— Не понимаю, — сказал отец. — У тебя же были хорошие отметки по аналитической геометрии.

Поллукс покраснел.

— В чем дело? — спросил отец.

— Дело, папа, в том…

— Ну-ну.

— Ну, у меня были не совсем хорошие отметки.

— То есть как? У вас обоих был высший балл — я прекрасно помню.

— Ну, видишь ли… Мы в том семестре были очень заняты, и нам показалось, что будет логично…

— Давай. Давай, выкладывай!

— Кастор сдавал за двоих геометрию, — сознался Поллукс, — а я сдавал за двоих историю. Но учебник я прочел.

— Надо же! — вздохнул Роджер Стоун. — Ну, сейчас срок давности, пожалуй, уже прошел. Теперь ты на себе ощущаешь, что подобные преступления несут наказание в самих себе. Вот понадобилось, а ты ни бум-бум.

— Да, сэр.

— Придется накинуть тебе еще час в день — пока не сможешь четко представить по уравнению четырехмерную гиперповерхность в неэвклидовом континууме, даже стоя на голове под холодным душем.

— Да, сэр.

— Кастор, а ты какой предмет замотал? Тоже учебник прочел?

— Да, сэр. Историю средневековой Европы, сэр.

— Хм-м… Виноваты вы оба одинаково, но меня не слишком волнует предмет, который не требует логарифмической линейки и таблиц. Будешь помогать брату.

— Есть, сэр.

— Если время будет поджимать, я помогу вам с вашими поломанными велосипедами, хотя и не следовало бы.

Близнецы рьяно взялись за дело. К концу второй недели отец объявил, что доволен познаниями Поллукса в аналитической геометрии. Братья стали подниматься все выше и выше, на вершины с разреженным воздухом: комплексная логика матричной алгебры, блистающая ледяным одеянием… тензорное исчисление, отпирающее врата атому… дикие и чудесные уравнения поля, сделавшие человека царем Вселенной… сокрушительная, уму непостижимая интуиция решения Форсайта, которое открыло двадцать первый век и позволило человечеству сделать еще один великий шаг к звездам. К тому времени, когда Марс стал светиться в небе ярче, чем Земля, они ушли гораздо выше тех областей, где отец мог следовать за ними, и продолжали познавать неизвестное.

Обычно они учились по одной книге, плавая голова к голове по кубрику, и одна пара ног указывала на небесный север, другая — на юг. Близнецы рано приобрели привычку читать одну книгу одновременно, и в результате оба читали текст вверх ногами так же легко, как и в нормальном положении. Однажды читавший именно так Поллукс сказал брату:

— Знаешь, дедуля, вот я читаю и начинаю думать — не пойти ли нам в науку вместо бизнеса. В конце концов, деньги — это еще не все.

— Да, — согласился Кастор, — есть еще акции, боны, патентные права, не говоря уж о движимом и недвижимом имуществе.

— Я серьезно.

— Мы будем заниматься и тем и другим. Я дочитал страницу — щелкни выключателем, когда и ты дочитаешь.

«Бог войны», орбита которого немного отличалась от стоуновской, постепенно нагонял их и уже был виден невооруженным глазом, как звезда — переменчивая звезда. Она мигала и каждые шестнадцать секунд вспыхивала ярким светом. В целостат[9] «Стоуна» было отчетливо видно, почему это происходит: «Бог войны» все время кувыркался, производя полный оборот за тридцать две секунды. Так он создавал, по принципу центрифуги, искусственную тяжесть, оберегая нежные желудки своих земных пассажиров. Через каждые пол-оборота солнечные лучи отражались от его блестящего корпуса как раз под таким углом, чтобы послать ослепительную вспышку в сторону «Стоуна». При взгляде в телескоп блеск просто резал глаза.

Наблюдение, как выяснилось, было обоюдным. Стоуны получили радиограмму. Хейзел отпечатала ее и с непроницаемым лицом вручила сыну. «Бог войны» — «Перекати-Стоуну», лично. Родж, старина, гляжу на тебя в телескоп. Что это на тебе такое? Грибок? Или водоросли? Ты похож на рождественскую елку. П. Ванденберг, капитан».

Капитан Стоун сверкнул глазами.

