— Существование человека изначально ограничено двумя главными вещами, — продолжал двойник. — Первое — это язык, который входит в жизнь человека с самого рождения. Он определяет не только образ его мышления, но и закрепляет выработанные социумом традиции. А вернее, моральные нормы, которые по сути являются системой одобрений и порицаний. Любая попытка пренебречь ими вызывает у человека ощущение дискомфорта. Это второе ограничение. Избавиться от него более возможно, чем от языка, так как тот состоит из слов, у которых есть определённое значение. Таким образом они определяют парадигму мышления, но в то же время и тем самым ограничивают мышление, создавая смысловые рамки. Говоря иначе, человек не способен подумать о том, чего нет в языке. Для чего не существует слов. Таким образом, человек с рождения пребывает в дуалистической ловушке. С одной стороны, он не может мыслить без языка. С другой стороны, из-за языка он не может мыслить шире, чем позволяет язык. Расширить мышление невозможно без того, чтобы не избавиться от языковых рамок, но без языка мыслить невозможно вовсе. Не уничтожив границы мышления нельзя выйти за рамки собственного существования. А вернее, представления о себе. Лишь таким образом можно изменить свою природу. Поэтому любая трансформация начинается с изменения образа восприятия окружающего мира — то есть, мышления. Достичь подобного человеку самостоятельно невозможно. Это за рамками его природы. Но если соединиться с существом, обладающим подобным мышлением — то есть, иным, не скованным языком восприятием себя и действительности, что, по сути, одно и то же, — то трансформация становится возможна. Однако подобное слияние подразумевает полное отождествление участников союза. Они должны стать единым и неразделимым организмом как на физическом, так и на энергетическом и мыслительном уровнях. Если ты согласен, то подойди.

Последняя фраза была произнесена таким же деловым и будничным тоном, как и вся остальная речь. Я даже не сразу понял, что от меня требуется. Но двойник смотрел выжидательно, и мне пришлось пойти к бассейну. На краю я остановился: как добраться до чёрного постамента, я не представлял. Однако никакого моста не появлялось. В голову пришло, что, возможно, всё дело в ограниченности моего сознания, о котором только что говорил двойник. Слово «жидкость» определяло отрицание твёрдости поверхности и, как следствие, запрещало мне идти по красной глади.

Я осторожно ступил на воду. Она оказалась твёрдой, хотя внешне никак не изменилась: поверхность по-прежнему слегка дрожала. Я двинулся к двойнику, стараясь не смотреть под ноги. Конечно, ничто здесь не имело физической природы, поэтому не имело ровно никакого значения, как выглядит. Жидкость или нет — всё зависело от меня.

Добравшись до двойника, я ступил на чёрный постамент, оказавшись с самим собой лицом к лицу.

— А теперь нырнём, — проговорил тот, одобрительно кивнув. — Готов?

— Куда нырнём? — спросил я, взглянув на алую поверхность бассейна.

— В себя, разумеется.

Как только слова эти прозвучали, чёрный постамент под нами исчез, и мы полетели в открывшуюся под ним узкую шахту. Я заметил, что вода над нами смыкается, и вскоре вокруг стало темно. Я не видел ни своего двойника, ни себя, ни даже стен шахты. Вспомнилась Алиса Кэролла, но ей спокойствию я мог лишь позавидовать. Меня охватывала паника. Но тут я вспомнил, где нахожусь. Ничто вокруг не было реальным. По сути, я проецировал окружающую реальность. А значит, был волен остановить падение в любой момент. Как и зажечь свет.

Стоило пожелать этого, и пространство изменилось. Я очутился на вершине пагоды. Площадку ограничивали торчавшие под углом в тридцать градусов каменные рога, между которыми трепетали голубые сияющие нити. Иногда они приобретали алый цвет, а затем на секунду — фиолетовый.

Явно это было не то, чего я пожелал. Вернее, не совсем то.

— Всё верно, — проговорил голос за моей спиной. — Ваши желания и сознания смешиваются, как эти световые линии.

