-- Не я, Гилеари. Я только способствовала этому.

   -- Неважно, -- махнул рукой дед, -- главное, она теперь здорова и может заниматься по обычной программе обучения любого из магических миров. И, как я понял, вы уже приступили к упражнениям.

   Мы с Наташкой слаженно кивнули.

   -- Значит, -- продолжил наш гость, -- сможете заниматься и дальше. А вот через полгодика где-нибудь я бы с удовольствием залучил вас к себе в гости, чтобы дать несколько специальных уроков.

   -- Летом можно. Наталья сама решит, хочет ли она в гости. Но мне почему-то кажется, что захочет, -- я подмигнула сестре, -- со мной сложнее. На мне еще мальчик, я не могу его оставить.

   -- С мальчиком решим, -- заявил Гилеари, -- надеюсь, вы позволите мне погостить несколько дней в вашем доме. Хотелось бы поближе познакомиться с внучками.

   -- Конечно, -- улыбнулась я, -- сейчас велю подготовить для вас спальню.

   -- Для тебя, -- поправил Гилеари.

   ...Дед провел у нас все выходные, много общаясь не только со мной и Наташкой, но и с Мариеном, произведя на парня неизгладимое впечатление рассказами о разных мирах. Мар слушал и вздыхал благоговейно и чуточку завистливо.

   Меня он расспрашивал о сыне. Наталья при этих разговорах не присутствовала -- она мало знала отца, рано потеряла его... Да и не стоило лишний раз бередить ее не вполне еще зажившие раны. И я вспоминала специально для деда -- о том, как мы жили, о знакомстве родителей -- по их рассказам, -- о моем собственном детстве. Но в основном -- о нем, об отце... О чудесном магическом существе, слишком рано ушедшем из жизни. Оказалось, что моя память хранит множество мелких деталей, подробностей, о которых я даже не подозревала. И все эти подробности -- теперь, только теперь! -- складывались в общую картину, в которой отец виделся именно тем, кем он был на самом деле -- тейордом, потерявшим значительную часть своих способностей, но пытавшимся исподволь вложить в голову дочери особые знания. И именно он сделал меня той, кем я стала. Его воспитание позволило мне не растеряться, оказавшись в чужом мире, а начать действовать. Благодаря ему я легко приняла новую жизнь и новые возможности. И та удивительная готовность, с которой я приняла деда, казалось, тоже была заложена в меня отцом...

   Перед уходом Гилеари уединился с нами в кабинете, на этот раз без Мара, извлек из кармана медальон на цепочке, открыл его -- внутри оказалась просто неглубокая выемка. Дед проткнул себе палец заранее приготовленной иглой, уронил в выемку каплю своей крови, а потом закрыл медальон и протянул его Наталье:

   -- Если срочно понадобится помощь, капни своей кровью на мою -- и я появлюсь.

   Сестра нацепила медальон на шею и спрятала под одежду. Дед улыбнулся, поднялся с кресла, сделал шаг, будто собрался выйти через дверь... и исчез.

   -- Ох! -- воскликнула изумленная Натка.

   После этого жизнь снова вошла в привычную колею -- мои упражнения с сестрицей, ее перепалки с пришедшим в себя от потрясения братцем, моя учеба.

   Занятия с Натальей начали приносить первые плоды очень быстро -- резерв рос прямо на глазах, словно наверстывая упущенное, приходилось только следить, чтобы девочка не неслась вперед семимильными шагами, а соблюдала осторожность в продвижении.

   Мар, хоть и задирал сестру, но беззлобно, его неприкаянность и обида на весь мир как-то незаметно улеглись.

   А я... опять решила сдать сессию досрочно, чтобы посвятить потом освободившееся время семье... и работе. Мне действительно не хватало одного суточного дежурства в декаду, чтобы чувствовать себя нужной. Поэтому сразу после зимних праздников я вышла на дневную смену и оставалась в лечебнице до позднего вечера, когда меня сменил Рьен, пришедший на ночь.

   Я вышла на улицу и зябко поежилась -- зима в этой части Ниревии была, хоть и бесснежной, но все-таки холодной. Ледяные капли дождя стекали мне за воротник, и я пожалела, что не вызвала Крела с каретой. Тут близко, конечно, но в такую погоду брести по пустынным улицам -- удовольствие сомнительное.

