Некогда было не два, как сейчас, а три пола: мужской, от Солнца, Отца, женский, от Земли, Матери; а третий мужеженский или женомужской, от Луны, причастной обоим естествам — земному, материнскому, и солнечному, отчему. Два пола уцелели, третий — исчез, но след его сохранился в однополой любви мужчин к мужчинам, поклонников Афродиты Небесной, Урании, бессмертной и бесплодной Девы (Pl., Symp., XIX). «Люди третьего пола» влекутся друг к другу, чтобы восстановить единство божественной личности, разрушенное в человеке половым делением. Мужчины любят мужчин, женщины — женщин, потому что для тех в мужском просвечивает женское, а для этих в женском — мужское; как бы золотая россыпь первичной двуполости — целого Человека, Андрогина, бóльшего, чем нынешний человек, расколотый надвое, на мужчину и женщину, сверкает в темной руде двух раздельных полов.

Вот это-то возможно-большее, первично-целое, совершенное, и пленяет «людей лунного света» в однополой любви.

Двум полам сопутствует третий, как живой земле — мертвая луна, Атлантида Небесная. Если так, то Содом вечен, и величина его постоянна. Рост и убыль его, подобно фазам луны, мнимы; действительная же величина неизменна; неизменно количество, изменяется лишь качество. В наши дни оно изменилось, как никогда, за два тысячелетия христианской истории. Люди всегда и везде воевали, и часть их всегда и везде жила в Содоме; но такой войны, как последняя, и такого Содома, как нынешний, никогда и нигде еще не было.

Главной, внутренней стеной, отделявшей брак от Содома, был «священный ужас»: брак от Бога, Содом от дьявола. Ужас рассеялся, религиозный довод пал, и с ним пошатнулись все остальные, нравственные, социальные, эстетические, научные, философские доводы. Только внешняя стена уцелела — уголовное законодательство. Но святости брака не доказывают законы против содомлян, так же как святыни собственности не доказывают законы против фальшивомонетчиков: те уменьшают прирост населения, эти подрывают финансы, но с нравственным злом и добром такие соображения не имеют ничего общего.

Может быть, уцелел и главный корень всех нерелигиозных доводов против Содома — слабый пережиток того же священного ужаса: однополая любовь противоестественна. Но мы ведь хорошо знаем, что в жизни многих растений и животных господствуют такие чудовищные, на человеческий взгляд, «половые извращения» вообще, и такой андрогинизм в частности, что лучше бы нам на природу не ссылаться вовсе: все наши человеческие мерки «естественного», «согласного с природой», ею же самой ломаются безжалостно. Да и что такое культура, техника, все человеческое творчество, как не борьба человека с природой, выход из нее во что-то иное, может быть, высшее, то есть, в последнем счете, движение человека против или сверх естества? Почему же мы включаем в это движение все, кроме пола?

И, наконец, последний, отчаянный довод: род человеческий Содомом прекращается, а надо, чтоб он продолжался. Но почему надо, мы не знаем. Лучшая часть его — первохристиане — ждала, и большая часть его — буддисты — все еще ждет конца своего, как избавления, и надо сказать правду, ход мира вовсе не таков, чтобы легко было доказать, что ожидание это безумно или безнравственно.

Вот в чем изменилось качество Содома в наши дни. Пруст не ошибся: «первое явление Женомужчин» произошло недаром: вышли на свет и уже в темноту не выйдут. Содом глубже, чем думает брак; день брака заходит, восходит ночь Содома, святая или грешная, благоуханная или смрадная, — это смотря по вкусу. Пал Сион, Содом восстал. Племя, «отверженное» некогда, теперь уже таким себя не чувствует: древнее проклятье снято с него, и огненный дождь ему не страшен. Третий пол смотрит прямо в глаза двум остальным и говорит: «Я, как вы; я лучше вашего; я первенец создания, свет мира, соль земли: вы — половины, я — целое».

Вот небывалое. Был «Божий мир», pax Dei, и люди, воюя, знали, что нельзя воевать, убивать: «не убий», смутно помнили; был Божий брак, и люди, живя в Содоме, знали, что Содом — ужас и мерзость. А теперь разрешили себе и то и другое, по совести, так беззащитно-преданы, как никогда, этим двум язвам — войне и Содому.

