– Я?

– Да. Или, скорее всего, ты! Потому что есть и другая возможность: а вдруг эту пеленку похитили в Испании и завернули в нее другого младенца? Теоретически это не исключено.

– Это маловероятно, на мой взгляд.

– Да, мой мальчик, и тем не менее в таком случае ты не Коллинкорт. И до тех пор, пока у нас нет доказательств, что это Джейн положила тебя в пеленке неподалеку от Камподиоса, в глазах закона у нас нет последнего звена в цепи доказательств твоего происхождения.

– Это меня не пугает, – Витус поднялся и заменил свечи в канделябре на ломберном столике. – Для меня важно только одно: чувство подсказывает мне, что здесь я обрел свои корни, даже если мои родственные связи несколько туманны.

– Нужно все выяснить до самого конца, чтобы была полная ясность, – лорд улыбнулся и протянул свой бокал, чтобы Витус наполнил его вновь.

– Если отвлечься от наших очень дальних родственников, то кроме меня есть еще Томас, Арлетта и ты – вот и все Коллинкорты. Томас с Арлеттой по ту сторону океана. Остаешься ты один.

– Так вы считаете, что я сын Джейн?

– Конечно. Я это нутром чувствую. Еще тогда, когда Пембрук с поникшей головой явился ко мне с рассказом о случившемся, я был твердо уверен, что последнее слово в этой истории еще не сказано. Я предвидел, что рано или поздно Джейн или ее сын внезапно объявятся.

– А какую роль, собственно говоря, играл лорд Пембрук?

– Аллан Пембрук был другом нашей семьи. В детские годы он был знаком еще с твоим прадедом Джеймсом. Однажды Уильям одолжил ему значительную сумму, когда Пембруку нужно было расплатиться с карточными долгами. С тех пор он считал себя обязанным моему брату. Я хорошо помню, как он не хотел сопровождать Джейн во время перехода через океан, но в конце концов вынужден был согласиться. Он нанял на наши деньги команду и вышел с Джейн в море на «Тандебёрде». Остальное тебе известно. Может быть, стоит добавить вот еще что: по возвращении Пембрука разразился не только страшный переполох из-за исчезновения Джейн, но еще и спор из-за высоких расходов на ремонт судна в Виго. Пембрук хотел возместить свои убытки, а Уильям, наоборот, требовал вернуть сумму, потраченную на команду, поскольку Пембрук свою миссию не выполнил. Да... Ну, вот, а два года спустя Уильям, страшно потрясенный исчезновением горячо любимой дочери, умер от тоски. Так по крайней мере утверждала Элизабет, его жена, которая три года спустя последовала за мужем.

Наступила пауза. Витус, мысли которого постоянно возвращались к Арлетте, заметил, как устал старый лорд.

– Скажите, дедушка, разве не удивительно, что Арлетту тоже потянуло в Новый Свет, как годы назад ее мать Джейн?

– Ах, Арлетта, моя Арлетта... У нее взрывной темперамент: то смеется до упаду, то до смерти грустит. Когда она улыбается, в комнате становится светлее, а сердится – в нее вползают сумерки. Она еще очень молода, Витус, и характер у нее еще не устоялся. Ничем иным я не могу объяснить, почему в один прекрасный день ей захотелось повидаться с дядей Томасом, который жил где-то у черта на куличках. Может быть, ей просто претило однообразие деревенской жизни? Не знаю, не знаю... Можешь мне поверить, я отбивался от этой идеи руками и ногами, но Арлетту, если она заупрямится, не переспоришь и не переубедишь. Вбила что себе в голову – пиши пропало!

Зима 1577 года принесла трескучие морозы. К середине января все реки и озера покрылись толстым слоем льда. Дул сильный северо-западный ветер, и снег шел целыми днями. Природа утопала под толщей снежного покрова. Всякое нормальное сообщение между городами прервалось, и те, кто выходил по какому-то срочному делу из дома, должен был буквально шаг за шагом пробиваться вперед. Кто запасся всем необходимым заранее, мог считать, что ему невероятно повезло. Казалось, время остановилось, и все жившие в Гринвейлском замке собирались вместе, чтобы вознести благодарственную молитву Всевышнему, даровавшему им в прошлом году отличный урожай.

