Секретарь суда поднял на подошедших глаза. Лицо его покраснело и покрылось каплями пота; председательская скамья была завалена какими-то инструментами.

— Простите, пожалуйста. Я сейчас. — Наклонившись к микрофону, он забубнил: — Проверка… раз, два, три, четыре… Цинциннати… шестьдесят шесть. — Он снова поднял глаза. — Опять что-то со звукозаписью.

— Раньше надо было проверить.

— Господи, судья, да разве кого допросишься? Говоришь, говоришь, а что толку. Вообще-то я проверял, все вроде работало. А потом, когда включили ее без десяти десять, полетел какой-то транзистор, и поди там в ней разберись — какой именно.

— Ладно, хватит, — поморщившись, ответил О’Фарелл. «И главное, как у нас гость — обязательно что-нибудь такое», подумал он. — Может быть, вы соизволите убрать с моего места вот это.

— Собственно говоря, — торопливо вмешался Гринберг, — я могу и не занимать председательское место. Сядем вместе за круглым столом, вроде как в военном трибунале. Знаете, иногда это даже на пользу, я имею в виду — ускоряет рассмотрение дела.

— Я всегда стараюсь, — сказал О’Фарелл, — придерживаться в суде традиционных формальностей. Мне кажется, что в этом есть смысл. — Вид у судьи был несчастный.

— Пожалуй, вы правы. Но понимаете, когда приходится вести дела в самых неожиданных местах и при всяких непредвиденных обстоятельствах, на формальности поневоле смотришь сквозь пальцы. Никуда от этого не денешься. Вот, скажем, минатарцы. Предположим, вы попытались из вежливости делать все, как это принято у них. А они считают, что судья гроша ломаного не стоит, если не выдержал очистительного поста перед тем, как сесть на судейскую сферу. И после этого он должен еще оставаться на своем месте, без еды и питья, пока не вынесет решение. По правде говоря, я бы не выдержал. А вы?

Судья О’Фарелл был оскорблен. Как смеет этот проныра-юнец сравнивать древние, прекрасные традиции земного суда с какими-то варварскими обычаями. Почему-то вспомнились три стопки блинов, яичница и колбаса, с которых начался его трудовой день.

— Как вам сказать… иные времена, иные нравы, — выдавил из себя судья.

— Вот именно. Я знал, что мы найдем общий язык. — Гринберг жестом подозвал бейлифа, и прежде чем судья сумел объяснить, что процитировал старую поговорку именно потому, что был с ней не согласен, Гринберг с бейлифом уже сдвигали столы, делая из них один общий. Вскоре все пятнадцать участников слушания расселись вокруг этого составного стола, и Гринберг послал бейлифа на поиски пепельниц. Затем он повернулся к секретарю; тот с наушниками на голове скрючился над своими приборами: когда электронщик в работе, иной позы, кроме как скрючившись, он просто не признает.

— Ну как хозяйство, работает?

Тот показал большой палец.

— Порядок.

— Прекрасно. Слушание объявляется открытым.

Секретарь пробубнил в микрофон время, дату, место и юрисдикцию суда, а также фамилию, имя и звание председательствующего. Фамилию и имя Сергея Гринберга он прочитал бумажке, причем имя прочел неправильно; поправлять его Гринберг не стал. Подошел бейлиф с руками полными пепельниц и с ходу вдарил скороговоркой:

— Внемлите! Внемлите! Пусть каждый, возжелавший отдать себя и спор свой на волю сего суда…

— Ну, это можно и пропустить, — остановил его Гринберг. — Но все равно очень вам признателен. Итак, суд начинает предварительное слушание любых и всех вопросов, связанных с произведенными в прошлый понедельник действиями постоянно проживающего в этом городе внеземного существа, известного как «Ламмокс». Это я про ту здоровенную тварь, что в клетке на площади. Бейлиф, сфотографируйте его, пожалуйста, и приобщите снимок к отчету.

— Сию секунду, ваша честь.

— Суд считает себя обязанным объявить, что это слушание может, если суд того пожелает и объявит об этом, стать высшей инстанцией, рассматривающей любые и все обстоятельства данного дела. В таком случае все протесты и отводы будут возможны только в ходе данного заседания. Другими словами, не жалейте патронов, война, может, сегодня и кончится. Да, еще… Кроме слушания обстоятельств дела, суд будет принимать заявления и просьбы, связанные с этим внеземным существом.

