Его французский язык был ужасен. Рене засмеялся, засмеялся и рыжий, чуть сконфуженно, но непринужденно.

— Я бы с удовольствием поболтал с вами о том о сем, — проникновенно сказал журналист, легонько прикасаясь к плечу своего рыжеволосого преследователя.

— О, я тоже, сэр. — Рыжеватый улыбнулся еще шире и не совсем решительно предложил: — Может, мы продолжим разговор за стаканчиком вина? А, сэр? И не на этом проклятом французском языке…

— Да будет так, — согласился Рене, переходя на английский, и в свою очередь предложил: — Только не заменить ли нам вино на пиво?

— Как вам угодно, сэр. По мне, так пиво еще лучше. — Он помолчал, шагая рядом с Рене, и признался: — Если откровенно, я давно хотел предложить вам посидеть за столиком, да все стеснялся.

— Это почему же?

— Неловко, — рыжеватый покосился на журналиста, — уж очень разные у нас с вами положения: вы голова, а я всего-навсего хвост!

Рене усмехнулся, а рыжеватый философски заметил:

— А что поделаешь? Всем нам нужен кусок хлеба с маслом.

Оба они толком не знали этого района, поэтому попросту зашли в первый попавшийся пивной бар. Он был небольшим, не очень чистым и не совсем уютным. Рене хотел занять столик у окна, но рыжеватый просительно сказал:

— Давайте-ка сядем в уголок, чтобы никто не мешал.

Официанток не было. Пиво принес сам хозяин, плотный, мрачноватый мужчина неопределенных лет. К пиву рыжеватый взял сервела — большую толстую сосиску, разрезанную вдоль и политую горчичным соусом, пояснив, что завтракал лишь на скорую руку. Рене ограничился креветками, крупными, сочными и неожиданно дорогими.

— Меня зовут Боб, Боб Лесли, — представился Рене сосед, — а вас я знаю: Рене Хойл, журналист.

— А вы кто по профессии?

— Сыщик, — простодушно ответил Боб, облизывая полные губы, выпачканные пивной пеной, — детектив. Работаю по частному найму.

Глаза у Боба были синие-синие, васильковые и такие честные, что в эту честность не совсем хотелось верить.

— И какого черта вы вцепились в меня, словно клещ? — спросил Рене довольно сердито.

— Приказали, — равнодушно пояснил Боб. — Вот я и хожу за вами следом.

— Ходите, и что?

— Как что? — удивился Лесли. — Потом пишу отчеты: где вы были, с кем виделись, если удастся подслушать, то и о чем говорили. И получаю денежки.

Рене уткнулся в кружку, чтобы скрыть улыбку и избавить себя от необходимости отвечать на эти более чем откровенные признания.

Боб проследил за тем, как журналист допил пиво, и благожелательно предложил:

— Еще по полкружечки светлого, а? Да я схожу, зачем беспокоить хозяина, он намаялся за день.

Вернувшись, он словоохотливо продолжал:

— Вы не волнуйтесь, я не какой-нибудь там гангстер или коммунист. Чарльза Митчела знаете? Так вот я из его конторы.

Вместе с пивом Боб принес себе еще одну сервела. Он был расторопным парнем, все успевал: и есть, и пить, и разговаривать; челюсти у него работали методично и размеренно.

— Попутно я еще вроде телохранителя при вас. Само собой, если к вам прицепится полиция, мое дело сторона. А вот хулиганье, жулье, всякие там апаши и хиппи — другое дело, тут я скажу свое веское слово.

Рене показалось, что при последних словах круглые васильковые глаза Боба сощурились и похолодели, но, может быть, это только показалось? Во всяком случае, слово его действительно было бы веским: об этом говорили крупные руки с толстыми пальцами, поросшими совсем светлыми, редкими волосами, мощная колонна шеи и бугры мышц, которые Рене хорошо разглядел еще в бассейне «Бишлет». Боб дожевал вторую сервела, не без сожаления отодвинул опустевшую тарелку, отпил солидный глоток пива и вытер слегка вспотевший лоб.

— Вы ведь давно меня приметили, верно? Глаз у вас острый. — В голосе Боба звучало уважение. — Но и я заметил, что вы меня приметили. — Лесли подмигнул, добродушно засмеялся и продолжал: — Вообще-то мне полагалось доложить шефу, что вы меня усекли. Но я промолчал.

