– Ну разумеется, – с готовностью поднимается Виолета. – Что бы вы предпочли, кока-колу или минеральную воду?

– О, не беспокойтесь, я сама принесу, – вскакивает Розмари, – развлекайте вашего кавалера, а я могу и сама…

Предельно ясно, что она горит желанием осмотреть хотя бы коридор и кухню, воображая, что ей тут же удастся засечь какой-нибудь загадочный тайник или что-либо другое, могущее заменить его. Что касается холла, то, надо полагать, она его тщательно обследовала еще при первом посещении и наверняка не один раз отсылала хозяйку на кухню под всякими предлогами, чтоб иметь возможность заглянуть во все щели.

Виолета охотно предоставляет ей хозяйничать на кухне и снова усаживается на место. Но не успела Розмари выйти, как Виолета наклоняется над столом и шепчет мне:

– Я бы хотела с вами встретиться… Наедине.

– Когда и где? – коротко спрашиваю я, учитывая проворство моей подружки.

– Завтра в пять, в лесу… где вчера встречались…

Какая наивность!

– Только не там. Я предлагаю кафе «Меркурий», на первом этаже, на главной улице, словом, найдете.

– Найду, – кивает Виолета, как послушная школьница.

– Да обратите внимание, чтобы за вами никто не следил, – предупреждаю я, хотя понимаю, что, будут за нею следить, нет ли, ей, при ее простодушии, этого все равно не заметить.

Тем не менее она снова кивает, чтобы показать, что ей понятна вся серьезность положения. Розмари задерживается сверх всякой меры. Небось что-то обнаружила, заслуживающее внимания, какую-нибудь отдушину для выхода испарений или коробку с электрооборудованием. В конце концов она все же появляется, неся с триумфальным видом бутылку минеральной воды и стакан. Боюсь, она уже забыла, зачем принесла все это.

«Меркурий». Пять часов. Время, когда бабушки, пардон – пожилые дамы, приходят сюда полдничать: попить чайку и съесть по обычаю огромный кусок шоколадного торта со сливками, с целой горой сливок, и до того великолепно взбитых – не сливки, а мечта, трепет эфира, юношеская фантазия.

Вообще бабушек, пардон – пожилых дам, здесь вокруг такое изобилие, как будто жизнь со всеми ее удовольствиями предназначена только им одним, тогда как удел молодых трудиться в конторах, у электрических касс – словом, аккуратно обслуживать широкие массы бабушек. Они наполняют кафе, магазины, улицы, и, конечно, в первую очередь главную улицу, которая из края в край пестрит бабушками. Но какими бабушками! У них изысканные прически бледно-сиреневых, бледно-голубых и даже бледно-зеленых тонов. Они щеголяют в эфирных платьях самой веселой расцветки, в модных туфлях на тех самых уродливых каблуках, с зонтиками, с сумочками крокодиловой кожи. Однако самая существенная часть туалета этой фауны, конечно же, шляпы. Утратив возможность подчеркивать другие части тела, старушки все свое внимание сосредоточивают на голове и в особенности на венчающей ее шляпе. Тут вы встретите шляпы из самых разных материалов, всевозможных расцветок, размеров и форм: похожие на кошелки, птичьи гнезда» сковороды и, конечно же, на кастрюли, глубокие и достаточно вместительные.

Ровно в пять я появляюсь в просторном зале «Меркурия» и с уверенностью неопытного пловца или сомнамбулы погружаюсь в море шляп, колышущихся над столиками. Шляпы делают легкое вращательное движение в мою сторону, потому что – забыл сказать – они очень любопытны. Затем, найдя, что я слишком молод, а может быть, слишком стар и вообще не представляю никакого интереса с их точки зрения, шляпы снова плавно описывают полукружие, возвращаются на исходные позиции и сосредоточиваются на шоколадных тортах и сливках.

К счастью, мне все же удается найти свободный столик, я усаживаюсь и незаметно озираюсь вокруг. Оказывается, я единственный мужчина во всем зале, и это меня успокаивает. Хотя не исключено, что в наши дни западные разведки распространили свои щупальца и в безмятежный мир бабушек. А что может быть опаснее бабушки-шпиона, так глубоко нахлобучившей кастрюлю на голову, что глаз нельзя увидеть, а уж понять, что там у нее в мыслях, и не надейся.

