— Это уже лишнее, — прервал сосед. — Контейнеры у тебя. Отдай их.
— У меня нет… С собой нет…
— В камере хранения? Давай номерок!
— У меня нет номерка! — почти закричал Львенок, крутя головой в поисках защиты.
В зале были посетители, но никто из них не обращал внимания на мужчину и мальчика, беседующих у одной из витрин.
— Давай номерок! — тихо, но угрожающе повторил сосед.
Львенок помотал головой.
— Львенок! — подлетела откуда-то Зинка. — Куда ты запропастился? Мы тебя потеряли!
Львенок снова молча помотал головой. Казалось, он лишился дара речи. Сосед, услышав Зинкин возглас, тут же отодвинулся к другой витрине и принял отсутствующий вид.
— Львенок! Пошли в следующий зал! Там такие портреты! — сообщила Зина.
Львенок покосился на соседа и быстро двинулся к выходу. Сосед за ним не пошел. Не хочет никого впутывать. Дело хозяйское! Он не знает, что девчонки давным-давно в курсе дела.
— Зинка, — прошептал Львенок. — Как ты вовремя! Ты просто не представляешь!
— Представляю. Соседа Ирка увидела, а я побежала выручать.
Львенок подумал, что зря он без конца ссорится с Зинкой. Неплохая она девчонка, если разобраться. Вслух он этого говорить не стал. Неудобно как-то. Только буркнул:
— Спасибо! Теперь удирать надо. Он меня про контейнеры спрашивал. Думает, что у меня номерок от камеры хранения.
Львенок, Ира и Зина помчались по залам. Теперь было не до экспонатов. Главное, как можно дальше отойти от того зала с "Аристотелем", запутать след. В Эрмитаже это несложно. Залов много. Запутаться — раз плюнуть. В каждом зале по нескольку дверей.
Залы мелькали, как в калейдоскопе. Вот белый мрамор скульптур. Вот зал с портретами героев Отечественной войны 1812 года. А в этом зале они уже были. Значит, пошли вкруговую.
— Время? — отрывисто спросила Ира.
— Через двадцать минут заканчивается наш осмотр.
— Хорошо. Идем на выход.
— А где выход?
— Смотрите таблички.
— Вон туда.
— А теперь?
— Туда.
— Здесь мы тоже были.
— Черт!
— Да где же выход?
Новая проблема заслонила собой все, даже преследование соседа. Выхода не было. Выйти по табличкам — все равно, что решить сложнейшую головоломку.
— Извините, где здесь выход? — рванулась Ира к какой-то группе экскурсантов.
— Идите за нами.
Группа, ведомая экскурсоводом, как-то очень быстро выбралась из лабиринта залов. Но на выходе Львенка уже подстерегал сосед.
— Номерок, — сказал он, приблизившись вплотную и уже не смущаясь присутствием девчонок.
— Я ничего не сдавал в камеру хранения!
Львенок говорил чистую правду. Никакого номерка у него не было.
Девчонки стояли молча. Они не знали, что делать.
— Одна компания? — вдруг усмехнулся сосед. — А где еще один дружок? Тот, что вызывал "Скорую"? Караулит контейнеры?
— Ребята! Собираемся здесь! — это был командный голос Евгении Кирилловны.
— Нас зовут! — решительно сказала Зина и поволокла друзей за собой.
Сосед прикусил нижнюю губу, решая, что делать дальше, но за ребятами не пошел. Группа вышла на улицу. Костя с сумкой стоял у выхода.
— Все нормально, — шепнул он, передавая Львенку сумку. — За мной никто не следил.
— Зато за нами следят, — вздохнул Львенок. — Он догадался, что сумка у тебя. Перехитрить его не так-то просто.
— На сегодня у нас еще одна экскурсия, — объявила Евгения Кирилловна. — В Кунсткамеру. Поскольку это совсем недалеко, автобус нам не понадобится. Пройдем пешком.
Ребята переглянулись. Безнадежный случай. За пешей экскурсией соседу проследить несложно, а вот ребятам скрыться от него — почти невозможно.
— Придется отдать сумку, — сказал Зина, и Львенок тут же со злостью подумал, что Зинка все-таки трусиха и дура, не зря он с ней каждый день ругается.
