Подобная же история произошла под Перемышлем. В занятом фашистами районе осталось 16 вагонов взрывчатки. Нельзя было допустить, чтобы она попала в их руки. Группа саперов во главе с лейтенантом Григорьевым проникла на территорию склада и на глазах у фашистов взорвала его.

Доходили до нас сведения о самоотверженности воинов многих частей и подразделений, прикрывавших отход войск 26-й армии.

В 8-м стрелковом корпусе группа бойцов из 233-го корпусного артиллерийского полка во главе с лейтенантом Ковтаном проникла в тыл врага и, захватив три орудия крупного калибра, открыла из них огонь по фашистам. Переполох, вызванный этим нападением, помог полку оторваться от противника.

В арьергарде 72-й горнострелковой дивизии сражался взвод во главе с политруком Колбанцевым. Бойцы его отражали атаки фашистов до последнего патрона. Они погибли все, но задержали врага на несколько часов.

Более эффективно стали помогать наземным войскам наши летчики. 4-й авиационный корпус дальней авиации, действовавший на Юго-Западном направлении, громил резервы и важные тыловые объекты противника. Фронтовая авиация сосредоточила свои усилия против продвигавшихся фашистских группировок и на отражении вражеских воздушных налетов.

Корпусом дальней авиации командовал В. А. Судец — порывистый сухощавый полковник, настойчивый и неутомимый при выполнении боевой задачи.

Дальние бомбардировщики летали без надежного прикрытия и каждый раз подвергались ударам фашистских истребителей и зенитной артиллерии. Корпус нес потери, и все-таки тяжелые самолеты вновь и вновь поднимались в воздух и уходили на запад.

Господство в воздухе продолжало оставаться на стороне фашистской авиации. В этих условиях от наших летчиков требовалось огромное мужество. Часто приходилось наблюдать, как три-четыре краснозвездных истребителя вступают в бой с десятком, а то и с двумя десятками фашистских самолетов.

Командир эскадрильи 164-го истребительного авиационного полка 15-й авиадивизии капитан П. С. Самсонов, сопровождая бомбардировщики, над Рава-Русской один схватился с восьмеркой фашистских истребителей. Не верилось, что он выйдет живым из этого боя. Но летчик не только уцелел, но и сбил вражеский самолет.

Тяжелое испытание выпало на долю пилотов эскадрильи 224-го бомбардировочного полка 17-й авиадивизии. Летели они на бомбежку вражеских колонн без прикрытия истребителей. Вел эскадрилью Т. П. Кошмяков. Над Дубно самолеты попали под ураганный огонь зенитной артиллерии. Кошмяков вывел эскадрилью из зоны обстрела. Но она тотчас же подверглась нападению истребителей. Три из них бросились на ведущий самолет. Вот один уже зашел ему в хвост. Но фашист рано торжествовал: стрелок-радист Плаксунов меткой очередью сбил его. Другие истребители стали осторожнее и держались на расстоянии. Отбиваясь от них, наши экипажи сбросили бомбы в цель. Когда эскадрилья вернулась на аэродром, в машине Кошмякова насчитали 112 пробоин.

На четверку бомбардировщиков, ведомую капитаном К. Л. Асауловым (48-й бомбардировочный полк той же авиадивизии), напало 16 «мессершмиттов». Наши летчики приняли бой. И произошло, казалось бы, невероятное: стрелки бомбардировщиков сбили четыре вражеских истребителя, остальных отогнали. Задача была выполнена.

Летчик Катаев со стрелком-радистом Митрофановым из 94-го бомбардировочного полка 62-й авиационной дивизии были атакованы тремя фашистскими истребителями уже во время возвращения с бомбежки. Умелым маневром и точным огнем Катаев и Митрофанов не только спасли свой самолет, но и сбили один «мессершмитт». На аэродроме с волнением и восхищением наблюдали за этим боем. Едва бомбардировщик приземлился, товарищи кинулись поздравлять героев. Летчик был ранен, но у него хватило сил выйти из кабины, а стрелка-радиста Митрофанова пришлось выносить на руках. Оказывается, бой он вел, будучи тяжело раненным.

