Нет, это не могла быть я.

Я ведь ещё ни разу не целовалась. Ну, то есть, почти ни разу. Во всяком случае, не так.Кто-то просто распустил сплетни про меня и Мортимера. Будто что-то там между нами было прошлым летом. Мы с ним встречались ровно две недели и полдня.

Мы были вместе по двум причинам. Немного из-за того, что я в него влюбилась. Но главным образом потому, что он был лучшим другом парня Лесли, Макса. Мы так чудесно смотрелись вместе. Но с поцелуями у нас как-то не складывалось. Он всё старался понаставить мне засосов на шею, используя их в качестве отвлекающего манёвра, чтобы засунуть руки мне под футболку. Он так старался, что мне приходилось даже на тридцатиградусной жаре повязывать на шею платок. Всё время, что мы были вместе, я была занята вытягиванием рук Мортимера из-под моей футболки (особенно в тёмном кинозале, там у него вырастали как минимум две дополнительные клешни). Через пару недель мы решили по обоюдному согласию разорвать наши «отношения». Я была для Мортимера слишком «незрелой», а Мортимер был для меня слишком уж… э-э… приставучим.

Кроме него я целовала только Гордона, когда мы всем классом ездили на остров Уайт. Но тот поцелуй не считается, потому что, во-первых, он бы частью игры под названием «Правда или поцелуй» (я сказала правду, но Гордон настоял на том, что я вру), и во-вторых, это не был настоящий поцелуй.

Гордон даже жвачки изо рта не вытащил.

Кроме «засосной истории» (как выражалась Лесли) и мятного гордонова поцелуя я была ещё ни разу не целованной.

Возможно, даже и «незрелой», как считал Мортимер. Как-то я поздно начинала, в шестнадцать с половиной лет, это я и сама знала. Лесли, например, уже целый год встречалась с Максом. Но даже она считала, что поцелуи сильно переоценивают.

Лесли признавала, что, ей, возможно, просто не везло в жизни. Но те, с кем она в своей жизни успела перецеловаться, получили от неё по французскому поцелую двойку с минусом.

Надо ввести такой предмет в школе, назвать его «Целование» и поставить, например, вместо религиоведения, которое всё равно никому не нужно.

Мы много говорили о том, как должен выглядеть идеальный поцелуй, и посмотрели целую кучу фильмов только потому, что там были романтичные моменты с поцелуями.

— Ах, мисс Гвендолин, изволите вы ли сегодня обмолвиться со мною хотя бы парой слов или снова хотите пренебречь? — Джеймс увидел, как я выхожу из кабинета шестиклашек и подлетел ближе.

— Который час? — я оглянулась в поисках Лесли.

— Я, вероятно, кажусь вам похожим на говорящие часы? — Джеймс посмотрел на меня возмущённо. — Вы же, кажется, осведомлены — время не играет для меня никакой роли.

— И то правда, — я отошла в угол, чтобы глянуть на часы в конце коридора. Джеймс последовал за мной.

— Меня не было всего двадцать минут, — сказала я.

— Не было где?

— Ах, Джеймс! Мне кажется, я побывала у тебя дома. Очень миленько там всё. Столько золота. И свечки вместо ламп — так уютно.

— Да уж, не столь мрачно и безвкусно, как здесь, — сказал Джеймс и взмахнул рукой, указывая на серый коридор. Мне вдруг стало его очень жаль. Он же был ещё совсем молодым, а уже мёртвым.

— Джеймс, а ты уже с кем-то целовался?

— Простите?

— Ну, ты уже кого-нибудь целовал?

— Не подобает говорить об этом, мисс Гвендолин.

— Не целовался, значит?

— Я — мужчина, — сказал Джеймс.

— Что за ответ такой? — я засмеялась, потому что Джеймс состроил ужасно возмущённую мину.

— А ты хоть знаешь, когда родился?

— Хочешь оскорбить меня? Само собой разумеется, я знаю дату своего рождения. Это тридцать первое марта.

— Какого года?

— 1762-го, — Джеймс вызывающе выпятил подбородок. — Три недели тому назад мне исполнилось двадцать один. Я славно покутил с друзьями в Уайт-клаб, а отец покрыл долги в карты по случаю праздника и подарил мне гнедую кобылу дивной красоты. Угораздило же меня свалиться с этой глупейшей температурой. Потом проснулся, а всё вокруг — другое, и какая-то нахальная пигалица обзывает меня привидением.