— Отдать сумку? — переспросил он.
— Отдать. Это его вещи.
— А если там шпионские донесения?
— Ну и пусть он подавится этими донесениями!
— Тихо, тихо! — вмешался Костя. — Сумку отдавать нельзя. Нужно придумать что-то похитрее.
— Что?
— Теперь давайте я буду отвлекать. Я пойду в музей и сдам в камеру хранения сумку. Но контейнеров там не будет.
— А где будут контейнеры? — в один голос поинтересовались остальные.
— У вас.
— План, конечно, хороший, но пустую сумку не возьмут в камеру хранения, — качнул головой Львенок.
— Положим туда вещи. Львенок, давай кепку. Я сниму ветровку. Сумка уже не будет пустая.
— Но она легкая!
Костя присмотрелся, на ходу подобрал какую-то железяку и сунул ее в сумку.
— Я пойду с тобой в музей, — сказала Ира. — Сосед к тебе обязательно подойдет. Лучше, если нас будет двое.
— Выходит, я с Львенком буду таскать эти контейнеры? — изумилась Зина. — Не пойду я с ним!
Львенок косо посмотрел на нее, но промолчал. Он тоже не жаждал бродить по городу в ее сопровождении, но, в отличие от Зины, он понимал, что другого выхода нет. Нужно разделиться. И нужно потерпеть друг друга. Не так уж это и долго.
— Пойдешь! — приказным тоном оборвала Зинку Ира. — Львенку опасно оставаться одному. Тем более с контейнерами в руках.
Зинка что-то еще проворчала, кажется, насчет того, что кто-то идет в музей, а не охраняет Львенка, а кому-то приходится… Но ее не слушали. В это время Ира, Львенок и Костя на ходу разгружали и снова загружали сумку. Для этого пришлось вклиниться в самую толпу ребят, чтобы сосед не мог на расстоянии разглядеть их манипуляции.
У Кунсткамеры, у самого входа, смешавшись с очередью в кассу, Зина и Львенок исчезли, унеся с собой контейнеры. Костя и Ира совершенно спокойно подошли к камере хранения, сдали сумку, получили номерок и пошли за экскурсоводом вместе со всеми.
— Он идет за нами, — прошептала Ира, заметив соседа.
— Хорошо. Не оборачивайся, — попросил Костя.
И Ира, и Костя тщетно пытались прислушиваться к рассказу экскурсовода. Они бездумно переходили из зала в зал, спинами чувствуя поблизости противника. Неприятное ощущение.
— Скорее бы уже подошел! — не выдержала Ира.
Костя не ответил. Он смотрел на заспиртованных уродцев и думал, что неплохо было бы вот так же заспиртовать сейчас соседа, чтобы он сидел в банке, не шевелился и не искал контейнеры. Пусть бы его потом расспиртовали. Но потом. Когда ребята увидят уже содержимое железного контейнера, а еще лучше, когда уедут в Москву.
— Давай нарочно отстанем от группы, — предложила Ира. — У меня уже нервы не выдерживают.
Костя хотел сказать, что и у него нервы на пределе, но подумал, что это будет как-то не по-мужски, и коротко ответил:
— Давай.
Экскурсовод что-то увлеченно рассказывал про древние народы Южной Америки, а Костя и Ира остановились как вкопанные перед огромной фигурой индейца с ярко разрисованным лицом. Наверное, они остановились слишком резко, и выглядела их остановка не очень естественно, но сосед не обратил на это никакого внимания. Он тут же воспользовался удобным случаем, подошел к ним и потребовал:
— Номерок!
Костя без лишних слов достал из кармана номерок и протянул его соседу. Ему даже не пришлось разыгрывать удивление или испуг — лицо невольно выразило страшное волнение, а рука, протягивающая номерок, заметно дрожала.
Сосед рывком выхватил у него номерок и почти выбежал из зала.
— А вдруг он вернется? — спросила Ира.
Косте стало неловко, что она видела его дрожащую руку, поэтому он небрежно произнес:
— Пусть попробует! Я тогда охрану позову и скажу, что он у меня номерок украл.
