К такой же древности, может быть, относятся и глифы Маянских письмен. Вот один из них, так называемый «Небесный Щит».
Два концентрических круга означают, должно быть, окружающие город стены и рвы; внутренний кружок — должно быть, Акрополь, а четыре к нему ведущих радиуса — пересекающие город улицы: все, как в столице атлантов, по описанию Платона. Город находится между двумя «мумийными связками», mummybundls, — исполинскими, туго набитыми кулями, в каких погребали Майи усопших; в каждую «связку» входило множество тел. Слева — куль черный, справа — белый: первое погибшее человечество — в том; в этом — второе. А надо всем — продолговатый, четырехугольный «щит», разделенный надвое: справа — молниеносные стрелы, слева — небесная, над морскою пучиною, хлябь, в виде огромных капель дождя, падающих на такие же огромные волны (Spence, pl. IX, 1).
Весь потоп Еноха-Атласа, вся «Атлантида» Платона сжаты, сосредоточены в этот магический знак — хранящий землю от второго потопа, Небесный Щит.
А вот и другой знак тех же письмен.
Струйчатые полосы, расположенные лункою или петлею в нижней части рисунка, означают «великие воды потопа»; три четыреугольника, каждый с кружком внутри, вписанные в лунку — три затонувшие, с городами острова, а выходящий из вод человек-дерево — безголовое туловище-ствол с могучими ветвями-руками, распростертыми к Востоку и Западу, есть второе, восстающее из водного гроба, человечество (Spence, pl. IX, 5).
Если в том знаке — Небесном Щите — воскресение мертвых будет, то в этом — оно уже есть.
Память о потопе сохранилась, кажется, у всех народов Нового и Старого Света: это, можно сказать, единственно общее и первое воспоминание всего человечества (Delitzsch, Genesis, p. 203). Но здесь, в Центральной Америке, оно сохранилось так живо, как больше нигде во всем мире, кроме разве еще древней Вавилонии — Шумеро-Аккада. Здесь это больше чем воспоминание — это как бы горячешный, все один и тот же, неотвязно мучающий бред: было вчера — будет завтра. Мало говорится об этом, потому что незачем: слишком хорошо помнят все — помнят, как «очевидцы»; и страшно говорить, язык прилипает к гортани.
«Раз в четыре года, — восьмидневный пост, в память о том, что мир погибал трижды», — сказано в древнемексиканском кодексе Telleriano Remensis, в подстрочном примечании к календарю годовых праздников, под 30 января, 12 yzcatli (Dévigne, 98). И больше ни слова; молчание — молитва: «О, Тлалок, Водяной, помилуй нас, не погуби!»
«Небо спустилось к воде (Океана), и в один день погибло все; все, что было плотью, истребил тот день», — как будто повторяет Платона календарный кодекс Chimalpopoca, Повествование Солнц (Donelly, 90): «В один день… остров Атлантида, погрузившись в море, исчез». Видно по этой краткости, что обоим рассказчикам одинаково страшно.
Несколько длиннее рассказ в поздней, XVII века по Р. X., записи, кажется, древнейших сказаний доколумбовой Америки, — в Гватемальском кодексе Popol Vuh: «Воды, поднятые Сердцем Неба, Гураканом, закипели, и нашел на всю тварь великий потоп… Падала с неба горящая смола, лицо земли почернело, черный дождь шел днем и ночью, и шум был в небе, как от бушующего пламени. Люди бегали, давили друг друга, взлезали на крыши домов, но дома под ними падали; взлезали на деревья, но деревья стряхивали их; прятались в пещеры, но пещеры давили их. Вода и огонь истребляли все» (Donelly, 91–92. — Roisel, Les Atlantes, 1874, p. 36. — Spence, 117.).
В Книге Бытия — только потоп, а здесь, так же как у Платона и Еноха, — пожар и потоп вместе, что, конечно, согласнее с «памятью земли», Геологией.
