Причина в том, что северная традиция оказалась слишком тесно связана в массовом сознании с гитлеровским режимом, а потому само упоминание руны, не говоря уже о популяризации и исследовании, стало некорректным. Так сложилось, что, произнося слова «наследие предков», невольно вспоминаешь их перевод на немецкий, и на поверхности оказывается слово «Аненэрбе»[2]. Говоря «германские», с трудом сдерживаешься от того, чтобы не продолжить — «захватчики» или «оккупанты». Как-то само собой выходит, что слово «руны» вызывает ассоциацию со стоячими воротничками эсэсовских черных мундиров, украшенными сдвоенной руной солнечного света[3]. Это, говоря по чести, вносит изрядную путаницу, причем, что самое неприятное, не в факты — сложности такого рода вполне преодолимы, — а в эмоциональную окраску любого разговора о священных письменах древних германцев. Это происходит не на уровне доводов разума, а где-то на уровне рефлексов, воспитанных с детства.

В чем тут связь? Почему исследователь истории Третьего рейха неминуемо сталкивается с образом северного воина, сурово глядящего на него из-за круглого щита, а тот, кто берется писать об истории рун, невольно ежится под прозрачно-голубым взглядом обитателя Вевельсбурга[4]? Может быть, дело в самих рунах? Старинные саги, легенды и сказания донесли до нас немало рассказов о проклятом наследстве — может быть, это наследие предков как раз такого рода?

Скажем сразу: ответ отрицательный. Конечно, руны, при определенной фантазии, можно использовать и для злого дела, однако изначально, по легенде, дошедшей сквозь толщу веков, они были даны людям во благо. Один[5], верховный бог древних скандинавов — или, как его именовали более южные германцы, Вотан, — был богом света и мудрости, хотя назвать его излишне добрым божеством не повернется язык даже у приверженца древней веры. Именно мудрость — не знание, которое может быть орудием как добра, так и зла — была изначально заложена в священные письмена скандинавов и германцев.

Рунические камни будоражили воображение как ученых, так и обывателей.

Почему же руническая традиция оказалась столь тесно связана с национал-социалистическим режимом? Чтобы ответить на этот вопрос, не нужно углубляться в исследование оккультных корней идеологии НСДАП или пытаться рассуждать о темной и светлой духовной энергии. Причина лежит на поверхности: потому что рунические надписи были и все еще являются одним из самых интересных, необычных, интригующих следов, оставленных на земле древними германцами. Потому что племена, которые принято именовать варварскими, сумели заповедать наследство, загадочное не в меньшей степени, чем иероглифические надписи Древнего Египта. Потому что лидеры Третьего рейха не были магами и некромантами — они были обычными людьми, так же как и мы с вами склонными поддаваться романтическим порывам, не лишенными простейшего человеческого порока — любопытства.

Так темное это наследство или светлое? Может быть, правы представители церкви, осуждающие их как языческий пережиток и орудие злых сил? Или те, кто считают, что интерес к рунам — проявление правого экстремизма? А может быть, напротив, правы мистики и эзотерики, пропагандирующие руны как панацею от всех бед, средство общения с космосом?

По-хорошему, ни то и не другое. На древних знаках нет никакого проклятья, но и спасти от агрессивности окружающего мира они тоже не смогут. Зато могут помочь собраться с мыслями и принять верное решение так же, как помогали жившим за много веков до нас. Именно поэтому во многих книжных шкафах сегодня на почетном месте стоит тот январский номер популярного журнала, а в ящике стола постукивают костяшки самодельных рун. Мы не можем удержаться от того, чтобы хотя бы мельком, одним глазком не заглянуть в будущее. Не можем пройти мимо ребуса, составленного две тысячи лет назад, и не попытаться понять, в чем же тут фокус. Несмотря на множество научных трудов и исследований, эзотерических рассуждений и откровений, руны остаются неразгаданной загадкой, будоражащей воображение.