Демону пола, неумолимой Судьбе, Адрастейе, как называют его Фригийские таинства бога Аттиса, — «исступленному обоих полов вожделению», insana et furialis libido ex utroque sexu nata, как называет его один тогдашний христианский писатель, — этому искушающему демону совесть человеческая, в наши дни, в молчании всех религий, отвечает, как императрица Юлия Домна ответила сыну своему, Каракалле, на ложе кровосмешения: «si libet, licet, если хочешь, — можно» (Spart., Carac., X).

Свежий румянец на Европейское яблочко все еще наводит лютое лицемерие, особенно в англосаксонских странах (вспомним гибель Оскара Уайльда), но сердцевину яблочка уже изъел червь Содома. Мир никогда еще не был под таким грозным знаком двойного конца: Европа — война, Европа — Содом.

Книга Вейнингера «Пол и характер» появилась в 1903 году, после самоубийства автора. «Я убиваю себя, чтобы не иметь возможности убивать других», — писал он перед смертью. Многие могли бы это сделать и сказать, через десять лет, накануне войны, но только один Вейнингер понял, что между полом и войной есть какая-то страшная связь: «половое соитие родственно убийству» (Вейнингер).

Вейнингер, двадцатилетний юноша, ненавистник женщин, — новый Аттис, мог бы так же, как тот, древний, оскопившись у ног Адрастейи, двуполого демона, воскликнуть: «Вот тебе то, чем причинил ты столько безумств и злодейств!» (Arnob., contra nation., V. 7)

«Я мог бы наполнить багровыми клубами дыма мир, но не хочу; и сгорело бы все, но не хочу», — скажет Розанов, противоположный двойник Вейнингера, женолюбец, итифаллический, вожделеющий Аттис (был и такой), или устами Розанова, все тот же демон с двойным лицом — войной и Содомом, поджигатель всех обреченных миров, Атлантид (В. Розанов. Опавшие листья, 1915, II, 11).

Нитцше, Розанов, Ленин — личность, пол, общество. Первая искра пожара вспыхнула в личности, долго и незримо тлела в поле, и, наконец, пламя выкинуло в обществе и «багровыми клубами дыма» наполнило пока еще только Россию, но, может быть, наполнит мир, и «сгорит все».

«Дух вынут из пола, и умирающее тело его заражает зловоньем своего разложения цивилизацию», — остерегает Розанов (В. Розанов. В мире неясного и нерешенного, 1904, с. 102). Да, нынешний пол Европы — Дантова «злая яма», mala boggia, — самая ледяная и черная бездна Ада: в нее-то все и проваливается, как Атлантида; внешний провал — война, внутренний — Содом, и какой из них глубже, трудно сказать.

«Я думаю: не можно ли эту цивилизацию послать к черту на рога, как несомненно от черта она и происходит?» — скажет Розанов (В. Розанов. Люди лунного света, 1913, с. 267). Розанов скажет — Ленин сделает.

«И ты, Капернаум, до неба вознесшийся, до ада низвергнешься; ибо если бы в Содоме явлены были силы, явленные в тебе, то он оставался бы до сего дня. Но говорю вам, что земле Содомской отраднее будет в день суда, нежели тебе» (Матф. II, 20–24). Это, может быть, и о нашем Капернауме, бывшей христианской Европе, сказано.

В двух диалогах Платона об Атлантиде, «Тимее» и «Критии» дана эсхатология войны, а в двух диалогах об Эросе, «Федре» и «Пире», — эсхатология пола. Общие корни их уходят в «тайное знание» орфиков, но, кажется, связь их остается самому Платону непонятною, может быть, потому, что и здесь, в Эросе, так же как там, в Атлантиде, концы с концами у него не сходятся.

«Когда же постепенно божеская природа истощилась в них (атлантах), и человеческая окончательно возобладала над божеской, то они уже не могли вынести того, что имели, и развратились».

Начали развратом, кончили войной; Эрос начал, кончил Эрис. Это и значит: Атлантида, гибель первого мира, — Война и Содом вместе.