Таня отщелкнула маленький старинный замок и, приподняв крышку, сунула в футляр руку. Ее пальцы привычно скользнули за обшивку, в тот небольшой и единственный тайник, где она прятала свой дневник – не школьный, доступный всем учителям и всюду сующему нос дяде Герману, а личный, которому она доверяла все тайны и беды.

Внезапно девочка вскрикнула и отдернула руку. Вместо дневника ее ладонь наткнулась на что-то липкое и тягучее. Таня с трудом узнала в этой гадости свою тетрадь, выглядевшую так, будто кто-то изжевал ее. Точно так же испорчена была и вся атласная подкладка контрабаса. Распахнув другую половинку шкафа, Таня увидела, что все ее немногочисленные вещи выглядят ничуть не лучше – скользкие и обслюнявленные, они не висели, а буквально стекали с вешалок.

Желудок у Тани сжался. Боясь, что ее вырвет, она захлопнула шкаф. В первое мгновение она решила, что эту гадость ей сделала Пипа, но даже прыщавая дочка дяди Германа, при всей своей ненависти к ней, не стала бы изжевывать ее вещи. Максимум она изрезала бы их бритвой, выжала бы в карман полтюбика зубной пасты или измазала бы одежду кетчупом. На большее ее изобретательности ни за что бы не хватило. Скорее ее скорбные извилины завязались бы морским узлом.

– Кто это сделал? Кто? – простонала Таня.

Глаза у нее защипало. В горле встал ком. Это был ее любимый дневник, которому она поверяла самые сокровенные свои секреты, единственная, не считая футляра от контрабаса, вещь, принадлежащая лично ей!

– Если я найду того, кто это сделал, – я ему врежу! – в ярости крикнула Таня.

Внезапно на шкафу кто-то противно захихикал. Звук при этом был такой, будто кто-то скреб одним листом наждачной бумаги по другому. Девочка вскинула голову, и тотчас на лоб ей свалился мерзкий вонючий бумажный ком, в котором она смутно угадала последние страницы своего дневника.

– Х-хо! Она мне врежет, х-хо! Врежь мне, врежь, х-хо! Никто еще никогда не врезал Агуху!

На плечо Тане спрыгнуло небольшое противное существо с жирным телом, покрытым жесткими сальными волосами. У него была крошечная голова с морщинистым лбом, короткие кривые ноги с цепкими пальцами, длинный, голый, розоватый, как у крысы, хвост и длинные, гнущиеся во все стороны, лишенные локтей руки. Когда существо, мерзко хихикая, распахивало огромный рот, полный мелких зубов, то нижняя часть его головы оставалась на месте, верхняя же часть – с носом, лбом, вплоть до покрытой плесенью макушки, – откидывалась назад, как на шарнире. На макушке у существа были отвратительные желтоватые рожки: правый рос прямо, а левый, маленький и неразвитый, загибался чуть вперед и вбок.

Вцепившись в Танино плечо, оно с силой оттолкнулось от него и, вдребезги разбив головой окно, метнулось в комнату Пипы. Оставляя на паркете скользкие и грязные следы, существо вскарабкалось на письменный стол дурневской дочки и в мгновенье ока обмусолило всю гору журналов и учебников, попутно откусив голову у дорогой коллекционной куклы.

– Плох-хо тебе будет, плох-хо! – прошипело оно, нагло глядя на Таню гноящимися глазами, – Лучше сама отдай, что прячешь, или умреш-шь в страшных судорогах! Станешь мертвей Мертвого Грифа!

– Я не понимаю, что ты хочешь!

– Не желаешь отдать? Х-хо! – Мерзкий рот открылся, с треском, как сухой орех, раскусывая телефонную трубку. – Не хочеш-шь? Вот тебе!

– Что отдать? – чуть не плача от омерзения и ужаса, крикнула девочка.

– Вреш-шь, что не знаеш-шь! Все ты знаешь, Гроттер! – рассвирепел Агух.

Его тонкая рука потянулась к монитору компьютера Пипы, на котором та запускала все свои триста дисков с играми. Монитор был тонкий, жидкокристаллический – подарок тети Нинели за то, что Пипа ухитрилась получить годовую четверку по ботанике. Пипа представила это как свою величайшую заслугу, хотя на самом деле ботаничка ставила отметки, задавая вопрос: морская звезда – это растение или нет? Те, кто отвечал «нет», получали «пять», а все остальные – «четыре».

– Не надо! Не трогай монитор! – в ужасе крикнула Таня, представив, что устроит Пипа, если он разобьется.

