Положив карандаш, Гордов устало заключил:

— Таково положение фронта на сегодняшний день. Мне известно, что в резерве у маршала Тимошенко сейчас пока крупных сил нет. Приходится рассчитывать лишь на стойкость наших людей и на маневр силами с одного участка на другой.

Да, положение не из легких. Но как бы там ни было, а фронт живет и борется.

На пути фашистских армий вновь неколебимо стоят наши войска. И самое главное, основной костяк Юго-Западного фронта на новом рубеже составили дивизии его прежнего состава, об окружении и уничтожении которых на весь мир кричали фашисты. Из новых соединений здесь были лишь две стрелковые дивизии и 2-й кавкорпус, прибывшие с других фронтов.

Порадовал меня и тот факт, что штаб 21-й армии, который принял руководство всеми войсками, действовавшими на участке фронта между 40-й армией и 5-м кавалерийским корпусом, сохранил при прорыве из окружения основной костяк своих командиров.

Когда я спросил, могу ли повидать командующего армией, Гордов ответил, что командарма генерал-лейтенанта В. И. Кузнецова отправили в госпиталь, а вместо него должен прибыть генерал-полковник Я. Т. Черевиченко.

Мы договорились, что на следующий день я выеду в конно-механизированную группу генерал-майора П. А. Белова, а оттуда заеду в район Гадяча, куда выходит вновь сформированная 295-я стрелковая дивизия.

За оставшееся до отъезда время я познакомился с командным составом штаба, и в первую очередь с офицерами оперативного отдела, который возглавлял полковник Михаил Степанович Посякин. В этой должности он прошел вместе с армией весь ее трудный путь от границы. Это был хорошо подготовленный штабной офицер, окончивший Академию имени М. В. Фрунзе. Среди ближайших его помощников особо запомнился майор Петр Григорьевич Тюхов, который с начала войны был начальником штаба одной из стрелковых дивизий нашего фронта.

На следующий день, когда уже направлялся к машине, чтобы поехать в войска, я столкнулся со старым своим сослуживцем генерал-майором Александром Ильичом Даниловым, помощником Кирпоноса по противовоздушной обороне. Встреча оказалась неожиданной для нас обоих. Мы ведь расстались по ту сторону фронта, когда наши пути разминулись. И было приятно увидеться с одним из тех, с кем делил самые трудные дни в кольце вражеских войск. Мы тискали друг друга в объятиях, радостно восклицая:

— Жив, значит! Вот здорово!

От Данилова я узнал, что одновременно с ним вышло из окружения много командиров и политработников штаба фронта и 5-й армии, что живым и здоровым пробился с группой офицеров и начальник штаба противовоздушной обороны фронта Валентин Антонович Пеньковский. Многие из этих товарищей находятся здесь же, в Ахтырке. Я не утерпел и помчался к ним. Нашел их во дворе школы. Все подтянутые, одеты по форме со свойственной старым кадровым командирам тщательностью. Лишь порванное осколками обмундирование и марлевые повязки на ранах напоминали, что люди прошли через настоящее пекло.

27 сентября я приехал в лес западнее Лебедина. Здесь находился штаб 1-й гвардейской стрелковой дивизии, недавно переброшенной к нам с Западного фронта. Это славное соединение с непрерывными боями прошло от самой границы до Смоленска. Несколько раз фашисты окружали 100-ю дивизию, как ее называли раньше, но всякий раз она вырывалась из кольца и продолжала громить врага с прежним успехом. Командовал ею генерал-майор И..Н. Руссиянов, показавший себя искусным тактиком, великолепным мастером маневра. Не удивительно, что дивизия возглавила список первых гвардейских соединений.

Мне было известно, что дивизия Руссиянова с 21 сентября участвовала вместе с частями 2-го кавалерийского корпуса в контрударе против ромненской группировки Гудериана. Атаки этих войск сковали значительные силы противника и этим облегчили положение наших окруженных армий.

1-я гвардейская, только что получившая необстрелянное пополнение, понесла серьезные потери. Мне предстояло выяснить их причины и определить, способна ли дивизия дальше вести активные боевые действия.

Руссиянова я нашел уже ночью в хате, освещенной керосиновой лампой. С любопытством смотрел я на человека, о котором уже ходили легенды. Крепко сложенный, коренастый, с крупными чертами лица. Светлые, гладко зачесанные волосы открывали высокий лоб. На наглухо застегнутом, повидавшем виды кителе поблескивали ордена Ленина и Красного Знамени. Ивану Никитичу Руссиянову шел сорок второй год. Это был опытный, закаленный воин. Я знал, что ему присущи лучшие командирские качества: широта и доброта души, непоколебимая воля, непритязательность к удобствам, неистощимое трудолюбие, настойчивость, глубокое сознание долга, неиссякаемая энергия. Были, конечно, у него и недостатки. Говорили, что он беспредельно властен и излишне резок. Но подчиненные и за это любили его: «Наш командир поблажек не дает, у него каждый службу знает!»