Петр все больше любил уединение в маленьком дворце "Монплезир". Здесь все было сделано по его вкусу. Царя в "Монплезире" никто не осмеливался тревожить.
Год от года хорошел Петергоф. Совсем недавно забили фонтаны. И придворные, и иноземцы дивились на "Шахматную гору", на Большой каскад с гротом, на "Пирамиду", на великолепные мраморные статуи "Адам" и "Ева".
К Большому парадному дворцу теперь нельзя подойти на яхтах, как раньше. Крутое побережье уже не кажется диким. Разбиты регулярные парки на европейский манер, с четкими линиями-аллеями, с подстриженными деревьями, с симметрично расставленными скульптурами и фонтанами.
Петр обдумывал слова нового указа, но никак не мог сосредоточиться. Завтра Самсониев день, день преславной Полтавской баталии. Празднества в Петербурге. Фейерверк и маскарад в Петергофе.
Петр вспоминал такой же летний день 1709 года. Четырнадцать лет минуло, а каждый миг той битвы перед глазами, будто вчера была.
Мелькают шведские знамена со львом на гербе. Атака. Громогласное "Ура!". Неистовая скачка впереди войска. Свист ядер и пуль.
Пожалуй, ни одно событие в жизни Петра не было таким ярким, как битва под Полтавой.
Петр вспомнил, что сегодня ему предлагали украсить Большой каскад центральной фигурой — позолоченной статуей Самсона, разрывающего пасть льву. Это символ победы над шведской армией Карла Двенадцатого.
"Сия преславная виктория произошла в Самсониев день, государь".
Впрочем, символ не нов. Тогда, после баталии, появились гравюры, на которых Петр изображался "Самсоном Российским", а Карл — поверженным львом.
Надобно ли такую скульптуру делать центральной? Хорошо ли будет? Не тщеславие ли это? Так ли усердно постарался он, Петр, для государства своего Российского?
Петр вдруг с горечью понял, как мало сделано. Конечно, русский народ ученее стал. Не только церковные школы теперь, но и светские. Не надо нынче за любыми знаниями в Европу выезжать. Есть Пушкарская школа, есть школа математико-навигацких наук, есть медико-хирургическая, инженерная, артиллерийная школы, школы переводчиков при коллегиях, морская академия.
Все делает Петр, чтобы сделать народ просвещеннее. Открыты общедоступный театр, музей-кунсткамера, где за посещение денег не берут, наоборот, угощают всех пришедших, дабы интерес к диковинным вещам в них пробудить. Есть теперь в России и публичная библиотека.
Построены Петербург, Кронштадт, Петергоф. Флот российский появился. Да много еще чего.
Но много еще сделать предстоит. А молодость ушла. Ушли лучшие годы. Все сильнее и сильнее давит груз прожитых лет. Пора подумать о том, кто унаследует престол.
Это мысли темные, тяжелые, и Петр морщит лоб. Сына Алексея нет в живых. Да и какой бы из него наследник вышел? Против отца заговоры строил. Крут был Петр на расправу с сыном. Слишком крут… Никогда того греха не замолить.
Дочери Анна и Елизавета. Анна замужем и права на русский престол не имеет. Елизавета умна, но молода еще слишком.
Жена Екатерина Алексеевна. Ей бы все увеселения да маскарады, наряды да фейерверки.
Лучший друг Александр Меншиков. Верен, как пес, умен, дело знает, да казна с ним совсем опустеет. На руку нечист, а государству нужно быть сильным и богатым.
Вот и нет никого, кто дело Петрово продолжить бы смог. Неужто так и закончится все со смертью государя? Неужто все прахом пойдет? Не отзовется ни в ком? Не откликнется?
Петр усмехнулся. Многие думают, что нрав у царя жестокий, что лютует он зазря, а того не знают, как гложут его сомнения, как трудно бывает решиться, как невыносимо чувствовать себя бессильным, букашкой неразумной, которая копошится, копошится всю жизнь, а всех и делов-то, что с цветка на цветок переползет. Досадно себя такой букашкой ощущать, да ничего не поделаешь — многого уже не успеть.
Пускай будет Самсон, разрывающий пасть льву. Не во славу Петра. Во славу народа российского.