Надпись Паленкского храма (Palenqué), в царстве Майя, говорит о «страшном землетрясении, подымавшем землю волнами, как море», о зияющих кратерах, клубах дыма и потоках лавы, о всесокрушающем взрыве паров от соприкосновения подземных вод с расплавленными металлами. «Все это было, и память о том хранится в этих святых письменах», — заключает надпись. — «Шорох камней, влекомых прибоем, шелест катящихся раковин, шум волны, вьющейся рогом по берегу, слейте ваши голоса с голосом святых письмен, ибо мудрость та же, та же память и в вас» (F. de la Rochefoucauld, Palenque, 1888, p. 124).
«Люди сделались рыбами», — сказано в одном древнемексиканском описании потопа (Codex Vaticanus В, ар. Donelly, 89), и в древневавилонском:
Тем же страшным запахом потопных вод — человечьей икры — пахнет глиняная дощечка Ниневийская и агавный листок древнемексиканского папируса. Чтобы двум рассказчикам на двух концах мира мог случайно прийти в голову образ такой меткий и странный, как «люди — рыбы», «человечья икра», невероятнее, чем то, чтобы один ключ мог отпереть два разных замка. А если совпадение не случайно, — значит, от Месопотамии до Мексики протянулась между этими двумя рассказами, как тончайшая паутинка, незримая нить.
Самое частое и древнее сказание почти всей доколумбовой Америки сохранило память о великом переселении народов, бегущих от какого-то ужасного бедствия на море (Conr. de Meyendorff, L’Empire du Soleil. Perou et Bolivie, 1909, p. IX).
«Книга Переселений», Tira, несомненно доколумбовский, очень древний кодекс Тольтеков, сообщает о восьми племенах, пришедших на берега Тихого Океана (M. R. Mena, Les arts anciens de l’Amérique. Exposit. du Louvre, 1928, p. 99). Надпись Паленкского храма говорит о таком же переселении племени Nahuatl Quiché: «Страшным ураганом горький Океан, вечно боримый людьми, прорвал плотины, разрушил дома, очаги, корабли. Видя то, союз народов бежал, ища спасения на твердой земле… далеко, далеко… Нас вели звероловы-кочевники через пустыни, болота и непроходимые чащи лесов» (De la Rochefoucauld, 102).
Родина Ацтеков — Aztlan — «земля на великих водах», «остров». С этим словом почти всегда связан иероглифный знак воды. Aztlan — Atlant, это созвучье, может быть, не случайно. Остров с горою, окруженною концентрическими кольцами стен и каналов, подобно Акрополю в столице Атлантов у Платона, изображается и на Ацтекских рисунках Ацтлана (Spence, pl. XIV, p. 202).
По тому же атлантидному плану построена и древняя столица Мексики, как видно из рисунка, сохранившегося от времен последнего Ацтекского царя, Монтезумы (Spence, pl. XIV, p. 202).
Сущность всех этих планов — сложное, в концентрических кольцах, сплетение воды и земли, как бы земноводный лабиринт.
«Остров Атлантида, погрузившись в море, исчез. Вот почему, до настоящего времени, моря этого нельзя ни переплыть, ни исследовать: ход кораблей преграждается множеством ила, поднявшегося над Островом», — сообщает Платон (Pl., Tim., 25, d). «В начале Внешнего моря находятся мелкие места; воды его тинисты, и тамошние подводные камни называются Мелями, brahê», — сообщает Аристотель (Aristot., de mirabilibus auscultationibus, 245. — Hennig, 10).
Ужас внушало пловцам это «Мрачное море» Тацита, «Травяное море» финикийцев, «Воды смерти» Гильгамеша. Только Христоносец — Христофор Колумб победил древний ужас.
Травами Саргасского моря, чья площадь, по исчислению Гумбольдта, вшестеро больше Франции, всплыла будто бы растительность затонувшего материка, как сено над скошенным, во время половодья лугом, и плавает так, вот уже десять тысяч лет: можно только подивиться, что люди поверили и еще верят этой нелепой сказке. Мы теперь имеем очень простое объяснение Травяного моря: множество плавучих водорослей, отрываемых, в пору летних тропических бурь, от прибрежных скал и коралловых рифов у Антильских островов, Виргинии, Порто-Рико, Гаити, Ямайки, и уносимых двумя теченьями, Антильским и Флоридским, образует бесконечные травяноводные степи (J. Peter, Atlantis, p. 20).
