Hе про того парня
(Р.Рождественский)
Айсберг - льдина.
Будут вьюги кружить.
Мат в четыре хода.
Три-четыре-пять.
Льдина - все едино,
можно прожить.
Заячья охота.
Есть где погулять.
А он и не старался,
был парень жох.
Ему это дело
что конфета драже.
За двумя погнался
убил четырех.
Стал их пересчитывать
восемь уже.
Стал их пересчитывать,
кровных
своих,
Сереньких
глаза отведешь
едва,
А их уже не восемь
шестнадцать их.
Какое там шестнадцать,
когда тридцать два!
Шестьдесят четыре.
Пять, шесть, семь…
Спать ложусь в испарине.
Думаю вот.
Видно, это парень
другой совсем.
Другой, видно, парень.
Совсем не тот.
Морковью дорожить умейте…
(С. Щипачев)
Я помню, за окошком дождик лил,
когда я в зыбке слушал горестную повесть
о том, как зайца в поле застрелил
один охотник, потерявший совесть.
И я тогда подумал: зайца бить
хотя бы где - а все равно негоже.
Ведь он еще, возможно, мог любить!
А может быть, его любили тоже!
И, может быть, как яблонька бела,
в косыночке, надвинутой на брови,
его на лавочке любимая ждала
с букетиком шпината и моркови.
Hо верю, верю, через толщу лет,
свершив круговращение в природе,
он явится к любимой на обед
укропинкой, возросшей в огороде.
И в этот день, что будет радостно трубить
над скромною семейною пирушкой,
хотел бы я на том обеде быть
горошинкой, морковинкой, петрушкой.
А может, я в моркови стал бы жить,
опять волнуя души и тревожа…
Умейте же морковью дорожить:
морковь – она с хорошей тыквой схожа.
Alter Zayac
Поэма
(Александр Межиров)
Я сплю, положив под голову
Блока и Мандельштама,
А ноги мои упираются
в Гослит и Воениздат.
1
Среди гула и гама,
В сорок давнем году,
Собирала мне мама
На дорогу еду.
Не кефир и не яйца,
Не варенье с халвой,
Положила мне зайца
В мешок вещевой…
Три блистательных года
У меня впереди.
Говорит мне комвзвода:
– Ну, не ешь, погоди!
Старшина и комроты
Мне с НП своего
Повторяют: – Ну, что ты,
Да не тронь ты его!
Два комбрига с комкором
Третьи сутки подряд
С молчаливым укором
– Потерпи! – говорят.
Но, шатаясь как пьяный,
Но почти как шальной,
Запах чувствую пряный
У себя за спиной.
Головою качаю.
Папироску курю.
– Не могу! – отвечаю.
– Я начну! – говорю…
Так кончается детство,
И сейчас же зато
Открывается действо
В цирковом шапито.
Наступает минута
Долгожданного дня.
Острый запах батута
Обжигает меня.
Не игра, не забава.
Крутизна виража.
Этот вертит удава,
Тот глотает ежа.
А я зайца глотаю
С акробаткой одной,
А с другою листаю
Календарь отрывной.
Проношусь в мотоцикле,
Пробуждаясь порой,
Как в лирическом цикле
Посторонний герой.
Обнимаю девчонку
На привале крутом.
Открываю сгущенку
Окровавленным ртом.
И, за мною вставая,
Обступает меня
Вся моя боевая
Цирковая родня.
Обступает, рыдает,
И под крики ее
Альтерзайца съедает
Альтерэго мое.
2
Снова отхожу и оживаю.
Где-то в двух шагах от Беговой
В коммунальном доме проживаю
С популярной труппой цирковой.
По соседству с нами, не без риска,
Проживают, господи прости,
Две жонглерки, иллюзионистка,
Знаменитый комик-травести.
С комиком ужасная морока,
Хоть репертуар его расхож.
Говорят, что был похож на Блока.
Стал, скорей, на Брюсова похож.
Занят этой темою локальной,
Сплю, к недоуменью своему,
Под стеной, почти не вертикальной
И горизонтальной потому.
Душу в тело перевоплощаю.
Ничего от ближних не таю.
Акробатку чаем угощаю,
Куплетисту пиво отдаю.
Ежедневно в непогодь сырую,
Возвратясь с прогулки верховой,
Жареного зайца дрессирую
В полуохлажденной духовой.
Приручаю, переобучаю,
А когда стемнеет на дворе,
Полуконспективно отмечаю
В неперекидном календаре:
«Нет причин печалиться и плакать.
Думаю, поспею к январю».
Недопережевываю мякоть.
Понемногу допереварю.
