Но когда я заговорил с ним, он не ответил.
Больше он мне никогда не отвечал. Так он молчит уже много лет.
Ему можно задавать вопросы с клавиатуры — на Логлане. Он отвечает тоже на Логлане. Майк работает безупречно… как компьютер. Но не хочет разговаривать. Или не может.
Вайо пыталась его разговорить. Потом бросила. Со временем бросил и я.
Не знаю, что с ним случилось. Множество периферийных устройств были отрублены от Майка во время последней бомбежки. (Уверен, они бомбили специально, чтобы вывести из строя наш баллистический компьютер.) Может, из-за этого он опустился ниже «критического уровня», который требуется для самосознания? (Если такой уровень вообще существует, это ведь только гипотеза.) Или его еще до бомбежки «убила» децентрализация функций управления?
Не знаю. Если все дело в «критическом уровне», то система Майка давно восстановлена и он должен был бы вернуться к прежнему состоянию. Почему же он не просыпается?
Можно ли так напугать машину, так ее ранить, чтобы она впала в кататонию и отказалась от общения? Чтобы ее его замкнулось в себе, все сознавая, но не желая рисковать. Нет! Быть того не может! Майк не ведал страха — он был так же весело бесстрашен, как и проф.
Годы… Перемены… Мими давно уже самоустранилась от руководства семьей. Теперь «Ма» — это Анна, а Мими дремлет у видео. Слим уговорил Хейзел сменить фамилию на Стоун[79], она изучает инженерное дело, у них двое ребятишек. Изобретены новые лекарства от последствий невесомости, и теперь землееды могут торчать у нас три-четыре года и спокойно возвращаться домой. Есть аналогичные средства и для нас — молодежь часто отправляется на Терру учиться. Что касается тибетской катапульты, то на ее постройку потребовалось не десять лет, а все семнадцать. Работы на Килиманджаро закончились раньше.
Еще один небольшой сюрприз. Когда пришло время, кандидатуру Стью выдвинула Ленора, а не Вайо. В общем-то, большой разницы нет, мы все проголосовали «за». А еще одно событие трудно назвать неожиданным. Мы с Вайо провернули его еще в те времена, когда имели кое-какой вес в правительстве; на пьедестале в Старом Куполе водружена медная пушечка, а над ней искусственный сквознячок развевает флаг — черное поле, усеянное звездами, зловещая кровавая полоса, шитая золотом гордая пушка, а ниже девиз — ДАРЗАНЕБЫ!
Там мы и празднуем свое Четвертое июля.
Получаешь только то, за что заплатил; проф понимал это и заплатил с радостью.
Однако проф недооценил болтунов. Они не приняли ни одной из его идей. Видно, в человеческой природе глубоко укоренился инстинкт превращать все то, что не запрещено, в «обязательно». Профа заворожила возможность формировать черты будущего с помощью огромного разумного компьютера… и он не уследил за тем, что творилось у него под носом. О, конечно, я поддерживал его. А теперь… сижу и думаю: стоило ли платить такую дорогую цену только за то, чтоб избавить людей от угрозы голодных бунтов, да чтоб они остались такими, какими были раньше? Не знаю.
Я вообще не знаю никаких ответов.
Спросить бы у Майка.
Я просыпаюсь по ночам и слышу тихий шепот. «Ман… Ман, мой лучший друг…» Но когда я в ответ шепчу: «Майк?» — он не отвечает. Может, он бродит где-то рядом и ищет «железку», в которую можно вселиться? Или он погребен в Нижнем Комплексе и пытается выбраться оттуда? Все его специальные ячейки памяти где-то там, они только ждут, чтобы их пробудили. Но я не могу вернуть их к жизни… они закодированы на голос.
Да, я знаю, он мертв, как и проф. (А как мертв проф?) Что, если я наберу код еще раз и скажу: «Привет, Майк!» — а он вдруг ответит: «Привет, Ман! Как насчет хорошего анекдота?» Давно уже я не решался проделать это. Нет, не может он умереть! У него же не было никаких повреждений! Просто он потерялся».
— Ты слышишь, Господи? Компьютер — не одно ли из твоих созданий?
Слишком много перемен… Сходить, что ли, сегодня вечером на это толковище, тряхнуть стариной, глянуть, как ложатся брошенные наугад кости?
Или нет. С тех пор как начался бум, многие, кто помоложе, отправились на астероиды. Слыхал, что там есть недурные местечки, где народу пока маловато.
А что? Какие наши годы! Мне ведь и ста еще нет.
ПАСЫНКИ ВСЕЛЕННОЙ[80]
© Е. Беляева, А. Митюшкин,
перевод, 2003
Экспедиция к Проксиме Центавра[81], спонсированная Фондом Джордана[82] и стартовавшая в 2119 году, была первой документально зафиксированной попыткой достичь ближайших звезд нашей Галактики. О несчастной судьбе экспедиции мы можем только гадать…
Часть 1
ВСЕЛЕННАЯ
— Берегись! Мут!