— Вопрос, ваша честь.

— Да?

— Если суд будет так любезен. Мой клиент и я, мы не имеем никаких возражений, если это всего лишь предварительное слушание. Но мы хотели бы знать, вернется ли суд к общепринятым процедурам, когда перейдет к принятию решения?

— Суд проводится именем Федерации. Он действует в соответствии с кодексом законов, называемым кратко «Законы и обычаи цивилизаций». Этот кодекс состоит из соглашений, договоров, прецедентов и прочее между двумя и более планетами Федерации или с иными цивилизациями, с которыми имеют дипломатические отношения планеты, входящие в состав Федерации. Соответственно, этот суд местными формальностями не связан. Цель его — установить истину и, исходя из нее, принять справедливое решение. Справедливое с точки зрения закона. Суд не будет нарушать местных законов и обычаев, за исключением тех случаев, когда они явным образом противоречат законам более высокого порядка. Но там, где местные обычаи имеют ценность чисто ритуальную, суд имеет право и будет игнорировать эти формальности. Вы меня понимаете?

Человек, задавший вопрос, — мужчина средних лет и невысокого роста, — несколько смутившись, ответил:

— Э-э, думаю, что да, сэр. Возможно, я внесу позднее протест.

— Почему бы и нет? Любой участник слушания может внести протест в любой момент и по любой причине; все протесты будут заслушаны. Вы можете также обжаловать мои решения. Но… — Гринберг одарил окружающих лучезарной улыбкой, — я сомневаюсь, чтобы из этого вышел толк. Я ведь удачлив, и до сих пор ни одно мое решение не отменялось.

— Я совсем не хотел сказать, — несколько напыщенно ответил задавший вопрос адвокат, — что этот суд ведется не…

— Ясно, ясно! Давайте к делу. — Гринберг взял со стола пачку бумаг. — Что мы имеем. Гражданский иск, возбужденный корпорацией розничной торговли «Bon Маrche» против «Ламмокса», Джона Томаса Стюарта XI… Прямо язык не поворачивается произнести это имя, — заметил он, повернув голову к судье. — …Мэри Брендли Стюарт и прочих. Другой аналогичный иск в пользу Западной компании взаимного страхования, в которой «Bon Маrche» застрахован. Еще один, с теми же самыми ответчиками, выдвинутый К. Ито и его страховой компанией, как там ее… ах, да, страховая компания Нового Света. Потом от города Вествилла, ответчики те же. И наконец, выдвинутый миссис Изабеллой Донахью. Еще имеются уголовные обвинения… Ага, вот — содержание опасного животного, это раз, и — обвинение в преступном содержании, в преступной небрежности и в нарушении общественного порядка.

С каждым словом председательствующего Джон Томас бледнел все больше и больше. Гринберг посмотрел на него ободряюще.

— Что, сынок, похоже, они ничего не забыли? Ладно не вешай носа… зато приговоренному перед казнью положен отличный завтрак.

Джон Томас с трудом выдавил из себя улыбку. Бетти ободряюще похлопала его под столом по колену.

В пачке была еще одна бумага; Гринберг решил не зачитывать ее вслух, а отложил вместе с другими в сторону. Это была петиция за подписью шефа безопасности. От имени города Вествилла он просил вынести судебное решение об уничтожении опасного животного, известного как «Ламмокс». Отложив бумаги, Гринберг поднял глаза и спросил:

— Ну а теперь, кто есть кто. Вот вы, сэр?

Он обратился к человеку, сомневавшемуся в правильности ведения заседания. Тот назвался Альфредом Шнейдером и заявил, что представляет интересы Западной компании и «Bon Маrche».

— А этот джентльмен, — представил он сидящего рядом, — де Грассе, управляющий магазином.

— Отлично. Пожалуйста, следующий.

Таким образом, Гринберг выяснил, что присутствуют все истцы и ответчики со своими адвокатами. За столом кроме него самого, судьи О’Фарелла, Джона Томаса, Бетти и шефа Дрейзера сидели миссис Донахью со своим адвокатом мистером Бинфилдом, мистер Шнейдер и де Грассе, представлявшие «Bon Marche», мистер Ломбард, городской прокурор Вествилла, адвокат, представлявший страховую компанию мистера Ито, сын мистера Ито, полицейские Карнес и Мендоса (свидетели) и мать Джона Стюарта вместе с семейным адвокатом Стюартов — мистером Постлом.