– Что поделаешь, – вздыхаю я. – Приходится жить по моде.

– Не вижу такой необходимости, – возражает Флора. – Если считаться с модой, то мне впору облиться каким-нибудь горючим и зажечь спичку, но, поверьте, подобная мысль мне никогда в голову не приходила. Пускай пигмеи следуют своей моде, а люди вроде нас с вами не обязаны этому подчиняться.

Тут аргентинское танго наконец обрывается, и, несколько опьяненный сознанием, что эта могучая дама возвысила меня до своего уровня, не считаясь с разницей в пять сантиметров, я торжественно веду ее обратно к столику.

– Вы были неподражаемы, – поздравляет нас Розмари. – Особенно в роке. Эти быстрые танцы для таких, как вы, дорогая, с точки зрения гигиены очень полезны.

– У меня нет ни грамма лишнего веса, моя милая, – информирует ее Флора, принимая царственную позу в своем кресле. – И на плохое здоровье я не жалуюсь. А вот вы последнее время какая-то бледная, как мне кажется. И раз уж речь зашла о гигиене, то, смею вам напомнить, прогулки действительно могут принести пользу. Только не ночные.

– Я вижу, господин Пенеф исправно вас информирует. Однако, заботясь о своевременности, он не считает нужным говорить вам правду. Мне действительно пришлось совершить прогулку – к моему больному отцу, моя дорогая.

Они продолжают беседовать в том же «дружеском» тоне. В целях восстановления мира мы с Ральфом аккуратно пополняем их бокалы – кельнер ставит в ведерко со льдом уже третью бутылку, – но «дружеский» разговор все не прекращается, и, чтобы хоть на время развести чемпионов, мертвой хваткой вцепившихся друг в друга на ковре, Бэнтон приглашает Розмари.

– Если она и дома такая, вашим терпением можно восхищаться, – тихо говорит Флора, когда мы остаемся за столом одни.

– Просто она чуток понервничала, – небрежно отвечаю я. – Эта внезапная болезнь отца…

– Заболевание отца? – прерывает меня дама. – А может, папы римского?

– Или хроническое недоедание…

– Мне не кажется, что она себя морит голодом, – снова прерывает меня Флора. – Если женщина хилая, это не всегда признак недоедания.

– Еще бокал? – галантно предлагаю я, чтобы переменить тему.

– Налейте, если это доставит вам удовольствие. Только не воображайте, что вам удастся меня напоить. Да и ни к чему это. – Флора мерит меня всевидящим взглядом и после непродолжительного гипноза спрашивает: – А если даже сумеете напоить, что толку? Милая Розмари всегда начеку.

– Мне кажется, вы немного преувеличиваете, говоря о власти Розмари надо мной.

– Неужели? А что вы скажете, если я захочу проверить ваши слова? – Каким образом?

– Самым простым: возьму и похищу вас.

– Вы даже сны мои начинаете отгадывать.

– Нет, я вам не верю, – качает головой Флора. – И проверять вас не собираюсь. Успокойтесь, я пока никого не похитила… да и меня никто не похищал…

Последнее утверждение близко к истине, но я не решаюсь об этом сказать, тем более что компания опять в полном составе. Компания в полном составе, однако веселья что-то не получается, хотя в ведерке охлаждается уже четвертая бутылка шампанского, и только Флора чувствует себя на гребне, насколько можно судить по ее теплым словам и теплому взгляду, обращенному на меня, что усугубляет хандру Розмари – во всяком случае, изображает она ее великолепно, – моя квартирантка признается, что у нее ужасно болит голова и что она с удовольствием ушла бы, и Ральф, естественно, предлагает отвезти ее домой, а я намекаю, что нам всем пора уходить, но Розмари возражает, зачем, мол, так рано, посидите еще, я бы не хотела портить вам вечер, а тем временем Флора сверлит меня многозначительным взглядом, и, подчинившись ему, я говорю уже другое – что нам и в самом деле не худо бы посидеть еще немного, что явилось вершиной бесшумного скандала, и моя Розмари венчает его тем, что демонстративно уходит в обществе Ральфа.

– Просто глазам своим не верю, – признается Флора. – Оказывается, вы можете проявить характер, если захотите.