Эти тайные знаки от века будоражили воображение как высоколобых ученых, так и простых обывателей, встречавших их подчас в самых неожиданных местах: на руинах древних построек, на боках обомшелых менгиров, одиноко стоящими вдали от людского жилья, на камнях, случайно вывороченными плугом из земли, на бревнах плавника, приносимых морскими течениями. Их угловатые очертания смотрели на мирных наследников великих героев с клинков прадедовского оружия, с выпуклых боков изрубленных острым железом щитов. Они украшали собой семейные реликвии, дошедшие через многие поколения, и даже стены старых христианских церквей — храмов новой религии, надолго стершей их из людской памяти.

Руны древнего скандинавского алфавита были настоящей загадкой, едва ли менее притягательной, чем египетские пиктограммы. Причина этого в первую очередь в том, что их значение отнюдь не исчерпывается простой алфавитной функцией. За каждым знаком, мало того, за каждым их сочетанием стоят сложные символы, понятия, используя которые можно воссоздать картину мира, каким его себе представляли германские мыслители дохристианской эпохи. Руны были и остаются их посланием потомкам.

Именно это свойство делало их незаменимым элементом религиозных и магических обрядов. Они присутствовали везде, где необходимо было оперировать сложными понятиями, выходящими за пределы обыденного, философскими категориями. Использовались они и для гадания. Римский историк Тацит в посвященной северным соседям империи книге «Германия» пишет, что это происходило достаточно часто: «Нет никого, кто был бы проникнут такою же верою в приметы и гадания с помощью жребия, как они. Вынимают же они жребий безо всяких затей. Срубленную с плодового дерева ветку они нарезают плашками и, нанеся на них особые знаки, высыпают затем, как придется, на белоснежную ткань. После этого, если гадание производится в общественных целях, жрец племени, если частным образом — глава семьи, вознеся молитвы богам и устремив взор в небо, трижды вынимает по одной плашке и толкует предрекаемое в соответствии с выскобленными на них заранее знаками. Если оно сулит неудачу, повторный запрос о том же предмете в течение этого дня возбраняется, если, напротив, благоприятно, необходимо, чтобы предреченное, сверх того, было подтверждено и гаданием по полету птиц». При этом, сколь можно себе представить такого рода гадание, задачей гадателя было подчас не просто толкование, но и интерпретация смыслового значения рун в соответствии с текущим моментом, то есть фактически моделирование ситуации. Так что руны могли служить, помимо прочего, еще и инструментом для непрямого, скрытого насаждения определенных моральных норм или для того, чтобы исподволь донести до подданных волю правителя. Это было весьма действенное тайное оружие в руках людей, наделенных знанием, умеющих с ним обращаться, — истинно магический инструмент.

Собственно, сакральное значение рун заложено в самом их названии: одно из значений слова «руна» — тайна. Именно в этом значении используется оно, например, в «Прорицании вельвы»: «Встречаются асы / на Идавель-поле <…> / и вспоминают / о древних событьях / и рунах древних / великого бога». То есть о тайнах, которые он познал во время ритуального жертвоприношения и передал людям. Вот, как описывает это в своей Эдде Снорри Стурлусон: «Один отправился в Утгард, Страну Зла, к Мировому Древу. Там он вырвал глаз и принес его в жертву, но этого показалось мало Стражам Древа. Тогда он отдал свою жизнь — решил умереть, чтобы воскреснуть. Девять дней он висел на суку пронзенный копьем. Каждая из восьми ночей Посвящения открывала ему новые тайны бытия. На девятое утро Один увидел под собой начертанные на камне руны-буквы. Отец его матери, великан Бельторн, научил его вырезать и окрашивать руны». Тайные знаки, принесенные верховным богом из небытия, поднятые им от подножия Мирового Древа были квинтэссенцией открывшихся ему тайн. Был ли Один реальным, но мифологизированным историческим персонажем, действительно составившим древнегерманский алфавит, или руны были коллективным творением, ясно одно: это не просто буквы, а зашифрованная философская система.