— Ах ты, толстый голландец! Я тебе покажу «грибок». Ну-ка, мать, передай: «Капитан капитану — личная радиограмма. Как это ты ухитряешься углядеть что-либо в телескоп на своей пьяной карусели? И как тебе нравится быть нянькой при куче «земноводных»? Вдовушки, конечно, дерутся за право сидеть за капитанским столом. Весело, держу пари. Роджер Стоун, капитан».

Вскоре пришел ответ: «Роджер-поджер, я допускаю за свой стол пассажирок исключительно до двадцати лет, чтобы присматривать за ними. Предпочтение отдается блондинкам массой пятьдесят кило. Приходи к обеду. Ван».

Поллукс посмотрел в иллюминатор, где как раз сверкнул «Бог войны».

— А почему бы и нет, папа? Спорим, я могу туда долететь на своем двигателе с одним запасным кислородным баллоном.

— Не дури. У нас не хватит троса даже при самом тесном сближении. Хейзел, передай: «Миллион благодарностей, но мне готовит лучшая девочка во всей Системе».

— Это я, папа? — спросила Мид. — А я думала, тебе не нравится, как я готовлю.

— Можешь не задирать нос, кнопка. Я говорю о твоей маме, разумеется.

— Но я ведь похожа на нее, да?

— Немножко. Передавай, Хейзел.

«Ты прав. Мое почтение Эдит. Серьезно, что это такое? Прислать тебе пестициды или клопомор? Или это просто можно сбить палкой?»

— Почему ты ему не скажешь, папа? — спросил Кастор.

— Ладно, скажу. Передавай: «Велосипеды. Не требуются?»

К общему удивлению, капитан Ванденберг ответил:

«Может, и требуются. Есть у вас «Сэндмен Рейли»?»

— Скажи, есть! — ответил Поллукс. — В отличном состоянии и с новенькими шинами. Прелесть машина.

— Полегче, — перебил отец. — Я ваш груз видел. Если там и есть велосипед в отличном состоянии, «Рейли» или какой другой, вы хорошо его спрятали.

— Ко времени доставки будет в лучшем виде, папа.

— Как ты думаешь, зачем ему велосипед, дорогой? — спросила доктор Стоун. — Не руду же разведывать?

— Может, просто путешествовать. Ладно, Хейзел, можешь передать — но я, ребята, сам посмотрю этот велосипед. Ван на меня полагается.

Хейзел встала.

— Пусть мальчишки сами передают свое вранье. Надоела мне эта болтовня.

Кастор сел за ключ и начал торговаться. Оказалось, что шкипер лайнера действительно хочет купить велосипед. После долгих переговоров сошлись на цене гораздо ниже той, которую сначала запросил Кастор, и ниже средних марсианских цен, но значительно выше той, что близнецы заплатили на Луне. Покупку требовалось доставить франко-борт на Фобос[10], орбита Марса.

Роджер продолжал время от времени обмениваться со своим приятелем дружескими ругательствами и сплетнями. На следующей неделе «Бог войны» вошел в зону телефонной связи, но разговоры стали реже и потом совсем прекратились — истощились темы. «Бог войны» подошел на самое близкое расстояние и начал снова удаляться. Стоуны не слышали его больше трех недель.

Потом Мид приняла вызов и поспешила на корму, где отец помогал близнецам наносить эмаль на отремонтированные велосипеды.

— Папа, тебя просят к телефону. Вызывает капитан «Бога войны», по служебному делу.

— Иду. — Роджер поспешил к рации. — «Перекати-Стоун», говорит капитан Стоун.

— Говорит командир «Бога войны». Капитан, не могли бы вы…

— Минутку. Это ведь не капитан Ванденберг?

— Нет, это Роули, второй помощник.

— Я понял, что меня официально вызывает капитан вашего корабля. Разрешите мне поговорить с ним.

— Я пытаюсь объяснить, капитан, — голос офицера звучал нервно и раздраженно. — Кораблем командую я. Капитан Ванденберг и мистер О’Флинн находятся в лазарете.

— Вот как? Извините. Надеюсь, ничего серьезного?

— Боюсь, что нет, сэр. У нас тридцать семь больных на сегодняшнее утро и четыре смертельных случая.

— Боже праведный! Что с вами такое?

— Не знаю, сэр.

— Но что говорит ваш врач?

— В том-то и дело, сэр. Врач умер во время дневной вахты. Капитан, вы не смогли бы подойти к нам? У вас есть резерв для маневра?