— А где ты будешь ночевать?

— Здесь. Судя по всему, мне придется остаться в замке еще на два — три дня. Потом мы вернемся домой… несолоно хлебавши.

— Ты так ничего и не нашел?

Мэтр Робьон похлопал сына по плечу.

— Ты разочарован, малыш? Вот что я тебе скажу: если бы моя задача была обвинять, то, возможно, я указал бы кое на кого властям. Но нам, адвокатам, не пристало давать ход своим подозрениям. Ты видишь, я говорю с тобой, как с коллегой, правда, немного слишком импульсивным. Если у нас и появляется какая — то идея, приходится держать ее при себе.

— Ух, — облегченно вздохнул Без Козыря. — Значит, идея у тебя все — таки есть?

— Разумеется. Но никаких доказательств. Я долго искал хоть какую — то зацепку, но в конце концов был вынужден согласиться с заключением полиции. Кроме того, я разыскивал человека, который хотел купить это имение. Должен признать, сначала я ошибался; правда, которая мне открылась, ужаснула меня. Когда — нибудь ты поймешь, что реальность бывает иногда страшнее самых худших подозрений… Так что не стоит больше ворошить эту историю. Рауль Шальмон уже смирился с неизбежным. Бюжей превратился в предмет нездорового любопытства всей округи; единственный способ избавиться от всех этих журналистов, недоброжелателей и слабоумных — продать замок за любую цену. Что же касается тог, кто убил старики Шальмона, то сейчас это уже не имеет значения. Главное теперь — не допустить новой трагедии.

Франсуа даже подскочил.

— Ты думаешь, что…

— Я ничего не думаю. Я просто считаю, что за всеми этими театральными эффектами стоит чей — то тщательно продуманный план… А теперь кончай пить кофе и иди собирать чемодан.

«Гостиница «Океан», комната 24.

Среда.

Дорогой мой калека!

Итак, я покинул Бюжей. Делать было нечего — папа решил твердо, и мне пришлось подчиниться. Он так спешил удалить меня из замка, будто опасался, что там может случиться что — то похуже прежнего… Что у него на уме? Это тайна. Однако совершенно очевидно, что папа напрочь отметает теорию Альфреда Нурея, если, конечно, это можно назвать теорией. Пользуясь выражением, которое тебе так не нравится, — одно из двух. Либо прав Нурей, обвиняющий во всем некие неизвестные нам способности человеческого разума, — либо мой отец, который считает, что существует некий вполне реальный злоумышленник, действующий преднамеренно и методично. Спрашивается, во имя чего? Если этот таинственный преступник — Ролан Шальмон, то зачем ему понадобились навоз в машине, булыжники на камине и пожар в запертой комнате? Не говоря уже о загадочной смерти старика Шальмона. Нет, эта теория не проходит. Папа у меня, конечно, гений, но тут он, кажется, ошибается.

И вот я заперт в этом тоскливом отеле. Здесь нет фисгармонии… в общем, нет той атмосферы… Я оказался в центре внимания. Хозяйка все время пытается что — нибудь из меня выудить, а Сильветта, горничная, то и дело повторяет: «Не правда ли, здесь лучше, чем в Бюжее? По крайней мере, здесь вас никто не отравит. (И почему ей в голову пришла такая странная мысль?) А правда, что вы видели привидение?..» Я стараюсь отшучиваться, не принимать все это всерьез, но напрасно. Знаешь, мне уже хочется в Париж!

К счастью, остается пляж — великолепное место для встреч. Здесь я встречаюсь с Нуреем и с кузеном Дюрбаном, и они держат меня в курсе расследования, которое ведут в Бюжее жандармы. Эти бравые ребята свято уверены, что, собрав воедино все подробности происшедшего: точное время, вплоть до секунды, описание причиненного ущерба, показания абсолютно всех свидетелей, — они смогут понять, что происходит в Бюжее. Нурей только пожимает плечами: у него есть занятия поинтереснее. С тех пор как он вбил себе в голову написать роман о Бюжее, он тайком фотографирует там каждый уголок. Ему приходится торопиться — Симон предупредил его, что он сможет прожить в замке еще не более трех — четырех дней. Рауль увольняет прислугу. Я испытываю странное ощущение, наблюдая этот стремительный конец. Почему у меня так щемит сердце?..

