К моменту перехода финской границы количество танковых частей в полосе 7-й армии было довольно большим. На девять стрелковых дивизий приходилось — один танковый корпус, четыре танковых бригады и десять отдельных танковых батальонов, всего 1569 танков и 251 бронеавтомобиль. 10-й танковый корпус и 20-я тяжелая танковая бригада использовались для самостоятельных действий, а остальные бригады побатальонно распределены между стрелковыми дивизиями.
Все танковые бригады (кроме 40-й, сформированной из 2-го запасного танкового полка) были кадровыми, их танковые экипажи имели хорошую огневую и тактическую подготовку. Особенно хорошо были подготовлены механики-водители. Весь личный состав, командиры и политработники отлично знали друг друга, что было немаловажно в боевых условиях. Однако слабо было отработано взаимодействие с пехотой и артиллерией и плохо поставлена разведка.
Состояние боевых машин было удовлетворительным, хотя в ряде бригад матчасть была сильно потрепана маршами по 500–800 километров. совершенными во время выхода на эстонскую и латвийскую границу в октябре 1939 года, а затем и на Карельский перешеек.
Слабей и неорганизованней вышли на войну танковые батальоны стрелковых дивизий. Личный состав друг друга полностью не знал. Вопросы взаимодействия были отработаны еще хуже, чем в танковых бригадах. Батальоны состояли из разномарочных машин, в основном старых выпусков, многие из которых требовали ремонта. Большинство командиров стрелковых полков и дивизий совершенно не понимали природы танкового боя и не знали возможностей бронетехники. Поэтому с началом боевых действий пехотные командиры использовали свои танковые батальоны для охраны штабов и командных пунктов, делегатской службы, а некоторые — для подвозки дров и охраны бани. Сама же пехота была воспитана с верой во всесокрушающую мощь танков, якобы «способной самостоятельно уничтожить любые укрепления и разгромить любого врага».
Первый период боев характеризовался «польским» настроением войск. Многие рассчитывали, что как и во время «освободительного» похода в Польшу в сентябре 1939 года сопротивление противника будет минимальным и «неудержимый бросок вперед не встретит особого сопротивления со стороны белофиннов». Однако активная оборона финских войск, опиравшихся на мощную полосу заграждений, уже в первые дни сильно сбавила темп наступления Красной Армии. К этому времени стало очевидным, что пехота без танков в атаку не идет даже при поддержке артиллерии всех калибров. На всем пути к главной полосе обороны отставание пехоты от танков было систематическим. Танкисты сами под прикрытием своего огня проделывали проходы в надолбах и эскарпах, отыскивали и уничтожали цели и возвращались за пехотой, чтобы вести ее вперед. Вообще, плохое взаимодействие различных родов войск Красной Армии было больным местом в начале боев.
Так, в районе Липола из-за отсутствия договоренности между 35-й танковой бригадой и отдельным танковым батальоном 90-й стрелковой дивизии первые открыли огонь по вторым, расстреляв три машины и выведя из строя пять человек. По той же причине в первых числах февраля 1940 года танкисты 20-й танковой бригады обстреляли свою пехоту, с которой должны были взаимодействовать, и тут были жертвы. Вопросы взаимодействия были отработаны только к началу прорыва главной полосы обороны «линии Маннергейма».
В первые дни командование 7-й армии пыталось использовать 10-й танковый корпус для самостоятельных действий. Предполагалось, что достигнув Кивиниеми и переправившись через реку Вуокси, танки повернут на запад. окружая финскую группировку на Карельском перешейке. Корпус действовал побригадно, усилив танки стрелково-пулеметными батальонами. Однако из-за мощной полосы заграждений (было преодолено до десяти рвов и эскарпов и 20 линий надолб) танкисты достигли Кивиниеми только к 5 декабря. К этому времени финны уже взорвали мосты через Вуокси. Момент внезапности был потерян, и блестяще задуманного броска танков но финским тылам не вышло. На следующий день корпус был выведен в армейский резерв.
