Я подскочил к ней и поцеловал её в обе щеки. Она прижала меня к себе и украдкой смахнула слезу.

Я решил покончить с председательством и вообще выйти из тайного общества «Пегас». Но не тут-то было. На другой день на первом уроке пришла записка:

Я приписал:

Вскоре пришла вторая записка:

Я ответил:

На перемене мы обсуждали план операции, хотя меня так и тянуло к Тинчеку и Шпелце. Метод предложил провести операцию на четвёртом уроке. Один из нас попросит у Запятой разрешения выйти в уборную.

— А кто? — спросил я с тоской.

— Метнём жребий, — сказал Метод.

Я вытащил обломленную спичку.

— Смотри не подкачай, — напутствовал меня Метод.

Я чуть не взорвался. Мыслимо ли, кассир учит основателя и председателя ПГЦ!

Посреди урока я встал и попросил у Запятой разрешения выйти в уборную.

— Мог сходить раньше, — усмехнулся Запятая. — Для чего у нас перемены? Ты же не щенок.

Под общий смех вышел я из класса, как побитая собачонка. Вернулся я с высоко поднятой головой — в кармане у меня лежало одиннадцать пегасов! Дело было, конечно, не в самих пегасах, дело давно уже было не в них, главным была операция. А моя последняя операция по смелости и дерзости далеко превзошла все предыдущие. Пусть К. и С. видят, что я не совсем еще пропащий человек.

Сев за парту, я послал им записку:

Записка вернулась с пометкой:

Томительно ползли минуты. Запятая объяснял употребление полных и кратких прилагательных. Но вот он кончил и велел нам показать свои волосатые уши, чумазые шеи и длинные когти. Итак, саносмотр. Этих осмотров я не боялся, потому что бабушка следила за тем, чтоб я по субботам мылся, а уши, руки и шею проверяла каждое утро, если только не уходила из дому раньше.

Когда дошла очередь до меня, я вытянул шею, словно лебедь в городском пруду, и положил руки на парту. Сначала надо было показать ногти, потом ладони.

Я повернул руки и так и обмер: на правой ладони пылало красное пятно. Я мгновенно приложил её к парте.

— Когти я видел, покажи ладони! — сказал Запятая.

Пришлось снова перевернуть руку.

— А это что? — засмеялся Запятая. — Или ты тоже ставишь колы?

Он уже подходил к Методу, когда вдруг снова обернулся ко мне:

— Через неделю чтоб было сочинение: «Почему красные чернила нравятся мне больше, чем черные». Слышал?

Сочинения на свободную тему, как я уже упоминал, давались мне легко, но сейчас я не на шутку испугался. О чём писать? Если б можно было написать правду! Я бы состряпал такое сочиненьице, что все бы просто обалдели, и в первую очередь сам учитель и классный руководитель Запятая.

По дороге домой мы весело говорили о последней дерзкой операции. Нас просто распирало от гордости. А когда восторги поулеглись, я рассказал друзьям, как было у медвежат.

— Подумаешь, туристы! — фыркнул Метод. — Природы у меня и дома хоть отбавляй.

Ему что, их дом стоял у реки; у него была лодка-одиночка, а в саду под старым дубом — шалаш с лежаком.

— Шахматы — вот это вещь, — продолжал Метод. — Сиди себе на месте и спокойно передвигай фигуры, сидя атакуй. Это по мне. Папа обещал купить мне шахматы, если будет пятёрка по прилежанию. Надо узнать, когда занимается шахматный кружок.

— А я бы поступил в кружок по рисованию, — сказал Йоже. — На уроках мы совсем мало рисуем.

Так в тот день обсуждение успешной операции как-то само собой перешло в разговор о кружках, про которые мы узнали благодаря тайному обществу «Пегас». И надо сказать, он был куда интересней.