Обернувшись, я увидел двойника. На этот раз его голое тело покрывали не только татуировки, но и золотые украшения, делавшие его похожим на египетского фараона. Однако, приглядевшись, я понял, что нет. Наряд существенно отличался.

— Сознание Дабуру смешивается с твоим, позволяя твоему телу приобрести новые свойства, — проговорил двойник. В этот момент я увидел появляющиеся за его спиной корематы. Они разворачивались, как щупальца осьминога. Вокруг них пульсировал красный, но иногда он приобретал лиловый оттенок. — Ты же в ответ даёшь ему устойчивость физической формы. Процесс необратим, и он уже запущен. Когда он завершится, твоё мышление изменится. Ты станешь думать категориями, неведомыми тебе прежде. Вернее, даже не думать. Воспринимать. Это куда важнее.

Двойник подошёл ко мне. Корематы протянулись и обвили меня, прижимая к себе самому. Я почувствовал присутствие Дабуру. Он был здесь. Стало ясно, что мы параллельно менялись, соединяясь в одно целое. И сейчас настал момент истины, когда наши сущности должны слиться полностью, окончательно и бесповоротно! Именно о нём говорил паразит, предупреждая, что я должен исполниться решимости дойти до конца. Мелькнула мысль о том, зря я это всё затеял, но я отверг её: новую жизнь я должен прожить на полную катушку, используя все возможности этого мира!

Как только я это подумал, двойник слился со мной, и стало ясно, что это уже был Дабуру. Меня пронзила острая и сильная боль, которой я не испытывал прежде никогда! Моё тело начало распадаться. Зрелище было жутким и пугающим, но я сказал себе, что оно — лишь астральная проекция. Так это было на самом деле или нет, не знаю, но помогло. Боль стала постепенно слабеть. Я уже не видел, но осознавал, что наши с паразитом тела соединяются на клеточном и энергетическом уровнях. Мы собирались заново, только теперь как единое существо. Не знаю, сколько прошло времени. Но в конце концов, я снова оказался на площадке перед пагодой. Лицом к лестнице. Очевидно, трансформация завершилась, и надо было спускаться.

Спустившись по лестнице, я направился к лесу, но не сделал и десяти шагов, как оказался в Кава-Мидзу. Выйдя из неё, я очутился в своей квартире. Через пару секунд живот скрутило так, что я рухнул на четвереньки. Желудок сотрясали спазмы. Появился непреодолимый рвотный рефлекс. В горле появилось нечто твёрдое и колючее. Через миг я содрогнулся всем телом и исторг на циновку извивающееся красное существо!

Оно походило на личинку. Только из спины росли маленькие крылышки. Спазмы сразу прошли, но мною овладело понятное отвращение. К нему примешивалось удивление: откуда эта тварь взялась во мне?!

Личинка вдруг замерла, перевернувшись крыльями вверх. А затем снова свернулась — на этот раз в тугое кольцо. Задрожав, она начала исчезать, разваливаясь на множество красных светящихся точек! Когда они погасли, на циновке не осталось и следа от странного существа.

Я обратился мысленно к Дабуру, но он не ответил. Зато мне стало ясно, что красная личинка была воплощением сути паразита, материализовавшимся и навеки исчезнувшим. Больше нас ничего не разделяло. Также я понял, что Дабуру больше не нужно хранить материю для того, чтобы обретать тело. Наше тело стало общим. Как и сознание. Всё, что знал он, становилось известно мне. Ещё я теперь мог принимать вид любого человека, которого поглощу. Если захочу. От этого стало неприятно, но я отогнал это ощущение. Вернее, его заместила мысль о карте, которую получил Дабуру. Куда она делась? Догадка пронзила мой мозг, и я, поднявшись с карачек, поспешил к зеркалу. Оскалившись, я увидел то, что и ожидал: полный набор золотых, покрытых символами имплантов! Я стал Лоцманом самому себе!

Но такой вид меня не устраивал. Вспомнив, как Дабуру покрыл их эмалью, я представил, как делаю то же самое. Улыбнувшись через минуту своему отражению, я увидел ряд белых, ничем не отличавшихся от настоящих зубов. Идеально!