Таггарт поднялся и пошел поперек склона, не обращая внимания на сердитое дребезжание гремучки. Змея свернулась в тени, которой, кстати, следовало бы придерживаться и Сванти… Пустыня безжалостна: несколько минут под прямыми солнечными лучами убили бы любую гремучую змею.

Дважды из-под ног выпрыгивали кролики… Надо бы, подумал Таггарт, расставить несколько силков поодаль от каньона. Один раз попались оленьи следы.

Краем глаза уловив чуть ниже по склону, неестественно быстро качнувшуюся ветку, он замер и стоял, пока наконец не увидел Консуэло. В плетеную корзинку она собирала с пустынных растений то ли семена, то ли что-то еще. Двигалась молодая женщина скрытно и осторожно, как индианка, с непринужденной грацией дикого животного. Шестое чувство подсказало Сванти, что мексиканка знает о его присутствии. Неужели первой заметила его?

Человеку, чья жизнь зависела от того, чтобы самому замечать все первым, открытие это показалось малоприятным. Опустившись на землю, Таггарт принялся наблюдать за сборщицей. Он вспомнил, как минувшим вечером она подняла глаза и их взгляды встретились. Какая бездна, таящая вызов ему, открылась! Да, Конни — воплощение истинной женственности… Но как опасна!

Таггарт еще раз осмотрел дальние склоны гор. Взор его медленно скользил по холмам, в поисках малейшего диссонанса, несоответствия в природе. Кругом было тихо и спокойно, только на горизонте все выше и выше громоздились тучи. Похоже и вправду собирался дождь.

Быстро вскочив на ноги, Сванти направился к Консуэло, стоявшей к нему спиной. Он нисколько не сомневался, что она знает о его приближении, ступал легко и бесшумно. Ни один камешек, ни одна ветка не издали звука под его ногами. На нем были мокасины апачей. У них хоть подошва и тверже, чем на мокасинах равнинных индейцев, но все же позволяет чувствовать землю.

Один раз Таггарт остановился, чтобы снова оглядеться. Канюк все еще кружил в вышине. Потянул легкий прохладный ветерок, пахнущий дождем. Тучи пронзила молния. Над дальними каньонами прокатился гром. Многократно усиленный эхом, он заметался между скал.

— Вам лучше вернуться, — произнес он, подходя к Консуэло; — Надвигается буря.

— Мне это нравится.

Ветер играл ее юбкой, закручивая ткань вокруг стройных лодыжек, развевал по плечам черные волосы, забирался под свободную блузу, обнажавшую красивую шею и гладкие смуглые плечи. Молодая женщина подняла голову навстречу грядущей грозе, подставила лицо ветру.

Синеву туч снова прорезала молния. Сильный порыв коснулся скрипок кедровых лесов, едва слышно загудели иглы чоллы. Вдали на склоне горы, предвестником близящегося урагана повисла серая пелена дождя. Она исчезла так же быстро, как и возникла.

Таггарт ждал, не появится ли кто между ними и бурей. Воздух был изумительно прозрачен, а нависшая над головой тяжесть неба придавала всему странно нереальный вид, привычная картина пустыни как бы растаяла, исчезла, ее сменил неведомо откуда проступивший зачарованный лунный пейзаж.

Так они и стояли в молчании, все ближе и ближе притягиваясь друг к другу в ожидании бури, завороженные грандиозным зрелищем. Дождь смоет следы, обрадовался беглец и горячо взмолился о дожде, забыв о том, какие беды может принести с собой гроза.

Если Пете Шойер находится где-то поблизости, то сейчас ему самое время позаботиться об убежище. Но где он, этот Пете?

— Кажется, гроза быстро приближается, — сказала Консуэло, однако даже не сделала попытки уйти. Сванти тихо стоял рядом.

— Вы скоро уедете? — вдруг спросила она.

— Через несколько дней, неделю… может, чуть больше. Еще не знаю.

— Везет же вам. Я ненавижу это место… Ненавижу!

Таггарт ничего не ответил, наблюдая, как громоздятся сизо-черные тучи, складываются в огромный сказочный замок, зловещий и угрожающий, низвергающий бесчисленные стрелы молний и дождя.

