Если Бэрронс и понял мой не особо умный намек, он ничем себя не выдал. Плотно сжав челюсти, он не сводил глаз с человека у реликвария.

Когда мужчина повернулся к нам лицом, двое Невидимых, стоявших по бокам от него, тоже обернулись. Какой бы большой и злобный Невидимый ни охотился за «Синсар Дабх», он и сюда послал своих ищеек. Наш неизвестный соперник интересовался теми же людьми, что и Бэрронс: МакКейбом, Мэллисом, а теперь и О'Баннионом. Однако, в отличие от Носорогов, следивших за МакКейбом и Мэллисом, эти не насылали никаких чар, чтобы притвориться людьми, что поначалу удивило меня, а потом я поняла, что они в этом просто не нуждались. В своем настоящем облике они были невидимы для всех, кроме ши-видящих, таких как Бэрронс и я, а мы являлись довольно редкой породой. Я понятия не имела, почему эти Носороги решили оставаться невидимыми вместо того, чтобы войти в реальность и влиться в банду О'Банниона, как сделали их сородичи в случае с МакКейбом и Мэллисом. Однако, раз уж они так решили, мне вообще не следовало на них смотреть. По крайней мере, когда Невидимые притворяются людьми, я могу глядеть на них, какие бы чары они ни напускали, и ничем не выдать себя. Но, поскольку эти Носороги прятались от людей, мне нельзя было останавливать на них взгляд. Что проще сказать, чем сделать, ведь настолько чуждые твари непроизвольно приковывали внимание.

Получив от Бэрронса толчок под ребра, я сфокусировалась на человеке, стоявшем между тварями, который был, без сомнения, О'Баннионом.

Я сразу поняла, почему он достиг тех высот, которые теперь занимал. В любом столетии этот человек был бы бойцом, лидером, ведущим за собой остальных. Темноволосый, сильный, два метра грациозности, мускулы перекатываются под черными штанами, белой рубашкой и ладно сшитой итальянской кожаной курткой. О'Баннион двигался с уверенностью человека, который твердо знает: малейшее его желание – закон для остального мира. Его коротко остриженные волосы были густыми, зубы – безупречными и белыми, как и полагается зубам бывшего боксера с деньгами. Когда Роки улыбался, как, например, сейчас, Бэрронсу, казалось, что белая молния освещает его темную, ирландскую, демоническую сущность.

– Рад снова видеть тебя, Бэрронс.

Бэрронс кивнул:

– О'Баннион.

– Что привело тебя сегодня?

Бэрронс пробормотал что-то вроде комплимента здешней кухне, и они перешли к обсуждению текущих проблем, с которыми столкнулась одна из судоходных компаний О'Банниона в здешних доках. Бэрронс слышал кое-что на улицах, и это «что-то», по его словам, могло помочь решить проблему.

Я наблюдала за ними во время разговора. Роки О'Баннион был цельной, двухметровой мускулистой харизмой. Он относился к тому типу людей, которому стараются подражать мужчины. А женщины мечтают, чтобы этот человек затащил их в постель. В буквальном смысле слова затащил, – поскольку такой мужчина будет доминировать над любой женщиной. Я не сомневалась, что этот могущественный и просто сильный, грубоватый, но привлекательный ирландец с челюстью, словно выточенной из камня, является хладнокровным убийцей. А если учитывать его попытки проложить себе дорогу в рай, залепляя пластырем религиозного пыла зияющие раны своих грехов, он не просто убийца, он законченный психопат.

Однако ничто не могло поколебать ту симпатию, которую во мне вызывал О'Баннион, и вот в чем заключалась главная особенность этого человека. Я бунтовала против этого влечения, однако в то же время понимала, что если он направит свою демоническую ирландскую харизму на меня, если эти темные, глубоко посаженные глаза с интересом уставятся в мою сторону, меня, боюсь, захлестнет удовольствие. Даже если я знаю, что должна бежать от него как можно скорее и дальше, и по одной только этой причине Роки О'Баннион, так его растак, пугал меня.