Несколько минут спустя в зал входит наконец молодое существо – Виолета (шляпы снова совершают вращательное движение, смотрят оценивающе, после чего возвращаются на исходные позиции). Я встаю, слегка поднимаю руку. Молодая женщина улавливает мой жест и направляется в мою сторону.

– Мне показалось, какой-то господин увязался за мной, – шепчет она мне, слегка запыхавшись. – Но я кое-как ускользнула от него. Вошла в «Леб» и скрылась в толпе.

– Очень возможно, что это был незнакомый обожатель, – говорю я, предлагая ей стул.

– О мосье Лоран, – отвечает она сконфуженно, – я шла сюда, чтобы поговорить о серьезных вещах.

Подходит официантка в платье до пупа – теперь в таких коротких платьях щеголяют только официантки, если не принимать в расчет периодические капризы Розмари, – я заказываю неизбежный чай с неизбежным тортом и, когда лакомства появляются на столе, произношу:

– Чем могу быть полезен?

– Я сама не знаю, – отвечает Виолета. – Я хочу сказать: особенно ничем. Мне просто хотелось с кем-нибудь поговорить совершенно свободно, немного разобраться в этой путанице, а у меня нет ни одного человека, на которого я могла бы рассчитывать, и даже эта ваша Розмари, вы меня извините, может, она и неплохая девушка, порой проявляет такое любопытство, что… В общем, вы один внушаете мне доверие – именно тем, что у вас нет этого любопытства, – и произвели на меня хорошее впечатление еще в тот день, там, в лесу… И насколько я разбираюсь в людях, вы, мне кажется, не такой, как другие, все вынюхивают да выстукивают, будто в этой вилле спрятаны…

– Брильянты.

– Да, брильянты или бог знает какие сокровища.

– Откровенность за откровенность, – киваю я. – Брильянты и в самом деле существуют, мадемуазель Виолета.

Она смотрит на меня недоверчиво.

– Вы уверены?

– Вполне.

– Тогда где же они находятся?

– Вероятно, где-то на вилле. В каком-то тайнике.

– Единственный тайник, известный мне, – сейф. Я о нем знаю от отца.

– Значит, они в сейфе.

– Сейф пустой.

– У вас есть ключ от него?

– Да, конечно, отец оставил его у меня, когда приезжал в Лозанну.

– Тогда где-то в другом месте. Может, в подвале.

– Эта вилла не имеет подвала. Подвал есть в моей вилле, в Лозанне. Но если вы полагаете, что я не знаю, что хранится в моей собственной вилле…

– Значит, вы до сих пор жили там?

– Не совсем. Я большей частью жила у своей подруги. Мой дом расположен как-то особняком, и, честно говоря, мне страшно оставаться там одной, особенно по вечерам. Поэтому я живу в квартире моей подруги по пансиону. Там я прописана, туда мне поступает корреспонденция – насколько женщина вроде меня может получать какую-то корреспонденцию.

– И все-таки брильянты существуют, – повторяю я, чтоб отвлечь ее от ненужных мне подробностей. – И только этим можно объяснить возню, которая наблюдается вокруг вас и вашего дома. Не говоря об убийствах…

– О да, прошу вас, не надо говорить об убийствах.

– Согласен. Поговорим о более чистых и невинных вещах. А существует ли что-либо более чистое и невинное, чем роскошный брильянт?

– Может быть, и нет. Вам виднее. Должна признаться, драгоценные камни меня совершенно не интересуют. И если эти брильянты не легенда, а реальность, и если когда-нибудь они попадут в мои руки, можете не сомневаться, я тут же продам их первому попавшемуся ювелиру.

– А зачем? Вы нуждаетесь в деньгах?

– Вовсе нет, по крайней мере если речь идет о моих собственных потребностях. Отец обо мне хорошо позаботился, обеспечив мне пожизненную ренту. Но если бы у меня была большая сумма денег, по-настоящему большая сумма, я построила бы в Лозанне, на берегу озера, светлый и солнечный детский дом. Я даже место уже подобрала – большущий парк с полянами и высокими деревьями. Вы не ошиблись: в этих пансионах у меня было невеселое детство, и притом, заметьте, в довольно дорогих пансионах. А каково живется детям бедняков? Мой дом, если я его когда-либо построю, будет только для бедных детей.