– Боиш-шься? Так вот тебе! Х-хо! Пусть тебя за это повесят или четвертуют! Снимут кожу, сварят в раскаленном свинце! – мерзко захихикал уродец.

Схватив монитор за шнур, он подволок его к краю стола и столкнул вниз. Внутри монитора что-то негромко взорвалось.

– Х-хо! Агух тебя проучил! Так будет со всеми Гроттерами! Если бы ты знала, как Леопольд молил, чтобы хозяйка тебя не убивала! Жалкий трус-с!

Едва услышав имя своего отца, Таня пораженно отпрянула.

– Не правда, мой папа жив! – крикнула она.

– Трус-с! Трус-с! Трус-с! Он и его жена Софья, тупая курица, все боялись хозяйку!

Красная пелена гнева застлала Тане глаза. Она не выносила, когда кто-то так отзывался о ее родителях – особенно это мерзкое, скользкое существо с крысиным хвостом и хилыми рожками.

– А ну пошел отсюда, недомерок! – крикнула она и, схватив с подоконника горшок с кактусом, изо всей силы метнула его в отвратительное создание. Горшок попал ему точно в живот, сшибив его со стола, а в следующий миг колючки перекувырнувшегося кактуса впились ему прямо в мягкую физиономию.

Отвратительно заверещав, недомерок метнулся под кровать и, высунувшись оттуда, гневно закричал:

– Кошмарс бредунс экс! Я проклинаю тебя! Никто не поступал так с Агухом! Ты сама не знаешь, какую беду на себя накликала! Запомни: не отдаш-шь – умреш-шь! Издохнеш-ш-шь в страш-шных муках! Так сказала сама хозяйка! – Погрозив Тане кулаком, рогатый субъект скользнул в коридор и исчез.

Таня схватила тряпку. Следы, которые оставило существо, не оттирались, а при попытке отчистить лишь еще глубже въедались в паркет и полировку.

Представляя, как поведут себя Дурневы, когда вернутся, Таня убито опустилась на кровать Пипы. Та, разумеется, устроит скандал, если увидит ее здесь, да только... только она и так уже его устроит, едва заглянет в комнату. Терять нечего.

Щеки у Тани горели. Кто был этот мерзкий недомерок? Что он знал о ее родителях, а он что-то знал – это безусловно. О какой хозяйке он упоминал? Что искал в пустой квартире? Зачем изгрыз дневник? Одно можно было сказать точно – уродец явился не по своей воле. Он был послан кем-то, кто был настроен очень решительно, кем-то считавшим, что Таня может что-то прятать у себя в футляре. Причем то, что он искал, было в сто раз ценнее содержимого сейфа дяди Германа, антикварного фарфора тети Нинели и всего барахла Пипы, вместе взятого.

Несмотря на то, что все было крайне скверно и ничего хорошего ее не ожидало, Таня невольно улыбнулась и постучала согнутым пальцем по лбу.

– Би-би, крыша, би-би! – сказала она.

Что они все, с ума посходили? Да кто она, в конце концов, такая, что вокруг нее творится вся эта чертовщина? Разве есть у нее какое-то имущество, кроме того, что спрятано в футляре от контрабаса, и нескольких замызганных тряпок?

Правда, этот футляр явно очень старинный, разве что немного менее древний, чем тот золотой меч из музея, который исчез вскоре после того, как она с восхищением приникла к стеклу, разглядывая на лезвии таинственные знаки. Особенно запомнился ей словно отпечаток птичьей лапки на мокром песке. Ей еще показалось, что она когда-то прежде видела нечто подобное... И даже не только видела, но и... дотрагивалась до него.

Едва Таня подумала об этом «дотрагивалась», как мигом перед глазами у нее встала небольшая тусклая пластина, которую она всегда сжимает двумя пальцами – большим и указательным – и после тянет на себя. Вспомнила! Это же застежка ее футляра!

Таня кинулась на лоджию и, опустившись на колени, повернула футляр от контрабаса к себе боком. Вот глубокие складки теплой кожи, а вот и застежка с точно таким же символом – три тонкие отставленные черты наверх и одна вниз.

А дальше – дальше Таня сама не знала, что ее заставило так поступить, – она осторожно обвела мизинцем все четыре черточки и, поместив палец в небольшое углубление в самом центре, повернула его ровно на пол-оборота. Она выждала минуту, две... Ничего не произошло. Тот же тусклый осенний день, те же крыши соседних домов. Ощутив жуткое разочарование, Таня проделала эти манипуляции еще раз – только теперь, обводя контуры птичьего следа, она начинала с центрального когтя... Снова ничего... А что, если вначале притронуться к углублению, а потом уже обвести пальцем все четыре черточки следа?.. Нет, бесполезно.