К 13 декабря части Красной Армии вышли к главной полосе обороны «линии Маннергейма». Попытки прорвать ее с хода не увенчались успехом — из-за плохо поставленной разведки войска не имели представления о характере укреплений. Так, 16 декабря командир 138-й стрелковой дивизии доложил в штаб 50-го стрелкового корпуса, что «впереди никакого укрепрайона нет, противник оставил Хоттинен и бежит». Командир корпуса комдив Ф. Горленко без проверки этого донесения отдал приказ — артиллерийскую подготовку отменить, уйти с дорог и пропустить вперед для преследования 10-й танковый корпус. Узнав об этом, начальник Автобронетанкового управления РККА командарм 2-го ранга Д. Павлов лично выехал на поле боя и выяснил, что пехота 138-й стрелковой дивизии ночью отошла, а финны расстреливают нашу артиллерию, оставшуюся без прикрытия. Для выяснения обстановки вперед были брошены две танковые роты, которые и вскрыли наличие мощных ДОТов и противотанковых препятствий, прикрытых хорошо продуманной системой огня. Ценой невероятных усилий удалось остановить выходящие в атаку батальоны 1 и 13-й танковых бригад и не пустить их на верную гибель.
17 декабря начались атаки танков и пехоты под прикрытием огня артиллерии, бившей по площадям. Но всякая атака заканчивалась тем, что как только финны открывали пулеметно-минометный огонь, советская пехота, бросая танки, в панике бежала назад. Если же пехоте удавалось занять захваченный танками район, то с наступлением темноты она отступала обратно. Пехотные командиры имели настолько большую неуверенность в своих подчиненных, что пехотные задачи ставили танкистам и требовали их выполнения грозя расстрелом. Так, по донесениям командования 40-й танковой бригады, командир полка 24-й стрелковой дивизии приказал танкам нести службу ночного боевого охранения — «охранять пехоту, находясь у надолб противника, а если будете уходить, прикажу забросать вас гранатами». А в полосе 138-й стрелковой дивизии в ночь на 23 декабря танки 35-й танковой бригады использовались для защиты штабов стрелковых полков и дивизии от нападения мелких групп противника, поскольку стрелковые части в беспорядке оставили свои позиции.
Атаки в районе Сумма-Хоттинен, продолжавшиеся до 20 декабря, закончились безрезультатно. Основной причиной этого, без сомнения, являлась слабая подготовка пехоты и ее нежелание идти вперед. Например, 19 декабря два батальона 20-й танковой бригады, буквально «подлезая» под свой артогонь, прошли две полосы заграждений, «оседлали» укрепленный узел и продвинулись на три километра вглубь, фактически прорвав главную полосу обороны финнов. Когда же танкисты потребовали от пехоты 138-й стрелковой дивизии броска вперед для занятия ДОТов, финны открыли минометный огонь, и пехота в панике отступила. Причем финны были настолько деморализованы, что даже практически не вели по пехоте пулеметного огня. Однако почувствовав, что танки действуют одни, они, подтянув противотанковые орудия, начали их расстреливать с флангов и тыла. Батальоны 20-й бригады до темноты вели бой в глубине финских позиций, а затем отошли, потеряв 29 танков.
Другие танковые бригады все эти дни яростно атаковали по приказу пехотных начальников, неся большие потери. И практически нигде пехота в атаку не шла. Например, 8 декабря при атаке Вяйсянен был случай, когда после сигнала «В атаку!» машины 40-й танковой бригады двинулись вперед, а пехота лежа кричала «Ура!», но за танками не шла. Оскорбленный таким поведением пехоты командир 112-го танкового батальона запрашивал начальника политотдела 123-й стрелковой дивизии: «Неужели у нас вся пехота такая трусливая?» Мало того, что танкисты вели в бой свои танковые части, они часто, выйдя из машин, возглавляли пехоту, ведя ее вперед. Например, 17 декабря, поднимая в атаку части 123-й стрелковой дивизии, был тяжело ранен командир 35-й танковой бригады полковник Кошуба.
За этот период выявилось, что до тех пор, пока не будут подтянуты резервы, налажено снабжение, пока части не пополнятся и не научатся взаимодействию, успешный прорыв главной полосы обороны финнов вряд ли возможен. Поэтому в конце декабря танковые бригады отвели в тыл для восстановления матчасти и боевой подготовки.