Витус и старый лорд проводили долгие часы перед камином. Изначальная симпатия друг к другу вскоре переросла в чувство глубокой взаимной привязанности. Выяснилось, что, несмотря на очень большую разницу в годах, нет почти ничего, что не воспринималось бы ими одинаково. У них оказалось много общего, потому что в молодости лорд Коллинкорт тоже ходил под парусом и отлично знал корабельную жизнь. Он ходил на парусниках до Карибского моря и потому проявил немалый интерес к капитану Таггарту и его каперским походам.

Во время бесед в каминном зале им нередко составлял компанию Магистр – блестящий собеседник и внимательный слушатель. К немалой радости лорда, Магистр оказался к тому же отличным шахматистом. Витус тоже вскоре освоил эту игру, и они по очереди играли друг с другом.

Малышу Энано тоже суждено было сделать выдающийся ход, правда, не на шахматной доске: ему удалось то, что мало кому удавалось, – войти в полное доверие к миссис Мелроуз. Как только об этом стало известно в замке, их интрижка сделалась поводом для бесчисленных шуток и розыгрышей. Однако хитрый Коротышка не придавал этому ни малейшего значения, он, как мог, наслаждался земными радостями.

Все это время Витус часто вспоминал об Арлетте. Бывали моменты, когда все его естество устремлялось к ней. Ее улыбка, очарование – все оживало вновь и вновь перед его мысленным взором, причем столь отчетливо, будто она предстала перед ним. Много раз он брался за перо, чтобы изложить на бумаге страшное недоразумение, которое привело их к разлуке, и всякий раз откладывал его в сторону, не находя ни нужных слов, ни убедительного объяснения всему происшедшему. Она – в этом он был уверен – никогда не напишет ему в Гринвейлский замок, потому что он в ее глазах – лжец и авантюрист. Но в то же время он без конца задавал себе вопрос, почему же она не пошлет весточки старому лорду?

Некоторое время спустя у лорда Коллинкорта появились первые признаки дрожания конечностей. Это коварный недуг, при котором руки больного ни на мгновение не могут оставаться в покое, голос едва слышен и подобен монотонному пению, а шажки со временем становятся настолько крохотными, что человек практически теряет способность передвигаться. Витусу было известно, что медицина в подобных случаях бессильна. Могут пройти годы, с течением которых больной будет становиться все слабее и беспомощнее... Перед лицом столь трагического прогноза собственные переживания и чувства казались Витусу мелкими и незначительными. Он решил сделать все, чтобы скрасить остаток жизни деда, насколько это возможно.

«Да понесет один бремя другого», – кажется, так сказано в Священном Писании, и Витус хотел со смирением принять это бремя. Потому что Господь был милостив к нему. Он распростер над ним свою длань, хранил его в минуты смертельной опасности и сподобил не посрамить имени Витус. Он дал ему верных друзей и указал путь к родному очагу. Его воле предает он себя. Даже если ему не дано больше никогда увидеть Арлетту.

Все в руце Божией.

Бак – носовая часть верхней палубы, идущая от форштевня до фок-мачты.

Бакборт – левая сторона судна, если смотреть с кормы на нос, либо левая часть носа, освещаемая ночью на ходу красным фонарем.

Бимсовая кница – корневая деревянная кокора для соединения бимсов с приставками (бортовыми шпангоутами – вертикальными деревянными брусьями).

Бимсы – подпалубные поперечные связи (балки), служащие для поддержания палубы и придания ей жесткости.

Брамсель – прямой парус, поднимаемый на брам-стеньге над марсовым парусом (марселем).

Буртик – продольный деревянный брусок, укрепленный с обоих бортов шлюпки, чтобы предохранить борта от ударов о корпус корабля или стенку причала.

Бушприт – горизонтальный или наклонный брус, выступающий с носа парусника и несущий носовые паруса.