Когда Нума расправился со своей второй жертвой и встряхнулся, Тарзан не мог не отметить изумительные пропорции и могучую грацию зверя. Убитые им львы тоже были красивы, и в их окраске пробивалась чернота, но человек-обезьяна видел, что они иной породы.

Теперь, когда внезапное препятствие было устранено, и Тарзан собрался отправиться на поиски девушки и лейтенанта, он вдруг почувствовал, что страшно проголодался. Кружась по песчаному дну ущелья среди бесчисленных запутанных следов, включая и его собственные, он непроизвольно заскулил, подобно голодному зверю. Тотчас же черный Нума навострил уши, испытующе взглянул на человека-обезьяну и припустил в сторону юга, изредка останавливаясь и проверяя, следует ли Тарзан за ним.

Человек-обезьяна понял, что Нума ведет его к пище, поэтому последовал за львом, присматриваясь к следам и принюхиваясь к запахам. Вскоре он обнаружил отпечатки ног, обутых в сандалии, а запах поведал ему о том, что следы оставлены людьми, которые находились ночью со львами. Затем Тарзан учуял слабый запах девушки, а чуть позже – лейтенанта Олдуика. Неожиданно следов стало меньше, и теперь те, что принадлежали Берте Кирчер и лейтенанту, резко выделялись.

Девушка и англичане шли рядом, а справа и слева – мужчины и львы, они же возглавляли и замыкали шествие. Человек-обезьяна недоумевал, будучи не в состоянии объяснить такое странное сочетание следов, а также запахов.

Ущелье, которым шел Тарзан, расширилось, затем резко сузилось, потом снова расширилось и становилось все шире и шире по мере продвижения к югу. Неожиданно дно ущелья стало резко снижаться. Появился древний базальт в виде крутых скалистых уступов, тут и там виднелись следы высохших водопадов. Идти стало труднее, однако тропа была четкой, что указывало на ее древность, а местами и на то, что ее прорубали вручную. Пройдя половину или три четверти мили, Тарзан за поворотом увидел долину, вклинившуюся в наслоения гранита и базальта. На юге долину ограждала высокая горная цепь. С севера на юг она простиралась мили на три-четыре, не больше, а протяженность с запада на восток Тарзан определить не мог.

Судя по буйной растительности, здесь была вода. В долину вела тропа, по которой Тарзан, следуя за львом, спустился в долину и оказался среди высоких деревьев. В ветвях пронзительно кричали птицы с ярким оперением, на верхушках верещали и переругивались между собой бесчисленные обезьяны.

Жизнь в лесу била ключом, и все же в душе у человека-обезьяны возникло чувство одиночества, впервые испытанное им в родных джунглях. Во всем окружающем ощущалось нечто нереальное, как и в самой долине, затерянной и забытой. Птицы и обезьяны были как будто те же, но не совсем те. Растительность также отличалась от привычной. Тарзан вдруг ощутил себя в другом мире, и ему стало не по себе. Человек-обезьяна насторожился, предчувствуя опасность.

Здесь вперемежку с лиственными деревьями росли фруктовые, на которых лакомились сочными плодами Ману-обезьяны. Забравшись на нижние ветви, Тарзан принялся утолять голод среди неумолчных обезьян. Через некоторое время, слегка подкрепившись, ибо только мясо могло насытить его полностью, человек-обезьяна огляделся по сторонам, ища глазами черного Нуму, и обнаружил, что лев исчез.

Спустившись на землю, Тарзан вновь обнаружил след девушки и тех, кто сопровождал ее, и двинулся по хорошо проторенной тропе. Тропа вывела его к ручью, где он утолил жажду, и шла дальше в центр долины. Тропу то и дело пересекали другие тропы, и повсюду виднелись следы и ощущался запах больших кошек: льва Нумы и пантеры Шиты.

За исключением мелких грызунов в долине, казалось, не водилось других животных. Ничто не указывало на присутствие оленя Бары, кабана Хорты, бизона Торго, Буто, Тантора и Дуро. А вот змея Гиста водилась, да в таком количестве, что даже видавший виды Тарзан был поражен. Гимла-крокодил также дал о себе знать запахом у одного водоема.

