Стража провела их через арену к императорской ложе, где руководитель игр объявил, что схватка предстоит рукопашная и что оставшийся в живых будет объявлен победителем.

– Ворота останутся открытыми, – добавил он, – и если один из противников решит, что с него довольно, он может покинуть арену, в случае чего победа переходит к другому.

Толпа засвистела. Она не собиралась глядеть на мальчишеские драки. Толпа жаждала крови, жаждала будоражащих зрелищ, но коварный замысел Сублатуса состоял в том, чтобы не только расправиться с Тарзаном руками одного из самых страшных гладиаторов, в чьей победе он не сомневался, но, по возможности, унизить белого гиганта, заставив его убежать с арены и тем самым отомстить за свой собственный позор.

Толпа понемногу угомонилась и замерла в ожидании, возможно, потому что предлагаемый поединок представлял для нее спектакль, сулящий немало интересного. Забавно будет поглядеть, как противник послабее пустится наутек.

Публика встретила Тарзана и убийцу с низким лбом аплодисментами, а попутно осыпала бранью распорядителя игр, благородного патриция, пользуясь его беззащитностью перед сплоченным коллективом зрителей.

По команде Тарзан повернулся к противнику и встал в борцовскую стойку. При этом он подумал, что им будет трудно подыскать для него достойного соперника.

Человек с лицом убийцы был чуть ниже Тарзана, под его темной кожей неестественно уродливыми буграми перекатывались огромные твердые мускулы; длинные руки свисали ниже колен, а плотные узловатые икры ног напоминали бронзовую статую на гранитном пьедестале.

Мужчина ходил вокруг Тарзана, примеряясь к противнику. Он состроил свирепую рожу, явно желая устрашить белого.

– Вон дверь, варвар, – гортанно выкрикнул он, махнув рукой вглубь арены. – Беги, пока жив.

Толпа разразилась одобрительным смехом. Такие шутки были в ее вкусе.

– Я разорву тебя на куски! – заорал убийца. Публика снова зааплодировала.

– Да нет, я, пожалуй, останусь, – невозмутимо произнес Тарзан.

– Уноси ноги! – взревел убийца.

Нагнув голову, он двинулся в атаку, словно рассвирепевший бык.

Неожиданно человек-обезьяна в прыжке налетел на своего противника. Все произошло так внезапно и стремительно, что никто, кроме самого Тарзана, не понял, что же случилось. Один он знал, как свернул убийцу жгутом.

Толпа увидела лишь конечный результат – рухнувшую на землю массивную фигуру, которая осталась лежать на песке полуоглушенная, и стоявшего над ней гиганта-варвара, скрестившего на груди руки.

Переменчивая в своих настроениях публика повскакивала с мест, вопя от удовольствия.

– Абст! – кричала она.

В воздухе взметнулись тысячи кулаков, указывая большим пальцем вниз. Тарзан неподвижно ждал, пока убийца, тряся головой, чтобы прояснить сознание, медленно вставал на ноги.

Соперник огляделся по сторонам помутневшими глазами, увидел Тарзана и с яростным воплем бросился на него.

Попав снова в страшные тиски, он опять очутился на земле.

Толпа ревела от удовольствия. Все до единого в Колизее показывали большим пальцем вниз, требуя, чтобы Тарзан прикончил своего противника. Человек-обезьяна обратил взор к ложе Сублатуса, где находился распорядитель игр.

– Может, достаточно? – спросил Тарзан, указывая на распростертую фигуру потерявшего сознание гладиатора.

Префект обвел рукой трибуны.

– Они хотят его смерти, – сказал он. – Если он останется в живых, ты не будешь победителем.

– Цезарь тоже требует, чтобы я убил беззащитного человека? – спросил Тарзан, глядя Сублатусу прямо в глаза.

– Ты слышал, что сказал благородный префект, – презрительно процедил император.

– Хорошо, – сказал Тарзан, – правила схватки будут соблюдены.

Наклонившись, он сгреб в охапку тело бесчувственного противника и поднял над головой.

– Вот так я вынес вашего императора из дворца! – крикнул он зрителям.