А с какой тревогой следили друзья за поединком старшего лейтенанта С. И. Прусенко, летчика из 226-го бомбардировочного полка этой же дивизии, с вражеским истребителем! Бомбардировщик метался из стороны в сторону, уклоняясь от атак и в то же время встречая истребитель меткими очередями. Наконец советский самолет сел на аэродром. Когда к нему подбежали, летчик был без сознания, с окровавленным лицом, с залитыми кровью глазами. Как он в таком состоянии мог вести бой и посадить самолет?

Я мог бы привести множество таких примеров. Поистине безграничен героизм наших людей. И первыми среди самых отважных были коммунисты. В бою на них равнялись все.

Только благодаря массовому героизму бойцов и командиров отход войск осуществлялся с относительно малыми потерями. Даже удавалось своевременно вывозить в тыл почти все ценное имущество. Местные партийные и советские организации проявляли титанические усилия при эвакуации городов. Они работали в тесном контакте с военным командованием. Эвакуация проходила в невероятно тяжелых условиях: железнодорожные линии то и дело разрушались авиацией противника и его диверсионными воздушными десантами. С неистощимой энергией и отвагой транспортники восстанавливали пути и водили поезда под непрерывными бомбежками. Большую помощь им оказывали наши железнодорожные войска. С особой похвалой местные товарищи отзывались о бойцах и командирах железнодорожной бригады полковника П. А. Кабанова. Ее батальоны не только быстро восстанавливали разрушенные участки дороги, но и нередко вступали в ожесточенные схватки с вражескими диверсионными отрядами.

Прорыв вражеских войск сначала к Острогу, а затем к Ровно грозил нам тяжелыми последствиями. Немецкие танковые части генерала Клейста продолжали изо дня в день усиливаться на этом направлении. Их неотступно подпирали и поддерживали пехотные дивизии 6-й немецкой армии.

Острие мощного клина фашистских войск, скованного пока атаками наших мехкорпусов с флангов, было по-прежнему нацелено на небольшую по численности группу генерала Лукина. За ней до самого Киева у нас ничего не было. Было ясно, что если не выдержит группа Лукина, то враг выйдет в глубокий тыл главным силам нашего фронта. Эта угроза тревожила каждого из нас. Во всех разговорах сквозила мысль: приграничное сражение проиграно, нужно отводить войска на линию старых укрепленных районов. Но прямо это никто не решался высказать. Все понимали, что укрепленные районы, расположенные на линии старой государственной границы, еще не готовы принять войска и обеспечить надежную оборону. А времени и сил на приведение их в боевую готовность было слишком мало.

Нашу тревогу разделяла и Москва. 30 июня мы получили приказ, в корне менявший ранее утвержденный план действий. В телеграмме указывалось, что войскам Юго-Западного фронта до 9 июля надлежит отойти на рубеж Коростенского, Новоград-Волынского, Шепетовского, Староконстантиновского и Проскуровского укрепленных районов. В связи с этим и примыкавшая к нашему левому крылу 18-я армия Южного фронта должна была отвести свои правофланговые войска в Каменец-Подольский укрепленный район (по реке Збруч). С целью постепенного выравнивания линии отходящих войск нашему фронту было приказано до 6 июля удерживать промежуточный рубеж: Сарны, река Случь, Острог, Скалат, Чортков, Коломыя, Берхомет.

Тем из нас, кто часто общался в эти дни с командующим фронтом, было совершенно ясно, что требование полученного приказа — отойти на рубеж старых укрепленных районов — полностью соответствовало его намерениям. Только присущая М. П. Кирпоносу исполнительность, какая-то особая убежденность в неоспоримости приказов не позволяли ему самому просить Москву о разрешении на этот отвод.

Командующий, не теряя времени, весьма четко и полно изложил общий замысел отвода войск и организации обороны на новом рубеже. По-видимому, организация подобного маневра у него была заранее обдумана. Излагая свое решение, генерал Кирпонос особо подчеркнул опасность, которую таит в себе глубокое вклинение противника из районов Ровно и Острога в тыл главным силам фронта. Чтобы не допустить этого, командующий приказал войскам 5-й армии во взаимодействии с 6-й армией усилить нажим на фланги ударной группировки противника, пресекать все ее попытки развивать прорыв.