— Пора домой, — наконец сказал он и взял спутницу за локоть. И тут же пожалел о неосторожном жесте. Поистине эта женщина сама исторгала молнии и громы.

Через несколько шагов узкая тропа заставила их разойтись. Теперь Сванти старался не подходить к своей спутнице слишком близко. Полушагом, полубегом они спускались по склону, взволнованные надвигающейся бурей и тайной возникшего между ними невидимого глазом общения.

Остановившись перевести дыхание на узеньком выступе перед тропинкой в глубь каньона, Консуэло подняла на Таггарта взгляд колдовских черных глаз и выдохнула:

— Думаю, тоже скоро уеду. У меня такое чувство… Если останусь здесь, то умру. Мне страшно…

Она начала спускаться по тропинке, и он, бросив последний взор по сторонам, поспешил вслед за ней. Когда они достигли дверей каменного дома, на землю уже упали первые редкие капли. А стоило Сванти и Консуэло юркнуть внутрь, как с небес с ревом обрушился ливень.

Таггарт знал, такие дожди обычно бывают яростными, но короткими, однако временами могут и затягиваться. А где же прячется Адам в такую жестокую непогоду?

Он заметил быстрый, испытующий взгляд Мириам, скользнувший по ним, едва они вошли.

— А где Старк? — спросил он. — Возле рудника можно укрыться?

— Там есть небольшая пещера… Скорее навес из скал, зато под ними сухо. — Мириам хлопотала у огня. — С ним все будет в порядке. Уверена, Адам заметил приближение бури раньше, чем любой из нас.

— Мы были на горах, — сообщил Сванти. — Никого не видели.

Он вновь подумал о тропе, по которой приехал. Теперь уж точно там не осталось никаких следов. Но где Шойер? Выследил ли он беглеца до Соленой речки? Если да, то Пете уже близко, и с нетерпением истинного индейца наблюдает, вынюхивает, рассчитывает…

Гость уселся за стол, и Мириам поставила перед ним чашку кофе. Он уставился в нее, размышляя о Консуэло. Никак нельзя было угадать, что она задумала, однако любое ее действие бросало вызов его мужественности. Каждое ее движение было провокацией, каждый взгляд — испытанием. Это восхищало и тревожило одновременно, а чувство здравого смысла подсказывало насколько взрывоопасна сложившаяся в доме ситуация. Что-то неуловимое в отношениях между двумя женщинами насторожило Сванти. Это было не то, чтобы объявленная война, но вооруженное противостояние — и он всем нутром ощутил его. А что до Адама Старка, то Таггарт знал таких тихих, скупых на улыбку людей. Раздувать смуту было не в его правилах, и уж тем более сейчас, когда он находился в таком сложном положении. Он не собирался приложить к семейному разладу руку. В любом случае ничего хорошего не получилось бы.

Каким же болваном он был, что остался… Но тогда ему просто нельзя было двигаться дальше. Теперь же единственный выход состоял в том, чтобы уехать, да поживей. Таггарт неожиданно принял решение: как только буря закончится, он исчезнет.

Скрип открывающейся двери потонул в грохоте дождя, однако резкий порыв влажного воздуха заставил всех повернуться к вошедшему.

В дверном проеме стоял Пете Шойер с кольтом в руках.

— Здорово, Таггарт, — произнес он.

На краткий миг все застыли в молчании, как в живой сцене из какой-нибудь пьесы. В сером дверном проеме Пете Шойер смотрелся черным силуэтом, безликим квадратным истуканом. Он казался столь же незыблем и несокрушим, как горы, и столь же неотвратим, как рок. Его внезапное появление из бури выглядело зловеще и устрашающе.

Пораженная не менее других возникшим грозным видением, Мириам взглянула на Таггарта, который, справившись с шоком, вскочил и стоял совершенно незащищенный, очень высокий и прямой.

Одно неверное движение — и полумрак комнаты прорежут вспышки выстрелов, и тут Мириам тихо произнесла:

— Входите. Хотите кофе?

— Что же, не откажусь. — Шойер шагнул в комнату. Из тьмы выступило его лицо — широкое, мрачное. Огромные глаза, казалось, видели сразу все. Он был изнурен, весь в грязи, а на рубашке запеклось пятно крови. В свете огня медные патроны на его перевязи сверкали, словно золотые зубы.