Спустя несколько дней в просторном подъезде жёлтого дома собрались все его жильцы. Товарищ Кобал, председатель домового совета, объявил повестку дня и приступил к отчёту о работе домового совета в течение последнего года. Пока он говорил, царила полная тишина. Мы с бабушкой стояли у доски объявлений, которой я упорно показывал спину. Сказать по правде, правила поведения жильцов, прикреплённые двенадцатью (!) пегасами, нисколечко меня не волновали. На уме у меня было другое. Я беспокойно косился то на стоявших под каштаном Йоже и Метода, то наверх, на площадку второго этажа, с минуты на минуту ожидая появления честного старого Чепона.

После председателя слово получила Цветная Капуста. Наверно, ей показалось, что её не все хорошо видят, и потому она поднялась на несколько ступенек, обвела жильцов многозначительным взглядом, нацепила огромные очки — ещё больше, чем даже у учителя Запятой, — и визгливым таким голосом начала читать свой отчёт. То был не отчёт, а одно сплошное хвастовство: сколько писем получила, сколько отправила, сколько протоколов вела на собраниях и сколько на её счету телефонных и прочих деловых разговоров. Кончив чтение, она под жидкие хлопки (председателю хлопали все до одного) сошла со своей трибуны.

Отчёт кассира был еще короче.

Жильцы, как водится, немного помолчали, задали председателю и кассиру пустячные вопросы и стали вносить предложения насчёт того, что надо бы подновить, отремонтировать или сделать заново.

Всё это я слушал вполуха и навострил уши, только когда мама Игоря предложила уступить весной одну клумбу в саду ребятам.

— Будет меньше шуму и меньше разбитых окон, если ребятня займётся клумбой, — сказала она. — Пусть обрабатывают её по своему вкусу, а домовый совет мог бы помочь им советами, семенами и рассадой.

Председатель поставил её предложение на голосование. Все, кроме Цветной Капусты да ещё какого-то злыдня или попросту жмота подняли руки.

— Нужно бы нашим детям оборудовать во дворе волейбольную площадку. Купим им мяч и… — продолжал в том же духе председатель.

— Волейбол во дворе? — гаркнула с лестницы Цветная Капуста. — Я решительно против! И это предлагает сам бывший председатель! — шумела она, особо напирая на слово «бывший». — Скажите откровенно, кто в жёлтом доме на первом месте — дети или мы, взрослые? А что наш бывший председатель, — опять ударение на слове «бывший», — сделал для покоя и порядка в жёлтом доме? Конечно, нужно поговорить и о работе бывшего, — тоже подчеркнуто, — дворника дома.

И она пошла честить всех подряд. Мы, ребята, — главные возмутители спокойствия во всём городе, председатель просто тряпка, к тому же пренебрегает своими высокими обязанностями, а для бабушки порядок и чистота в жёлтом доме — десятое дело, ибо целыми днями она стирает и убирает в соседних домах. Что же касается правил поведения жильцов, то она их уже пять раз собственноручно вешала на доску объявлений, а здешние сорванцы выдёргивают кнопки и разбрасывают их по двору. Трижды кнопки впивались в передние и два раза в задние колёса её велосипеда. Тут и товарищ Пенич подала реплику.

Наконец она выдохлась (ни дать ни взять перезрелая цветная капуста), и в подъезде поднялся невообразимый шум. Одни кричали, что-де жильцам и прежде всего детям следует неукоснительно выполнять правила поведения жильцов, другие решительно отвергали все её поклёпы.

Бабушка за всё это время и глазом не моргнула, но я видел, как у неё дрожат губы и как трудно ей держать себя в руках. Я нетерпеливо поглядывал на лестницу, но старый Чепон не появлялся, хотя ещё утром обещал прийти, чтоб навсегда заткнуть рот Цветной Капусте.

Тогда я полетел на второй этаж. Чепон возился со своими часами.

— Товарищ Чепон! Пойдёмте! — крикнул я, не переводя духа.

— Некогда, малыш, в самом деле некогда. Чиню часы, которые ты принёс. Ещё ни с одними столько не канителился.

— Вы же обещали!