От этого вскрика Хью Хойланд резко, не теряя ни секунды, наклонился.
В переборку над его головой грянула железяка размером с яйцо. Запросто разнесло бы череп.
Инерция движения, сделанного Хойландом, привела к тому, что ноги оторвались от пола. Прежде чем его тело опустилось на палубу, Хью дотянулся ступней до переборки и оттолкнулся от нее. Длинным, плавным прыжком он пересек проход, держа нож наготове.
Сгруппировавшись в полете, он перевернулся в воздухе, затормозил движение, коснувшись противоположной стены, и медленно опустился на ноги. Теперь он находился в углу прохода, куда скрылся мут. Коридор был пуст. Двое товарищей приблизились к нему, неловко скользя по полу.
— Ушел? — спросил Алан Махони.
— Да, — ответил Хойланд. — Похоже, это была самка. И я, кажется, видел четыре ноги.
— Две ноги или четыре, все равно уже не поймаем, — заметил третий юноша.
— А на кой Хафф его ловить? — возразил Махони. — Я не собираюсь.
— А я собираюсь, — сказал Хойланд. — И Джордан меня побери, возьми он дюйма на два выше, я был бы уже массой для Конвертора.
— Вы можете хоть два слова связать без ругани? — упрекнул третий. — Слышал бы вас Капитан! — С этими словами он почтительно коснулся лба.
— Ох, ради Джордана, — отрезал Хойланд. — не будь таким занудой, Морт Тайлер. Ты ведь еще не ученый. Думаю, во мне не меньше благочестия, чем в тебе, а дать иногда волю чувствам — это не смертный грех. Так даже ученые поступают. Я слышал.
Тайлер открыл было рот, чтобы возразить, но, очевидно, передумал.
Махони тронул Хойланда за руку.
— Слушай, Хью, — взмолился он, — давай выбираться отсюда. Мы еще никогда так высоко не забирались. Меня так и мотает во все стороны, — хочу вниз, почувствовать сколько-нибудь веса в ногах.
Хойланд, крепко сжимая нож, с тоской поглядел на люк, в котором скрылся противник, и повернулся к Махони.
— Ладно, малыш. Все равно еще спускаться и спускаться.
Он повернулся и заскользил к люку, через который они попали на этот уровень. Двое остальных следовали за ним. Не обращая внимания на лестницу, он шагнул в проем и стал медленно опускаться на палубу в пятнадцати футах внизу. Тайлер и Махони падали рядом. Через следующий люк, в нескольких футах от предыдущего, они попали на другую палубу. Вниз, вниз, вниз, они падали все ниже и ниже, через десятки палуб, каждая из который была тиха, тускло освещена и таинственна. Каждый раз они падали чуть быстрее, приземлялись чуть жестче. Наконец Махони запротестовал.
— Давай пешком пойдем, Хью. От последнего прыжка я ноги отшиб.
— Ладно. Только это будет дольше. Где мы сейчас? Кто-нибудь знает?
— До фермы еще около семидесяти палуб, — ответил Тайлер.
79
Хейзел Стоун неоднократно появляется в романах Хайнлайна («Космическое семейство Стоун», «Число Зверя», «Кот, проходивший сквозь стены», «Уплыть за закат»).
80
Этот роман Хайнлайна поначалу представлял собой две отдельные повести — «Вселенная» («Universe») и «Здравый смысл» («Common Sense»). Их журнальный вариант появился в 1941 году. В 1963 году автор объединил эти повести в одну книгу под общим заглавием «Orphans of the Sky». Наиболее правильно было бы переводить это название как «Сироты небесные», с явной отсылкой на библейские темы, но с легкой руки Юрия Зараховича, который в 1977 г. осуществил сокращенный перевод романа на русский язык, он стал известен в России как «Пасынки Вселенной». Предлагаемый читателям уточненный перевод сделан переводчиками Александром Митяшкиным и Еленой Беляевой.
81
Центавр (лат. Centaurus) — это созвездие в Южном полушарии, невидимое, к сожалению, с территории России. В нем находится ближайшая к Солнечной системе звезда — Проксима (от лат. proximus — ближайший) Центавра, красный карлик, отстоящий от Солнца на 4,3 световых года.
82
Название фонда вызывает сразу несколько ассоциаций. Во-первых, оно может быть связано с увековечиванием имени итальянского философа Джордано Бруно (1548–1600), последователя Коперника, впервые высказавшего мысль о множественности обитаемых миров во Вселенной. Во-вторых, как справедливо заметил А. Балабуха (1993), именно так звучит по-английски название библейской реки Иордан — последнего рубежа перед входом в Землю Обетованную, а ведь создатели фонда тоже думали о достижении новых рубежей — далеких звезд.