   Улица, кстати, оказалась не такой уж пустынной -- передо мной плелся нога за ногу какой-то мужик. Чем-то он мне не понравился, и я не стала его обгонять, а медленно пошла сзади, предусмотрительно прикрывшись щитом от магических атак. Сигнал опасности, наполнивший пространство вибрацией, заставил меня насторожиться и остановиться на мгновение. А дальше все происходило слишком быстро: вспышка, магический удар... не по мне -- мужик впереди вздрогнул и начал заваливаться на бок. Меня полоснуло по нервам чужой болью. Опасность -- опасностью, но это я, как целитель, стерпеть не смогла. Бросилась к упавшему пешеходу, попыталась аккуратно перевернуть его на спину и... я успела заметить только стремительное движение руки.

   Лицо обожгло чудовищной болью. Дальше тело действовало само, в обход оглушенного болью сознания: я бросила на человека парализующую сеть и, вцепившись в ворот его рубашки вместе с ним перенеслась в приемную лечебницы.

   Я должна была еще что-то сказать подбежавшему ко мне Рьену -- я не видела целителя, но почувствовала его присутствие. Должна была, но... не сказала. Отключилась.

Глава 11

   Я очнулась сразу. Вдруг. Без тяжелого поэтапного пробуждения. Очнулась в полной темноте. Попробовала моргнуть, шевельнуться -- мышцы лица практически не откликались на мои усилия. Но по едва слышному движению в комнате я поняла, что не одна.

   -- Рьен? -- с трудом шевельнула я губами.

   -- Да, -- откликнулся целитель.

   -- Все очень плохо?

   -- Зелье было с магической составляющей, -- ответил он после некоторой заминки, словно пыталась подобрать слова, -- регенерация идет слишком медленно. Возможно, останется несколько шрамов.

   -- А глаза?

   Молчание.

   -- Глаза, Рьен! -- прохрипела я.

   Собственно, мне уже не нужен был ответ, я все поняла по молчанию целителя. Но он все-таки ответил:

   -- Глаза... спасти не удалось.

   Вот так... Надежды, планы на будущее, профессия, любовь... все прахом. Остаются уродство и слепота. Если бы тогда, сразу, я сохранила способность соображать, можно было использовать частичную трансформацию, а теперь поздно -- судя по тому, что я, хоть и с трудом, владею своими губами, прошло не меньше нескольких дней.

   -- Сколько я здесь? -- решилась уточнить я.

   -- Пятые сутки, -- откликнулся целитель.

   -- Понятно.

   Я замолчала. Говорить было мучительно тяжело, да и не о чем. Кажется, на какое-то время я задремала, а когда очнулась, почувствовала, что рядом со мной уже не Рьен.

   -- Птичка моя, -- в подтверждение своей догадки я услышала голос Лэйриша.

   Вот чьего присутствия я сейчас хотела меньше всего!

   -- Уйди, -- прошептала я.

   -- Ты не узнала меня? -- удивился Лэйриш. -- Почему гонишь?

   -- Узнала... Не хочу, чтобы ты был здесь.

   -- Почему, Лари?

   -- Потому что мне не нужна твоя жалость.

   -- А моя любовь?

   -- Любовь?! -- злым хриплым шепотом отозвалась я. -- Любовь к слепой уродине?

   -- Шрамы заживут. У тебя прекрасная регенерация, ты ведь маг.

   -- Я теперь никто.

   -- Я люблю в тебе не мага. Мне нужна ты сама.

   -- Лэйриш... ты через декаду, самое большое через месяц пожалеешь об этих словах. И уйдешь. Но тогда мне будет больнее, я успею поверить.

   -- А сейчас ты мне не веришь? -- глухо спросил он.

   -- Нет. Уйди. Если ты не уйдешь прямо сейчас, я подумаю, что ты цепляешься ко мне из-за моего богатства.

   Я знала, что это жестокие и несправедливые слова. Но... я не хотела чтобы он видел меня -- такую. Чтобы он сейчас поддался эмоциям, а потом жалел о своих обещаниях.

   -- Хорошо. Я уйду. Если ты изменишь свое решение -- дай знать через целителя Вестрама.

   Я ничего не ответила. Слушала его удаляющиеся шаги, легкий хлопок закрывающейся двери. Стало мучительно горько, но я была уверена, что все сделала правильно. Не прогнала -- отпустила. Но зато его не будет мучить совесть после моих слов.