Манштейн извинился, сказав, что он должен отлучиться на узел связи, чтобы выслушать донесения командующих армиями и корпусами.

Конечно, пятидесятишестилетний фельдмаршал чувствовал себя неважно — ему неприятен был разговор с Цейтцлером, ибо он знал, что все до самой мелочи будет передано фюреру. Манштейн всегда считал, что Гитлер высоко его ценит, да, собственно, с фюрером была связана вся карьера фельдмаршала. Он был сын, внук и правнук прусских генералов и гордился своей принадлежностью к военной касте. Но настоящую карьеру Манштейн сделал после того, как в Германии восторжествовал фашистский режим. В первую мировую войну он служил в штабах на Западном и Восточном фронтах, в период Веймарской республики занимал скромные должности в рейхсвере, зато при Гитлере сразу взмыл вверх — руководящая должность в генштабе, начальник штаба группы армий во время захвата Польши и Франции, командир танкового корпуса в сорок первом году, когда его танки прошли через Прибалтику, правда, потом были остановлены в районе озера Ильмень. Снова рывок вверх — командование армией в Крыму и под Ленинградом. И наконец, высшая фронтовая должность в рейхе — командующий группами армий «Дон» и «Юг». Но еще зимой прошлого года он со всей очевидностью понял, что агрессивная война, одним из творцов которой он был, окончательно проиграна.

Манштейн всегда помнил охватившие его чувства, когда танковый корпус, которым он командовал, прорвался через советскую границу и устремился в глубь Прибалтики, — тогда он восторгался политическим и военным гением фюрера. Не так уж давно это было, но теперь не его гренадеры, а советские армии, корпуса, дивизии последовательно и целеустремленно ведут наступление, одерживая блестящие победы.

Начальник генштаба Цейтцлер и командующий группой армий «Юг» Манштейн довольно холодно попрощались у ступенек вагона.

— Что я могу передать фюреру?

— Вы же видели, что здесь происходит, и знаете обстановку, — раздраженно ответил фельдмаршал.

— Да, конечно.

Цейтцлер быстро сел в свой «хорьх», и машина, а за ней и бронетранспортер с охраной понеслись, вздымая пыль, в сторону полевого аэродрома.

Шубников целый день был в бригадах. На КП Гольцева он наблюдал, как танки атакуют село на Харьковском шоссе. В бригаде Пантелеева он помог командиру организовать взаимодействие с артиллерийским противотанковым полком и со стрелковой дивизией — соседом справа. Днем он придвинул зенитный полк к боевым порядкам танков — так была сорвана попытка противника использовать пикирующие бомбардировщики, чтобы приостановить наступление. Вызвал по рации из резерва саперный батальон — надо было укрепить мосты через речки, текущие в оврагах, чтобы танковые бригады второго эшелона без помех двигались вперед. Сделал строгое замечание зампотеху — на поле боя осталось несколько наших подбитых танков, не сгоревших. Приказал их срочно эвакуировать в тыл, в ремонтно-восстановительный батальон.

Усталый, голодный — Гольцев приглашал пообедать, но он отказался, некогда, — Шубников поехал на корпусной командный пункт, который должен был переместиться в рощу, в полутора километрах от шоссе. КП он нашел, когда уже смеркалось, — очертания танка, машины-салона, бронетранспортеров и большой палатки сливались с зеленью перелеска. Но Шубников еще издали увидел, что кроме машины КП в лесу стоят еще несколько «виллисов» и два бронетранспортера. Рядом с палаткой — группа офицеров. Когда Шубников подъехал ближе, то увидел, что среди прибывших — командующий фронтом генерал-полковник Конев. Выше среднего роста, в ладно сидящей гимнастерке, он наклонился над картой, расстеленной на капоте «виллиса».

Шубников соскочил с машины, доложил по форме.

— Заждались мы тебя, — строго сказал командующий.

— Был в бригадах. Движение идет нормально.

— Знаю. Начальник штаба доложил, — он кивнул в сторону стоящего у палатки Бородина.

— Мы ждем горючее для автомашин и танков.

— И это знаю. Через час придут цистерны, они уже получают горючее на станции снабжения.

И его строгое, обычно неподвижное лицо вдруг осветилось улыбкой.

— Поздравляю с салютом.

— Не понял, товарищ командующий.

— Не понял, говоришь? Так вот — сегодня в Москве будет произведен салют в честь войск Центрального, Брянского, Западного, Воронежского и нашего, Степного фронта за взятие Орла и Белгорода. Так что поздравляю. Первый салют.