Мы познакомились, разговорились. Я объяснил, что командование интересуется, почему 1-я гвардейская понесла такие потери под Ромнами. Теребя пальцами густые брови, генерал грустно улыбнулся:

— А вы знаете, как мы вступали в бой? Ведь перед тем, как нас перебросили сюда, мы, только что получили пополнение. Новые бойцы и командиры — люди необстрелянные да и подучиться как следует не успели. И вот их сразу послали в дело. Выгрузились из вагонов, совершили стокилометровый марш и с ходу, не получив ни часу передышки, в бой против вражеских танков и мотопехоты. Даже артиллерию подтянуть не было времени. И все-таки мы крепко потрепали врага, потеснили его. Конечно, недешево нам это стоило. — Генерал помолчал. — Сейчас другое дело. Вчерашние новобранцы многому научились, стали настоящими солдатами. Получили мы немного автоматов и пулеметов, а то ведь с одними винтовками воевали. Дивизия готова выполнить любую задачу…

Утром мы побывали на позициях одного из стрелковых полков. Он произвел на меня отличное впечатление. Не успели мы покинуть окопы, как противник открыл ураганный артиллерийский огонь. В воздухе появились самолеты. Завыли сирены пикирующих бомбардировщиков. На артиллерийские позиции посыпались бомбы. Столбы дыма и пламени, грохот. Это было уже знакомо, и все же сжималось сердце от тревоги: уцелеет ли кто-нибудь в этом пекле? Но что это? В глухие взрывы вплетаются частые хлопки. Артиллеристы-зенитчики не прекращают стрельбы. Вот уже три самолета факелами падают на землю. Остальные взмыли вверх, разметались в разные стороны.

— Молодцы зенитчики! — не удержался я.

— Действуют, как положено, — спокойно отозвался Руссиянов. — Но сейчас фашисты пойдут в атаку.

И действительно, со стороны села Синевка усилился гром орудий и минометов. Из-за стены разрывов послышались треск пулеметных очередей и рокот танковых моторов. Земля под ногами вздрагивала.

— Началось, — мрачно констатировал Руссиянов.

Появился командир полка, доложил:

— Свыше тридцати танков и до полка мотопехоты атакуют наши позиции.

Говорил он спокойно, на лице офицера не дрогнул ни один мускул. Да, люди здесь ко всему привычны. — Как у соседей? — спросил командир дивизии.

— Такая же картина.

Руссиянов по телефону связался с начальником штаба полковником Б. И. Кащеевым, долго расспрашивал его об обстановке на других участках дивизии. Повернувшись в мою сторону, он пояснил:

— Ни на одном участке фашистам не удалось пока ворваться на наши позиции. — И крикнул в трубку: — Следите за ходом боя. Сейчас выезжаю к вам.

Командир полка доложил, что атака отбита с большими потерями для противника. Мы с Руссияновым поехали на командный пункт дивизии.

Здесь уже были получены сведения от правого соседа — кавалерийского корпуса, в полосе которого противник, как впоследствии выяснилось, нанес главный удар. 9-я танковая и 25-я моторизованная дивизии Гудериана устремились вдоль дороги, ведущей от Синевки на Штеповку. Перевес в силах был на стороне врага. Фронт 5-й кавдивизии был прорван, и фашистские колонны устремились по шоссе на Васильевку, где стоял штаб 2-го кавалерийского корпуса. В полдень передовые фашистские танки начали в упор расстреливать штабные машины. Бойцы и командиры штаба во главе с командиром корпуса генералом П. А. Беловым и начальником штаба полковником М. Д. Грецовым заняли круговую оборону. Положение было отчаянным: стоило танкам дружно двинуться в атаку, от штаба остались бы щепки. Но фашисты проявили нерешительность. Потеряв три головных танка, они отошли и начали издали обстреливать штаб. В это время подошла следовавшая по шоссе к линии фронта 1-я танковая бригада. Ее командир полковник А. М. Хасин, услышав шум, примчался на танке к штабу. Белов приказал ему развернуть бригаду и с ходу ударить по фашистам. У противника полсотни танков, у Хасина — почти вдвое меньше. Но бригада развернулась и пошла в атаку. Вражеские танки двинулись навстречу. Завязался ожесточенный бой. Очевидцы рассказывали, как две наши горящие тридцатьчетверки носились по полю боя, давя противотанковые расчеты и стреляя по вражеским машинам. Это действовали экипажи сержантов Криворотова и Шашло. 5 коммунистов и 3 комсомольца не покинули пылающие танки, пока оставались снаряды. За подвиги, проявленные в этом бою, Михаил Павлович Криворотов и Тимофей Павлович Шашло были удостоены звания Героя Советского Союза.