— Мне искренне жаль, — сказала я. — Очевидно, ты умер от высокой температуры.

— Что за глупость! Это было лишь лёгкое недомогание, — сказал Джеймс, но в его взгляде мелькнула неуверенность. — Доктор Бэрроу не считал, что я мог заразиться оспой от лорда Стенхоупа.

— Хм, — пробурчала я. Надо будет как-нибудь погуглить про оспу.

— Хм. Что ещё за хм? — Джеймс выглядел сердитым.

— О, вот и ты! — Лесли вбежала в девчачий туалет и кинулась мне на шею. — Я прямо извелась вся.

— Порядок. Вернулась я, правда, в класс миссис Каунтер, но там никого не было.

— Шестиклашки сегодня на экскурсии в Гринвичской обсерватории, — сказала Лесли. — Как же я рада тебя видеть! Я сказала мистеру Уитмену, что ты в туалете, скоро душу выплеснешь. Он послал меня сюда, чтобы я тебе волосы с лица убирала.

— Отвратительно, — сказал Джеймс, закрывая нос платочком. — Передай веснушчатой, что о таких вещах благовоспитанным дамам говорить негоже.

Я больше не обращала на него внимания.

— Лесли, произошло нечто странное… что-то… необъяснимое.

— Тут я тебе верю, — Лесли повертела телефоном у меня перед носом. — Вот, на, я его у тебя из-под парты достала. Ты сейчас же берёшь телефон и звонишь маме.

— Лесли, она на работе. Не могу же я…

— Звони! Ты три раза прыгала во времени, последний раз на моих собственных глазах. Вдруг — хоп! — и тебя не стало! Это было так… нереально!Ты должна рассказать обо всём маме, чтобы это не случилось снова.

Показалось, что в глазах Лесли блеснули слёзы.

— Не иначе, у веснушчатой сегодня снова день наполнен трагедиями! — сказал Джеймс.

Я взяла телефон и глубоко вздохнула.

— Пожалуйста, — повторила Лесли.

Моя мама работала в больнице Святого Варфоломея. Я набрала первые несколько цифр и посмотрела на Лесли. Та попыталась улыбнуться.

— Гвендолин? — мама сразу узнала номер моего телефона. В её голосе звучала тревога. Такого ещё не случалось, чтобы я беспокоила её из школы. — Что-то не так?

— Мама… мне нехорошо.

— Ты заболела?

— Не знаю.

— Наверное, заразилась гриппом, сейчас новая инфекция гуляет. Значит так, иди домой и ложись в постель. Я сделаю тебе апельсиновый сок и обмотаю горло тёплым шарфом.

— Мама, это не грипп. Это хуже, чем грипп. Я…

— Может, оспа? — предположил Джеймс.

Лесли посмотрела на меня ободряюще. «Давай же! — прошептала она. — Скажи ей!»

— Доченька, что там?

Я глубоко вздохнула.

— Мама, кажется, я как Шарлотта. Только что я была… не знаю, когда. И сегодня ночью тоже…. Вообще-то всё началось вчера. Я хотела тебе рассказать, но боялась, что ты не поверишь.

Мама молчала.

— Ма-а-ам?

Я поглядела на Лесли.

— Она мне не верит.

— Ты всё неправильно объясняешь, — прошептала Лесли. — Попробуй ещё раз.

Но этого не потребовалось.

— Не уходи оттуда, — сказала мама совсем другим голосом. — Жди у ворот школы. Я возьму такси и скоро буду.

— Но…

Мама уже повесила трубку.

— Мистер Уитмен будет злиться на тебя, — сказала я.

— А мне фиолетово, — сказала Лесли. — Я подожду, пока не приедет твоя мама. О бельчонке позабочусь потом, это дело нескольких минут.

— Что же я натворила?

— Ничего! Только правильные вещи, — заверила меня Лесли.

Я сообщила ей всё, что только успела, о моём коротком путешествии в прошлое.

Лесли считала, что девочка, которая выглядела совсем как я, могла быть моим предком.

Я так не думала. Два человека не могут быть настолько друг на друга похожи. Если они не однояйцевые близнецы, конечно. Эту теорию Лесли тоже не оставила без внимания.

— Точно! Как в «Двойной Лоттхен» Кестнера, — сказала она. — Я при случае возьму этот фильм в прокате.

Я чуть не разревелась. Когда теперь у нас с Лесли хватит времени на то, чтобы, уютно устроившись, смотреть фильмы?