не имела в виду и не собиралась называть вас слюн… гм…

Он поднял ладонь, чтобы остановить ее протест:

— Вы очень ясно все высказали. Вы полагаете, что я слишком осторожный, слабовольный, нерешительный человек. Возможно, какая-то доля истины в этом есть, но я не хотел бы, чтобы меня принимали за отъявленного труса.

— Сэр, и ярлык труса я не собиралась на вас вешать. Некоторой слабости нервной системы не стоит стыдиться. Без сомнения, это семейная черта, как и белая прядь в ваших волосах. Это нечто такое, что выше вас, милорд.

— Слишком поздно, мисс Уотерстоун. Я уже решил, что должен сдержать слово, данное вашему дяде. Лишь таким образом мне удастся сохранить самоуважение.

— Я была потрясена, — призналась Имоджин Горации через два дня, когда они ехали в Лондон в дилижансе. Они были вдвоем, потому что Маттиас уехал на следующий день, получив от Имоджин целый ряд инструкций. — Он делает это лишь для того, чтобы доказать, что у него есть мужество… Боюсь, я задела его, гордость. Я вовсе не хотела этого, но знаешь, меня иногда заносит, если я чем-то увлечена.

— Я бы не стала переживать по поводу уязвленной гордости Колчестера, — возразила Горация. — У него высокомерия хватит на всю его жизнь.

— Хотелось бы в это верить, но я убеждена, что он тонко чувствует.

— Тонко чувствует? Колчестер?

— Я пыталась отговорить его от помощи, но, как видишь, не добилась в этом успеха.

— Колчестер явно настроен содействовать твоей сумасбродной затее… Хотела бы знать, зачем ему это нужно.

— Я уже сказала тебе. Он хочет попытаться доказать себе, что он человек дела. Любому ясно, что он к этой категории людей не относится.

— Гм… — Горация поправила юбки дорожного платья, откинулась назад на подушки и устремила на Имоджин внимательный взгляд. — С самого начала я говорила тебе, что твой план крайне опасен, ибо я боюсь реакции лорда Ваннека. А сейчас я убеждена, что вовлекать Колчестера — еще более безрассудное дело.

— Колчестер не опасен. — Имоджин сморщила нос. — Он постоянно будет в поле моего зрения. Я буду присматривать, чтобы в своем желании проявить себя он не попал в беду.

Горация вопросительно уставилась на племянницу:

— Ты хочешь присматривать за Колчестером?

— Я должна делать это при сложившихся обстоятельствах. — Имоджин выглянула в окно. — Он оказался совсем не таким, как я ожидала, тетя Горация.

— Ты опять об этом. Признайся, Имоджин, что твои ожидания основывались на пустых фантазиях.

— Это не так. Мое представление о характере и темпераменте лорда сложилось благодаря статьям, которые он публиковал в «Замариан ревю». Это свидетельствует лишь о том, что некоторые безоговорочно верят тому, что читают.

Горация посмотрела на Имоджин через очки:

— Дорогая моя, ты ничего не смыслишь в Колчестере. Я пыталась рассказать тебе, что он приобрел вполне определенную репутацию около десяти лет назад, когда ему было двадцать с небольшим. Я знаю, что ты в это не веришь, но факт остается фактом: его считают весьма опасным и безжалостным.

Имоджин сделала гримасу:

— Чушь! Тот, кто поговорит с ним хотя бы пять минут, не может не сделать вывода, что эта репутация никак не соответствует его натуре. Он явно стал жертвой гадкой сплетни, как и я три года назад.

— Похоже, он убедил тебя в этом, — пробормотала Горация. — Непонятно только, для какой цели…

— Конечно, помогать он станет, но с ним будет много хлопот.

— Я не удивлюсь, если он в этот самый момент произносит точно такие же слова о тебе, моя дорогая.

Имоджин не ответила. Ее внимание привлек деревенский пейзаж за окном, и припомнились обрывки ночного сна. В течение последних нескольких недель ей нередко снилось нечто подобное, но этот сон был особенно ярким и волнующим.

Она стояла посередине библиотеки дяди Селвина. Была полночь. Из окон лился призрачный лунный свет. По углам прятались тени.

Она медленно повернулась, пытаясь найти человека, который — она это точно знала — находился где-то рядом. Она не видела его. Однако она чувствовала его присутствие. Он ждал, прячась под покровами ночи.

Что-то зашевелилось в дальнем углу. Она с беспокойством и трепетом наблюдала за тем, как фигура отделилась от окружающих ее теней и медленно направилась к ней. В темноте невозможно было рассмотреть лицо, однако, когда человек пересекал полосу лунного света, в его волосах мелькнула серебристая прядь.

Замарис, властитель ночи. Могучий, обольстительный. И очень опасный.

Он подошел ближе и протянул руку.

Это не Замарис, поняла она. Это Колчестер.

Невероятно.

По какой-то непонятной причине она была не в состоянии провести между ними разницу. Колчестер и Замарис слились в некое единое создание ночи.

Она посмотрела на протянутую к ней руку и увидела, что с его длинных, красивых пальцев капает кровь.

Должно быть, он напрасно согласился на участие в замысле мисс Имоджин, в тысячный раз говорил себе Маттиас по возвращении в Лондон. Она уже сейчас имела какую-то дьявольскую способность воздействовать на его волю.

Он отложил гусиное перо и невидящими глазами уставился на листы очередной статьи, которую писал для «Замариан ревю», где размышлял о замарских ритуалах. |Мысль то и дело возвращалась к предстоящему появлению в городе Имоджин.

Она должна была появиться вместе с Горацией именно сегодня. Ее шальной, безрассудный план вскоре будет |приведен в действие. Ей требовалось лишь получить несколько приглашений на приемы и балы. Горация была уверена, что с этим проблем не будет.

Маттиас поднялся со стула и обогнул угол большого письменного стола. Он остановился перед камином, испытывая нарастающее, гложущее беспокойство. Оно не покидало его с того самого времени, как он вернулся в Лондон.

Непростительная глупость — дать себя втянуть в сумасбродную затею Имоджин. Во всей этой истории его утешало лишь то, что этот дьявольский план вряд ли сработает! На пути Имоджин, несомненно, встретятся такие препятствия, что ей придется отказаться от своего грандиозного плана. Маттиас понимал, что именно ему предстоит удержать ее от беды, пока она не осознает окончательно своего поражения.

Имоджин была преисполнена решимости стать на тропу, чреватую скандалами и непредвиденными опасностями. Маттиас еще раз проанализировал ее план, пытаясь быть предельно объективным. Он не верил в то, что Ваннек на самом деле убил свою жену. Ваннек был развратный, хитрый, беспринципный негодяй, имел дурную репутацию в борделях и злачных местах, но едва ли был убийцей. Соблазнить невинную, наивную молодую леди, такую как Имоджин, — вот это было в его стиле. Маттиас сжал ладонь в кулак.

Он прикрыл глаза и вспомнил, как Имоджин вела себя, оказавшись в его объятиях. Горячая волна накатила на него, он почувствовал жар в чреслах. Маттиас не мог припомнить, чтобы какой-нибудь женский поцелуй производил на него такое действие. Он попытался подавить в себе желание, которое жгло его. Сделать это ему не удалось, и тогда он представил себе Имоджин в спальне с Ваннеком на балу у Сандаунов.