Ребята молча соглашались с горячими словами Владислава Геннадьевича.

— Так уж повелось у экслибрисов — картинкой говорить о владельце библиотеки больше, чем могут сказать буквы.

— Что-то вроде герба у средневековых рыцарей? — спросил Артем.

— Именно! Именно герб! — обрадовался Владислав Геннадьевич. — Только с гербом и можно сравнить экслибрис. Кстати, и насчет Средневековья Артем прав: мода на экслибрисы идет с пятнадцатого века. Ими стали обозначать книги из библиотеки своего замка германские бароны. И первыми рисунками на таких экслибрисах были чаще всего родовые гербы.

Артем смущенно опустил голову: он не любил, когда расхваливали его догадливость.

— Хотя первыми экслибрисами следует считать не средневековые, — а древнеегипетские.

— В Древнем Египте были экслибрисы? — изумился Виталик.

Владислав Геннадьевич кивнул:

— Не в том виде, в каком существуют сейчас — бумажные ярлычки на обложке книги. Первыми экслибрисами были глиняные таблички, которые фараон велел прикреплять ко всем свиткам и рукописям в своей библиотеке. Это было во втором тысячелетии до нашей эры.

— Ничего себе! — присвистнул Вовка.

— Знали такие таблички и в Ассирии. Знаменитый ассирийский царь Ашшурбанипал обладал библиотекой, в которой насчитывалось пятьдесят тысяч таких табличек.

— Пятьдесят тысяч? Вот это библиотека!

— В Россию экслибрисы пришли из Европы только в восемнадцатом веке. Сподвижники Петра Первого имели в своих домах большие собрания книг, и многие из них ставили на своих книгах экслибрисы.

— Так вот почему экслибрисы можно собирать! — воскликнул Артем. — Они гораздо древнее, чем марки.

Владислав Геннадьевич улыбнулся:

— Собирают их не из-за того, что они древнее. Просто это очень увлекательное занятие. Каких только экслибрисов не встретишь! Наверное, сколько людских характеров, столько и экслибрисов. Ну-ка, посмотрите вот на этот экслибрис и попробуйте рассказать мне о его владельце.

На экслибрисе были нарисованы высокие снежные горы, змея, птица и медведь.

— Кто начнет?

— Наверное, этот человек альпинист, — неуверенно начал Виталик.

— Верно. Он очень любит ходить в горы. Еще?

— Может быть, он охотник? — предположил Вовка.

— Не совсем, — улыбнулся Владислав Геннадьевич.

— Змея, птица и медведь… — задумчиво перечислил Артем. — Скорее всего он биолог.

— Правильно! Раньше он работал в экспедициях, добывал редких животных для зоопарков всей страны. Теперь он сам организовал зоопарк и каждое лето приглашает меня к себе в гости. А я все никак не соберусь…

Ребята так увлеклись коллекцией, что на время даже позабыли о цели своего визита. Вспомнил о ней Владислав Геннадьевич.

— Кажется, я вас совсем заговорил. Давайте-ка вернемся к вашей книге. Почему вы спросили меня, не был ли Степанов писателем?

Ребята переглянулись, и с общего молчаливого согласия рассказ начал Вовка:

— В книге, на последней странице, написано…

Владислав Геннадьевич внимательно выслушал рассказ о ливне, о книгах возле контейнера и прочитал карандашную запись. Читал он ее долго, пристально вглядываясь в каждое слово. Потом поднял на ребят глаза и лукаво поинтересовался:

— Это розыгрыш?

Вовка даже обиделся:

— Зачем же нам вас разыгрывать?

Владислав Геннадьевич смутился:

— Прошу прощения, если обидел вас. Дело в том, что надпись выглядит слишком уж свежей. Не похоже, чтобы ей было целое столетие…

Он снова помолчал и перечитал запись:

— Ну а если это не розыгрыш, то запись, по меньшей мере, очень странная. Кто ее мог сделать в книге Степанова? Сам Степанов исключается, хотя я, конечно, его почерка не знаю…

Владислав Геннадьевич размышлял вслух.

Он задавал какие-то вопросы и сам отвечал на них. Ребята, не говоря ни слова, слушали его бормотание.

Потом он замолчал и задумчиво склонился над книгой. Так прошло еще минут десять. Ребята его не прерывали.

Потом Владислав Геннадьевич тряхнул головой и улыбнулся.