– Тут исключительно ваша заслуга, дорогая, – скромно отвечаю я. – В этот вечер я весь во власти вашего обаяния.

– Оставьте эти книжные фразы, мой мальчик. Розмари так любит щеголять пустыми словами, что и вас заразила. С женщиной вроде меня надо говорить проще. И по существу.

Совет полезный, ничего не скажешь, и, следуя ему, я вывожу мою собеседницу из кабаре, беру такси, и через четверть часа мы с ней – в знакомом, удобно и практично обставленном салоне.

– Наливайте себе чего-нибудь, не бойтесь меня разорить, – предлагает Флора, указывая на заставленный бутылками столик. – А я тем временем приму душ.

Чтобы принять душ, ей, естественно, надо сперва раздеться, что она делает совершенно непринужденно, словно перед нею Макс Бруннер, а не Пьер Лоран, после чего исчезает в ванной. Я не испытываю желания снова приниматься за питье, особенно теперь, когда я в обществе этой опьяняющей женщины, и предпочитаю, вытянувшись на диване, очередной раз посовещаться с самим собой.

Итак, вопреки договоренности Розмари толкнула меня в объятия Флоры из чисто практических соображений, которые без всяких колебаний мне раскрыла. В силу какого-то совпадения, какими жизнь нередко нас поражает, наши цели не противоречат друг другу, хотя они далеко не равнозначны.

Пока я копаюсь в своих мыслях, из ванной выходит Флора – такой же внезапный сюрприз, каким было появление Венеры из пены морской.

– Вы просто ослепительны, – бормочу я, не в состоянии владеть собой.

– Скажите лучше: у вас хорошая фигура. Я же вам говорила, громкие слова – не моя страсть.

Она набрасывает полупрозрачный розовый пеньюар и направляется ко мне.

– Кстати, – роняю я, когда она уже совсем близко и наше столкновение кажется почти неизбежным. – Эта ваша дружба с Пенефом…

Во взгляде Флоры внезапно блеснул металл.

– Я подозревала, хотя не была уверена: это Розмари вас послала ко мне, чтобы все выведать.

– Вот и не угадали, – возражаю я спокойно. – Скрывать не стану, моя симпатия к вам действительно сочетается с определенными интересами практического порядка. Но может ли подобное сочетание приятного с полезным удивить женщину с таким трезвым умом? И чтобы не было недомолвок, я должен вас заверить: Розмари к этому не имеет никакого отношения.

Она стоит передо мной, держа руки на бедрах, нисколько не стесняясь своей наготы или не подумав о ней, и взвешивает мои слова. Затем садится, но не в интимной близости со мной, а в соседнее кресло, закидывает ногу на ногу, демонстрируя свои массивные бедра, и сухо говорит:

– Ну хорошо, мой мальчик, я слушаю.

– Да, но прежде, чем мы перейдем к откровенному разговору, мне бы хотелось, чтобы вы ответили на мой первый вопрос: эта ваша дружба с Пенефом…

– Отвечаю! – прерывает меня Флора. – Этот кретин вне игры. Так же как эта ваша дурочка.

– В таком случае дело в следующем… Я рассказываю ей без лишних слов – она ведь дала мне понять, что не любит пустых фраз, – все, что я знаю о ее жизни и планах, о ее связи с Бруннером, о ее интересе к покойному Горанову, а значит, и к Пеневу и, естественно, о том, что ее конечная цель – брильянты.

– Я верю, что откровенный тон нашей беседы не позволит вам оспаривать все эти бесспорные вещи, – заключаю я.

– Я не говорю ни «да», ни «нет», – отвечает она, – я вообще ничего не скажу, прежде чем не услышу главное: какую цель преследует сам господин Пьер Лоран?

– Пока что ответ будет негативный: брильянты его не интересуют.

– Все так говорят. В наше время альтруистов хоть пруд пруди.

– Хватит вам иронизировать, лучше рассудите логически. Если бы меня интересовали брильянты, разве стал бы я открываться перед вами, заведомо зная, что вы сами их ищете?

– Может, вы хотите втереться в доверие, чтобы поставить подножку в удобный момент. Или рассчитываете на то, что с вами поделятся. Только я, мой мальчик, делиться не люблю. – Она молчит какое-то время, потом поясняет: – Я вам это высказываю просто так, в качестве гипотезы.