Последовавшая буря восторга явно говорила о том, насколько чернь ценит вызов Тарзана, между тем как цезарь попеременно то бледнел, то багровел от ярости. Он собрался встать со скамьи, но что бы у него ни было на уме, сделать это ему не удалось: в этот момент Тарзан раскачал тело противника, словно громадный маятник, и мощным движением метнул вверх, за перила ложи, прямо в Сублатуса, повалив цезаря на землю.

– Я жив и один на арене, – крикнул Тарзан, обращаясь к публике. – Согласно правилам игр, я – победитель.

Даже цезарь не осмелился опротестовать единодушный восторг толпы, приветствующей воплями и бурными аплодисментами отважного победителя.

За кровавыми днями следовали тревожные ночи в тесных камерах, где полчища крыс и блох не давали пленникам ни минуты покоя. В начале игр в камере Тарзана находились двенадцать пленников, сейчас же на каменной стене раскачивались три опустевших кольца, и человек-обезьяна каждый день спрашивал себя, кто следующий?

Никто не упрекал Тарзана в том, что ему не удалось освободить их, поскольку никто не принял его обещания всерьез. Они даже помыслить не могли о бегстве с арены во время игр. Такое просто не укладывалось в их головах.

– Мы верим в твою искренность, – сказал Прекларус, – но мы лучше тебя знаем местные условия.

– Нужно дождаться благоприятных обстоятельств, – ответил Тарзан. – Я уверен, что подходящий момент настанет.

– Как же, настанет, – с горечью промолвил Аста. – Нас в Колизее окружают полчища легионеров.

– Я имею в виду тот момент, – продолжал Тарзан, – когда на арене соберутся победители. Тогда мы бросимся в ложу цезаря и вытащим его на арену. Сделав Сублатуса своим заложником, мы сможем потребовать, чтобы нас выслушали. Я не сомневаюсь в том, что мы добьемся своего и обретем свободу в обмен на цезаря.

– Но как попасть в императорскую ложу? – спросил Метеллус.

– Можно подняться по склоненным спинам, как по ступеням, подобно тому, как делают солдаты, когда штурмуют стену. Может, кое-кого из нас и убьют, но часть обязательно прорвется и сумеет стащить цезаря вниз.

– Желаю тебе удачи, – сказал Прекларус. – Клянусь, я уверен в твоем успехе. Жаль только, что не смогу пойти с тобой.

– Разве ты не пойдешь с нами? – удивился Тарзан.

– Но как? Меня отсюда не выпускают. Видимо, держат здесь совсем не для участия в играх. Они что-то задумали, но вот что именно, непонятно. Тюремщик сказал мне, что я не участвую ни в одной схватке.

– Мы найдем способ увести тебя, – сказал Тарзан.

– Ничего не получится, – с грустью заявил Прекларус, качая головой.

– Погоди, – оживился Тарзан. – Ты ведь был начальником охраны Колизея, верно?

– Да.

– У тебя были ключи от камер? – допытывался человек-обезьяна.

– Да, – ответил Прекларус, – и от наручников тоже.

– И где эти ключи? Хотя излишне спрашивать. Наверняка отобрали при аресте.

– А вот и нет, – возразил Прекларус. – Откровенно говоря, в тот вечер их при мне не было. Когда я переодевался, то оставил их в комнате.

– Наверное их обнаружили…

– Их действительно стали искать, но не нашли. Тюремщик потребовал их у меня через день после моего ареста, но я сказал ему, что ключи забрали солдаты. Дело в том, что я спрятал их в тайнике, где храню свои ценности. И если бы тюремщик узнал про тайник, то взял бы не только ключи, но и все, что там хранится.

– Хорошо! – воскликнул человек-обезьяна. – С ключами проблем нет.

– Но как ты их достанешь? – спросил Прекларус, недоверчиво улыбаясь.

– Не знаю, – отозвался Тарзан. – Знаю лишь, что мы обязаны ими завладеть.

– Мы знаем также, что должны обрести свободу, – вмешался Аста. – Но знать – это еще не означает быть свободным.

Их разговор был прерван появлением в коридоре группы солдат. Немного погодя перед камерой остановился взвод дворцовой охраны. Тюремщик открыл дверь, и вошел человек в сопровождении двух охранников с факелами в руках. Это был Фастус.