Я была удивлена, заметив, что Бэрронсу тут так же неуютно, как и мне, и это меня не на шутку взволновало. Ничто не могло обеспокоить Иерихона Бэрронса, однако я четко видела, как напряглось его тело, как застыли черты лица, а вокруг глаз и рта обозначились морщинки. Недавняя игривость слетела с него в один миг. Он снова был подтянут, напряжен и сосредоточен, казалось даже, что его смуглая кожа необычно побледнела. Бэрронс был выше О'Банниона на несколько сантиметров и гораздо крепче, однако обычная жизненная сила, которую Иерихон всегда излучал, в этот момент словно... поблекла, и у меня возникло внезапное ощущение того, что девяносто процентов Иерихона Бэрронса отсутствуют здесь и сейчас, чрезвычайно занятые чем-то другим, и лишь десять процентов находятся в этой комнате, уделяя внимание нашему гостеприимному хозяину.

– Прекрасная женщина, Иерихон, – заметил О'Баннион, поворачиваясь – как я и боялась – в мою сторону. И, чего я тоже опасалась, я вспыхнула. Боксер шагнул ближе, обошел меня, оглядел со всех сторон, и в его глотке возник хриплый, одобрительный звук.

– Привлекательна, не правда ли? – ответил Бэрронс.

– Не ирландка, – заключил О'Баннион.

– Американка.

– Католичка?

– Протестантка, – сказал Бэрронс.

Я не опровергла его молниеносно придуманную ложь.

– Как жаль. – Внимание Роки снова переключилось на Бэрронса, и я наконец-то смогла свободно вздохнуть. – Рад видеть тебя, Иерихон. Если ты услышишь что-то по поводу решения моих проблем с доками...

– Я буду на связи, – ответил Бэрронс.

– Он тебе нравится, – сказала я позже, когда мы пробирались назад по практически пустым в три часа ночи улицам к центру Дублина. Информация, которой Бэрронс поделился с О'Баннионом, была вполне подходящей – он назвал нескольких членов местных банд, которые активно мешали ирландцу в его делах.

– Нет, мисс Лейн, – ответил Бэрронс.

– Ладно, может это и не симпатия, – согласилась я, – а уважение. Ты уважаешь О'Банниона.

Бэрронс снова покачал головой.

– Так что тогда?

Бэрронс относился к Роки О'Банниону со странной степенью уважения, чего он явно не демонстрировал в отношении остальных, и я хотела знать почему.

Он минутку поразмыслил.

– Если бы я оказался в горах Афганистана и мне предложили на выбор человека, который будет сражаться за меня голыми руками, или гору совершеннейшего оружия, я выбрал бы О'Банниона. Я не испытываю к нему ни симпатии, ни уважения, я лишь принимаю его таким, какой он есть.

Несколько кварталов мы прошли в тишине.

Я была рада тому, что сменила те стилеты, на которых ходила ночью, на нормальную обувь. Когда мы уехали от О'Банниона, Бэрронс домчал нас до книжного магазина, где потребовал полный отчет о том, что я почуяла. Когда я все рассказала, он оставил меня в одиночестве и отправился куда-то «на проверку и оценку некоторых узлов канализационной системы города», по его словам.

За время его отсутствия я успела подняться наверх и переодеться. Для этой прогулки я могла выбрать одежду сама: ползание по канализации требует чего-то старого, грязного и ненужного.

Мы вернулись в окрестности паба и ресторана О'Банниона на темном, лишенном особых примет «седане», которого я раньше не замечала в недрах невероятного гаража Бэрронса, оставили автомобиль у обочины в нескольких кварталах от нужного нам места и дальше отправились пешком.

– Постойте здесь минутку. – Положив руку мне на плечо, Бэрронс остановил меня у края тротуара, а потом направился на середину улицы. Иерихон снова был в обычном своем состоянии, занимая больше места, чем ему положено. Он тоже переоделся – в линялые джинсы, черную футболку и поношенные темные ботинки. Я никогда не видела его в чем-то настолько... плебейском, с его точки зрения, и крупное, мускулистое тело, которое обтягивали эти вещи, можно было назвать непревзойденным, если вы, конечно, предпочитаете именно такой тип мужчин. Я, слава Богу, не предпочитала. К тому же любоваться Иерихоном Бэрронсом – это все равно что смотреть на сильную, гордую черную пантеру, испачкавшую морду в крови и зачем-то натянувшую на себя одежду. В общем, очень странно он выглядел.