Что до Дюрбана, то он и не думает ломать себе голову. Для него пожар в четырнадцатой комнате — лишь очередная выходка этого сумасшедшего дома. Не более и не менее.

Папа по — прежнему работает, не покладая рук. Он снова ездит в Ля Рошель, и я вижу его только за обедом. Папа, который всегда готов отдать должное хорошему столу, теперь хватает куски на ходу! А я… Что я могу поделать? Что бы ты сделал на моем месте? (Извини, я забыл про твою сломанную ногу.) Я гуляю по окрестностям, хожу в лес Сомонар (он великолепен!), в Котиньер. Там есть маленький порт, где сушатся голубые рыболовные сети. Я, Без Козыря, известный сыщик, постепенно превращаюсь в туриста! Впервые в жизни я зеваю, глядя на океан. Не исключено, что следующее письмо я пошлю тебе уже из Парижа. Чао, Марионетка!

Четверг.

Привет паралитику от слепца!

Слепец — это, конечно, я, потому что мой мысленный взор постоянно затуманен желанием докопаться до истины. Я захлебываюсь, я тону и не нахожу ответа. Что папа имел в виду, когда сказал: «За всеми этими театральными эффектами стоит чей — то тщательно продуманный план»? Заметь, эта мысль возникала и у меня. Я даже тебе писал, что кто — то пытается заставить нас уехать. Помнишь песню покойного Клода Франсуа[19] — «Что ушло, вернется вновь»? У меня из головы не выходит ее мелодия, только я сочинил к ней свой собственный текст: «Плана нет. О нет, план есть». И так все время!

В таком бесцельном времяпрепровождении есть и своя положительная сторона: теперь, кажется, я могу объективно оценить бредни Нурея насчет потусторонних сил. Даже странно, как я мог во все это верить?.. Возьмем хотя бы крестик в моем чемодане. Все понятно: его туда просто подложили. Испачканная машина семьи Биболе? Значит, кому — то понадобилось это сделать. Пожар? Налицо поджог. План есть! План существует! И знаешь, что меня в этом убеждает? То, что светит солнце, что его лучи не оставляют на песке пляжа ни единой тени, что жизнь прекрасна!

Я знаю, что ты мне на это ответишь: «Раз есть план, должен быть и тот, кто его придумал». Так вот, в данный момент мне это безразлично. Главное — что мне удалось избавиться от наваждения, затуманившего мой мозг. Может быть, я и ошибаюсь; я не претендую на то, чтобы быть умнее всех этих ученых, на которых ссылался Нурей. Может быть, в самом деле существуют на свете места, где происходят необъяснимые вещи, — Бюжей, например. Но я об этом больше не думаю и сплю спокойно. Я гуляю, не оглядываясь то и дело по сторонам, а маленький зуав, которого я ношу в кармане, больше не талисман, приносящий счастье или горе, а просто оловянный солдатик, и ничего более. Я свободен, старик, и это главное. Пусть я идиот, поскольку по — прежнему ничего не понимаю, но идиот свободный! Я отправляюсь купаться; закончу письмо, когда вернусь.

16 часов. Дорогой старина, я ужасно зол. Я должен помнить, что моему воображению нельзя доверять. Купаясь и загорая, я не имел права пускать свои мысли на самотек. Они не замедлили этим воспользоваться! Итак, план! Но кто из обитателей Бюжея мог быть его автором? Разумеется, не Дюрбан. Тем более не Рауль, у которого рушатся все надежды. И не Ролан — тот просто не в своем уме. И не Симон, потому что он окажется на улице, если замок будет продан или сдан в аренду. Тогда кто же? Только не отвечай: «Никто». Ведь может существовать сообщник — сообщник одного из четверых…

Обращаю твое внимание, что лично я тут ни при чем. Я не имею никакого отношения ко всем этим умозаключениям, которые крутятся у меня в голове. Напрасно я пытаюсь остановить их: процесс продолжается помимо моей воли… Итак, вряд ли сообщником обзавелся кузен Дюрбан: он бы до этого просто не додумался. Рауль тоже отпадает: он прекрасно разорится и сам по себе, без посторонней помощи. Симон? Вряд ли, ведь он такой осторожный… А вот Ролан — этот может. Клянусь, эта мысль меня ошеломила. И однако…