— Это почему же? — с интересом спросил Хойл.

— А деловой престиж? Что я за сыщик, если вы, простой журналист, меня раскололи? — Боб хитровато взглянул на Рене своими васильковыми глазами. А заработок? Скорее всего меня бы со слежки сняли — и в резерв. Ну а резерв — это худо, у нас ведь как у моряков.

— Как у моряков?

— Как у моряков, — охотно подтвердил Лесли. — У них в плавании одно жалованье, а на берегу другое. Так и у нас: когда ты в деле — одно, а когда ждешь или на подхвате работаешь, куда хуже. Вы уж меня не выдавайте.

— Какой мне смысл?

— Вот именно, никакого. Уберут меня, приставят другого, только и всего. Да не сердитесь, что я так плотно вас держу, ближе-то проще, а знать, что я тянусь за вами хвостом, вы все равно знаете.

Рене засмеялся. Боб охотно поддержал его и словно мимоходом, как нечто само собой разумеющееся, добавил:

— Раз уж все так сложилось, то вы не стесняйтесь и в случае чего обращайтесь ко мне.

— Это в каком же смысле? — доброжелательно поинтересовался Хойл.

— Да мало ли, — неопределенно ответил Лесли. — Судя по всему, дела у вас сложные. Может, нужно что-нибудь открыть или сломать, кого-нибудь припугнуть или проверить, я мастер на все руки.

Лесли спрятал свою добродушную физиономию за кружкой пива.

— А санкция сверху на это есть?

Боб поставил кружку на стол, облизал полные губы и едва заметно подмигнул.

— Зачем нам санкция? Разве мы сами не можем сделать свой маленький бизнес? Все будет между нами, слово джентльмена.

Лесли был просто великолепен в своей наивной откровенности, но было в этой откровенной простоте нечто нарочитое, выставленное напоказ. Прямо не профессиональный детектив, а актер из мюзик-холла! Это было тем более любопытно, что совпадало с некоторыми прогнозами Майкла Смита.

— А как насчет платы?

— Это уж зависит от дела, но сдается мне, что мы с вами поладим.

— Мне тоже так кажется, — улыбнулся Рене и на секунду задумался. — Пока у меня все гладко и по плану. Но, думаю, скоро наступят горячие денечки. Тогда мы поговорим всерьез.

— Схвачено, — солидно заверил Боб.

Перебирая потом в уме этот оригинальный разговор, Рене не без удовольствия подумал, что он добился немалых успехов на детективном поприще. Дай ему заглотнуть наживку, но не подсекай, рекомендовал дядя Майкл, пусть походит, считая себя свободным, и подождет. Этим ты не только скуешь его инициативу, но и заметно ограничишь возможность всяких ловушек со стороны Аттенборо. А в критический момент у тебя будет лишняя точка опоры!

Эдвард Невилл сидел на корточках возле камина, отчего лицо его стало похожим на спелый помидор, и со знанием дела помешивал угли в камине. Аттенборо, склонивший в поклоне голову, едва сдержал неуместную улыбку. Невилл в этой позе чем-то походил на разжиревшего к зиме медведя, самозабвенно роющегося в муравейнике. Переждав некоторое время, Аттенборо негромко откашлялся. Не поднимаясь с корточек, Невилл с натугой повернул голову.

— Это вы, Дейв, — констатировал он и снова принялся за камин. Простудились?

— Немного.

— Такой уж сезон, ничего не поделаешь. Не гонитесь за модными лекарствами. Выпейте на ночь чаю с медом и молоком, таблетки две старого доброго аспирина, не забудьте положить в ноги большую бутыль с горячей водой, укройтесь потеплее, и утром вашу простуду как рукой снимет.

Огонь в камине наконец-то разгорелся по-настоящему, и Невилл, швырнув на решетку глухо звякнувшие щипцы, кряхтя и упираясь пухлыми ладонями в еще более пухлые колени, с трудом распрямился. Некоторое время после этого он отдыхал, шумно переводя дух. У Невилла было широкое, заплывшее жиром простоватое лицо и умные насмешливые глаза. Передохнув и размяв поясницу несколькими волнообразными движениями тела, он мельком взглянул на Аттенборо, аккуратно опустил свое грузное тело в кресло и протянул ноги к камину.