Наконец в поисках мяса он обратил свое внимание на птиц. В предыдущую ночь люди, напавшие вместе со зверями, его не тронули – то ли спешили, то ли посчитали мертвым. Так или иначе, оружие уцелело – копье, длинный нож, лук и стрелы, а также частенько выручавшая его травяная веревка.

Недолго думая, человек-обезьяна подстрелил большую птицу, что вызвало страшный гвалт среди ее сородичей и обезьян. Поднялся невообразимый шум, состоящий из визга и пронзительных криков.

Тарзан бы еще понял, если бы закричали в испуге соседки убитой, но то, что переполошился весь лес, вызвало в нем недоумение. В сердцах Тарзан испустил свой знаменитый клич победы и вызова.

Мгновенно воцарилась тишина, что произвело на Тарзана зловещее впечатление и лишь усилило его гнев. Занявшись птицей, он извлек стрелу, положил обратно в колчан, с помощью ножа снял кожу вместе с перьями и вонзил зубы в мясо. Ел он со злобой, будто ему угрожал враг, а скорее всего оттого, что птичье мясо было ему не по вкусу. Но лучше птица, чем ничего; интуиция же подсказывала ему, что мяса поблизости не сыскать. А с каким удовольствием он съел бы сочный кусок настоящего мяса. От одной этой мысли у него потекли слюнки, но он был вынужден довольствоваться невкусной добычей.

Он уже доедал птицу, как вдруг в кустах с разных сторон послышалось движение. Тарзан принюхался – к нему приближались львы. Причем они даже не считали нужным таиться, а двигались в открытую, судя по треску веток под их лапами и шуму продирающихся сквозь заросли тел.

Тарзан задумался над причиной их появления. Вряд ли они пришли на крики птиц и обезьян. Тогда что же их привело?

Размышляя над тем, какой способ нападения изберут львы, Тарзан увидел первого. При виде человека лев с черной гривой остановился. Зверь был поменьше и посветлее, чем черный Нума из ловушки.

Вскоре среди кустов и деревьев показались остальные. Львы остановились, разглядывая человека-обезьяну, и пока ничего не предпринимали. Тарзан невозмутимо принялся обгладывать кости, ожидая действий со стороны хищников.

Один за другим львы улеглись, не выпуская его из виду. Такое поведение львов Тарзан видел впервые. Разозлившись, он стал осыпать их грубой бранью, на манер обезьян, научивших его этому еще в детстве.

Он называл их Данго – пожирателями падали, сравнивал с омерзительной Гистой, змеей, наконец стал бросать в них пригоршнями землю. На последнюю его выходку хищники зарычали, но с места не сдвинулись.

– Трусы, – издевался над ними Тарзан. – Нумы с сердцем оленя Бары!

По обычаям джунглей Тарзан стал угрожать им и живописать, какие жуткие вещи он проделает с ними. Львы продолжали лежать.

Спустя полчаса после их появления Тарзан услышал звуки шагов по тропе. Существо было двуногим, и, хотя запаха он не почуял, Тарзан определил, что приближается человек. Вскоре на тропе показался человек, остановившийся возле льва, который появился первым.

Тарзан сразу понял, что явился тот, чей след был обнаружен им прошлой ночью, и что отличается он от известных Тарзану людей не только своим запахом.

Подошедший оказался крепкого телосложения с цветом кожи, напоминавшим пожелтевший от времени пергамент. Черные как смоль волосы, длиной в три-четыре дюйма, росли торчком, под прямым углом к черепу. Близко посаженные глаза, радужная оболочка – маленькая, черная, отчего глазное яблоко казалось неестественно белым. Лицо гладкое, безволосое, нос тонкий, орлиный. Волосы росли низко надо лбом, наводя на мысль о зверином нраве. Верхняя губа короткая и тонкая, нижняя же выпяченная. Подбородок небольшой, скошенный. В его лице угадывались следы былой силы и красоты в сочетании с явными признаками деградации. Руки чересчур длинные, ноги же короткие, хотя и прямые.

Одет он был в плотно облегающие штаны и тунику, свободно ниспадавшую ниже бедер, ноги обуты в сандалии с мягкими подошвами и ремешками, охватывающими крест-накрест голень. В руках он держал тяжелое копье, а на боку висела массивная сабля в ножнах, покрытых кожей, – оружие, которому Тарзан чрезвычайно удивился. Ткань туники была выткана на станке, штаны же сшиты из шкурок грызунов.