– Насчет веревки, – прервал я паузу. – Ты просто ничего не понимаешь. Дело не в стоимости. Самая большая проблема этого мира – мусор. Я не бросаю в воду ничего такого, что рано или поздно не будет съедено.

– А кости?

– Они в соленой воде разлагаются. Что-то съедают рыбы, во всяком случае, все мясо и костный мозг, остальное идет на корм другой живности.

– А мой пистолет?

– Я выбрал меньшее из двух зол. Обычно я не выбрасываю пистолеты в воду. Нет необходимости, знаешь ли. Помолчи, а? – Он сжал губы. – Так вот, куски веревки, которые не годятся к использованию, мне придется сжечь. Веревка пропитана специальным раствором, горит плохо. Ее надо разделять на волокна. Опять же вонь. Зачем мне эти телодвижения? Если одна бухта закончится, придется покупать другую. Я должен вспомнить в магазине, что мне нужна веревка, перенести бухту в лодку, где она займет место, которого всегда не хватает, вынести на берег, где-то положить в хибаре. Чем реже мне придется этим заниматься, и я не только про веревку, тем...

– Я тебя понял.

– Неужели? Речь не о веревке, а о моем отношении к жизни. Я ничего не делаю, если на то нет причины. Я живу здесь, потому что никто не путается под ногами. И я живу так, как хочу, в полном согласии с самим собой и окружающим миром. Если я нахожу в хибаре что-то лишнее, я от этого лишнего избавляюсь. Прочитанные книжки я использую для того, чтобы разжигать костер. Раньше у меня были вилка и ложка из столового набора, но со временем я понял, что прекрасно обхожусь пальцами, поэтому вырыл ямку, похоронил и вилку, и ложку. Мне не нужно лишнего. И я не хочу ничего менять.

– Это необычный подход.

– Мне он годится.

– Похоже, что это так.

Я отошел облегчиться и предложил ему последовать моему примеру. Сказал, куда пойти, и попросил закидать все песком.

– Пол? – Вернулся он быстро. – Я хочу тебе кое-что сказать, но ты просил не упоминать об этом.

– О чем?

– Это имеет отношение к твоему кодексу.

– Валяй.

Слова он подбирал очень тщательно.

– Там есть один пункт, одна из заповедей, насчет того, чтобы ни с кем не говорить. Без крайней на то необходимости.

– И что?

– Если вспомнить несколько последних минут, когда ты говорил мне о веревке, о своем отношении к мусору, о том, что избавляешься от ненужных предметов обихода. Необходимости объяснять мне все это не было. То есть ты вел ненужный разговор. Раньше ты практически не открывал рта. А теперь выходит, что тебе хочется поговорить.

Я промолчал.

– Я не делаю никаких выводов. Просто мне подумалось, что это наблюдение покажется тебе небезынтересным.

Я ему не ответил, а он не стал развивать дальше свою мысль. Какое-то время спустя я предложил ему придвинуться к костру, потому что совсем стемнело. Так мы и сделали. Потом я спросил, не хочет ли он кофе.

– Если он у тебя есть.

Я налил воды в котелок, поставил на огонь. Когда вода закипела, добавил молотого кофе, помешал, разлил по двум банкам, одну дал ему.

– Благодарю.

– Сахара или сливок у меня нет.

– И так сойдет.

– Если ты хочешь покурить, достань сигареты из пиджака. Может, сумеешь их высушить.

– А их можно курить?

– Если бумага не порвалась, почему нет?

Он вытащил пачку, раскрыл. Семь сигарет, две уже развалились. Четыре я положил у костра. Последнюю оставил. Вытащил из костра полено, обгоревшее с одного конца, положил на него сигарету. Бумага местами потемнела, но не занялась. Я протянул сигарету Даттнеру и подержал полено, пока он прикуривал.

Спросил, можно ли ее курить, и он ответил, что еще как можно, это лучшая сигарета в его жизни.

Я сел. Смотрел на костер, пил кофе. Внезапно подумал о словаре и причинах, по которым он мне понадобился. Словарь – книга, полная слов. Слова нужны для разговора, слова – средство общения с людьми.