Сказав это, Конев сделался снова серьезным, сосредоточенным и, пригласив Шубникова к карте, показал ему направление дальнейшего движения корпуса — западнее Харькова, на Красноград.

— Мы рассекли группировку Манштейна. Четвертая танковая армия Гота и группа «Кемпф» разъединены вот здесь. — Командующий снова показал на карте. — Я полагаю, что сейчас они начнут выводить войска из района Харькова, — иначе неминуемое окружение. Вот здесь. — И он снова показал на карте. — Вы же должны не сбавлять темпа. Если и оторветесь от стрелковых дивизий — не беда. Главное, не допускать пауз, не дать им организовать оборону.

Командующий говорил спокойно, четко, как бы выверяя каждую свою фразу.

Шубников не служил раньше под началом Конева, но много слышал о нем еще в Белоруссии в тридцатых годах, когда тот командовал дивизией, как о строгом, требовательном командире, но требовательном, строгом и к себе. Знал он, что в гражданскую войну Конев был комиссаром бронепоезда, с которым прошел путь от Волги до Хабаровска, как делегат десятого съезда партии участвовал в ликвидации Кронштадтского мятежа, был комиссаром штаба войск Дальневосточной республики, которые возглавляли Блюхер и Уборевич, служил в Монголии. Знал и то, что после гражданской войны, когда Коневу, учтя его опыт, предложили большую комиссарскую должность, он отказался и попросился на командную работу — и несколько лет служил командиром полка, упорно постигая тонкости руководства этим важным военным организмом. Учился в академии имени Фрунзе, а потом — дивизия, корпус, округ. В войну он вступил закаленным командиром, за плечами которого была и политическая работа в армии, и серьезный опыт руководства войсками и в западных округах, и на Дальнем Востоке. С детства познавший цену тяжкого труда, крестьянский сын с Вологодчины, рабочий на лесосплаве, солдат первой мировой войны и комиссар войны гражданской, он упорно, настойчиво постигал военную науку, хорошо понимая, с каким сильным и опытным врагом ему придется встретиться на поле боя. Когда это будет, он, конечно, не знал. Но знал твердо, что будет.

Он продолжал учиться в испытаниях этой войны, закаляясь в весьма драматических порой поворотах своей командирской судьбы, упорно, не страшась неудач, вырабатывая свой полководческий почерк. Он всегда тщательно, дотошно, требовательно готовил операцию, а потом, когда решение было принято и штаб формулировал его в четких строчках приказа, выезжал в войска, чтобы лично видеть, как на деле выполняется этот приказ.

Конев всегда помнил горячее лето сорок первого, когда сформированную из войск Северо-Кавказского военного округа армию, которой он командовал, бросили сперва на Украину, а потом в Белоруссию, под Витебск. Еще не все эшелоны разгрузились, а полки и дивизии уже должны были вести встречный бой. Трудное, страшное время. Помнил Смоленское сражение, где враг был остановлен более чем на два месяца. А потом, в первых числах октября, удар «Тайфуна» — так назвал гитлеровский генштаб операцию, которая должна была сокрушить Западный и Резервный фронты и обеспечить взятие столицы. Конев тогда был только что выдвинут на должность командующего Западным фронтом вместо убывшего на юг маршала Тимошенко — и здесь ему пришлось пройти тяжкое испытание. Войска сражались в окружении, положение столицы было угрожающим. Когда Западный фронт принял Г. К. Жуков, он попросил у Ставки, чтобы Конева оставили его заместителем по войскам, расположенным в районе Калинина. Сталин дал согласие. В ходе боев за Москву был образован Калининский фронт во главе с Коневым — и этот фронт участвовал в том знаменитом декабрьском контрнаступлении, освободил Калинин, вышел на границы Смоленщины. Первое, первое во второй мировой войне стратегическое контрнаступление против объявленного «непобедимым» рейха! Сколько тогда у Конева было танков? Несколько десятков. А теперь он руководит танковыми и артиллерийскими армадами, наступает не зимой, а летом, и наступает успешно. Давно ли гитлеровцы трубили, что русские могут наступать только зимой, когда им помогает генерал «мороз»? На Курской дуге, да и здесь, под Харьковом, нет снега, жарко палит солнце, растрескалась земля и вздымается пыль на дорогах под колесами машин и гусеницами танков.