— Несомненно одно — запись сделана каким-то писателем. И ничего удивительного в этом нет: Данила Григорьевич общался со многими писателями начала века.

— Значит, мы никогда не сможем установить, кому из них принадлежит эта запись? — расстроился Артем.

— Почему же? Я думаю, что лично для нас это, конечно, дело почти неразрешимое: ни вы, ни я не разбираемся в почерках писателей. А вот для эксперта из отдела рукописей такой вопрос покажется пустяком.

— Значит, нам нужно обращаться в отдел рукописей?

— Именно!

— Но для этого, наверное, нужен какой-то пропуск, — заметил Вовка.

— Нужен. Но это уже в моих силах. Оставьте мне свои телефоны. Думаю, завтра мы сможем отправиться в отдел рукописей. Я попытаюсь договориться, чтобы нас пропустили. Я позвоню вам вечером.

Мальчишки по очереди записали на листочке свои телефоны.

— Отлично, отлично! Мне бы теперь эту бумажечку не потерять! Я ужасно рассеянный.

Владислав Геннадьевич вложил листок в записную книжку и еще раз повторил:

— Крайне интересно! О каком пожаре идет речь? И почему кусок страницы оторван?

— Как раз в том месте, где могло быть имя преступника, — кивнул Артем.

— Хороша загадочка! Как математик, я просто обожаю логические задачки. Это, кажется, одна из них.

— Вы думаете, что одной логики для разгадки будет достаточно? — засомневался Виталик.

— Э-э, брат! Логика — великая штука! С логикой можно распутать самый запутанный клубок. Да и как ты предлагаешь решить загадку столетней давности? Все, кто мог что-либо разъяснить, давным-давно поумирали. На нашем вооружении только и осталось, что логика.

— У меня логика хромает, — признался Виталик.

— Зато у вашего Артема с логикой все в порядке. — Владислав Геннадьевич весело подмигнул Артему. — В математики пойдешь.

— Вряд ли, — вдруг сказал Вовка. — У него по математике больше тройки не бывает.

Он и сам не совсем понимал, зачем это говорит. Кого касаются тройки Артема? Но уж слишком обидно было слышать похвалы в чужой адрес.

Впрочем, Артем ничуть не обиделся:

— Это точно, — улыбаясь, подтвердил он. — Математика из меня не выйдет. И про логику вам показалось.

Владислав Геннадьевич посерьезнел и внимательно посмотрел на Вовку.

— Ну что ж, — шутливо развел он руками. — Вся надежда только на тебя. Кто-то же должен логически мыслить. Друзья не хотят. А ты справишься?

Вовка отвел глаза. Как это понимать? Как насмешку? Или как серьезный вопрос?

— Постараюсь, — буркнул он в ответ.

— Ну, и отлично! Значит, договорились — вечером ждите моего звонка. Да, кстати, кто помнит, куда я дел листочек с вашими телефонами?

— В записную книжку! — хором ответили мальчишки.

— Ну вот! Уже забыл!

Глава IV

ОТДЕЛ РУКОПИСЕЙ

Владислав Геннадьевич свое обещание сдержал. На следующий день в отделе рукописей их ждала строгая, неулыбчивая женщина лет пятидесяти.

Владислав Геннадьевич сам объяснил ей цель визита. Она внимательно рассмотрела запись, ничуть не усомнившись в ее подлинности.

— Мы хотели бы проверить, не принадлежит ли эта запись перу самого Степанова, — вежливо сказал Владислав Геннадьевич. — Можно ли это сделать в вашем архиве?

Женщина кивнула:

— У нас сохранился архив Данилы Степанова. Я сейчас разыщу образец его почерка, но… Он никогда не писал художественной литературы. В его архиве только деловая переписка и бухгалтерия по типографиям.

— И все-таки, если не сложно, — взмолился Владислав Геннадьевич.

— Подождите здесь.

Этого следовало ожидать — почерк не совпал. Сравнивать круглые, почти что детские буквы Степанова с резко наклоненными влево буквами незнакомца было бессмысленно.

Ребята расстроились. В который раз им показалось, что больше ничего сделать нельзя. Но Владислав Геннадьевич не терял надежды.

— Это говорит только о том, что нужно расширить круг поисков, — уверенно заявил он. — Я думаю, Варвара Денисовна, это не будет слишком затруднительно? Контакты Степанова с писателями, наверное, можно установить по переписке?