Если бы Даттнер не указал мне, что я нарушаю одну из заповедей, я бы рассказал ему, что моя главная проблема – вода. В неделю у меня уходило три или четыре галлоновых бутыли воды. Я пил воду, умывался водой, использовал ее, когда готовил, варил кофе. Если б на острове был источник пресной воды...

«Ни с кем не разговаривать».

Такая простая заповедь, и я так долго придерживался ее безо всяких усилий.

– Можно мне высушить одежду у костра?

– Не получится. Солнце завтра все высушит.

– Значит, я остаюсь на ночь?

– А у тебя другие планы?

Он рассмеялся. Хотел отшвырнуть окурок, но вовремя передумал и бросил его в костер. Мне это понравилось.

– Ладно. – Он вскинул на меня глаза. – Так что это за операция?

– Не понял?

– Чего хочет от меня Агентство? Зачем ты приехал сюда? И не надо изображать изумление. Ты подобрал нужную наживку, и нечего удивляться, что рыба на крючке. И не старайся скрыть улыбку. Улыбайся хоть во весь рот. А как надоест, расскажи, о чем, собственно, речь.

– Представь себе груз оружия. Товар, принадлежащий правительству Соединенных Штатов, наилучшего качества. Правительство хочет послать оружие друзьям. Вместо этого оружие попадает к плохишам.

– И что?

– Надо бы забрать его у них.

Я воззрился на него.

– И это все?

– Нет, разумеется, нет, Пол. Я просто...

– Чушь собачья! Такое случается постоянно. Если бы мне платили по десятицентовику за каждого американца, подстреленного из оружия, сделанного в Америке... всего по десятицентовику... черт, да из песчинки за каждого американца можно соорудить приличных размеров пляж! И это – обычное дело. Мы посылаем оружие партизанам, а его перехватывают власти. Мы вооружаем правительственные войска, а оружие крадут партизаны. И все потому, что какой-нибудь чиновник хочет побыстрее наварить кругленькую сумму. Оружие захватывают и в ходе боевых операций.

– И мы никогда не пытались вернуть его?

– Если и пытались, то я об этом не слышал.

– Иной раз бывает и такое, Пол. Оружие мы стараемся выкупить. Ты можешь удивляться, но этот метод зачастую срабатывает. По большому счету ты, конечно, прав. Оружие попадает не по назначению, это риск, и на него приходится идти, но у нас достаточно заводов, которые могут изготовить любое количество оружия, так что проще послать новую партию, чем гоняться за старой. И потом, к тому времени, когда оружие попадает к противнику, оно обычно устаревает.

– Вот и хорошо.

– Тут другой случай.

Он взял сигарету, не спеша закурил. Ждал, чтобы я спросил, какой-такой другой случай. Тогда он бы сказал, что это хороший вопрос, а я...

Но он услышал от меня совсем не то, что ожидал.

– Давай говорить только о деле. Драматические эффекты ни к чему. Слушаю тебя.

– Сразу в дамки. Знаешь, прямая не всегда кратчайшее расстояние между двумя точками. Иногда дуга...

– Не здесь. Не на моем острове.

Улыбка. Кивок.

– Ладно. Обойдемся без драматизации. Это не обычное оружие. Мы говорим о партии стоимостью два миллиона долларов, размещенной на четырех грузовиках. Мы говорим о самом современном оружии, которое когда-либо могло быть использовано в партизанской войне. Что такое партизанская война, рассказывать нет нужды. Ты участвовал в ней десять лет. Могу сказать лишь одно: по сравнению с этим оружием то, чем вы пользовались в Юго-Восточной Азии, – водяные пистолетики. Такого оружия вам не давали. Его производили, но не использовали в боевых действиях. Не из-за низкой эффективности. Ты бы ахнул, прочитав отчеты об испытаниях. Просто никто не мог решиться на новый уровень противостояния. Возьмем, к примеру, атомные гранаты. Бросаешь одну, и на трех акрах ни единой живой души. Или атомные минометы. Газовые гранаты. Ты же понимаешь, насколько возросли бы ваши возможности, получи вы оружие с убойной силой атомного взрыва и маневренностью обыкновенного миномета? Тебе не надо объяснять, сколь успешно использовалось бы оно против партизан. Да и партизаны нашли бы ему применение.