— На тебя смотреть невозможно. Ну зачем ты его пустила назад?

— Это называется любовь, детка. В кино, наверное, видела и сама в «Щуке» не сцене изображала. Дура, согласна. Но ничего с собой поделать не могу.

— Постой-постой…, ты же говорила, что его посадили?

— Так, чтобы тебя успокоить и других тоже. Ну хватит о нем. Все равно уже ничего не сделаешь. Сейчас живу у подруги, а он у меня. Пропьет последнее, сам уйдет. Мне какое-то время перебиться надо. Хочу предложить тебе одну вещь. На нее приятней смотреть, чем на меня.

Анна достала из кармана часики и положила подружке на ладонь.

— Учти, это не дешевка какая-нибудь, а настоящий «Шепард».

— Боже! Красотища какая! Сколько?

— Пять штук, и то только по дружбе и если сразу. Деньги нужны.

Улыбка исчезла с лица красотки.

— Ой, Анютка, у нас ведь тоже проблемы!

— Продам на сторону, но потом жалеть будешь.

— Ну потерпи немного. Слушай, Анюта, оставь их у меня. Клянусь тебе, через неделю будут деньги, пять тысяч. Ну не капризничай! Подумай сама, кто тебе даст сходу столько денег? А я вывернусь наизнанку, но достану. Витька достанет. Я ему часы покажу, слезу пущу, и он достанет. Их сейчас счетная палата проверяет, вот он и обрубил мне концы. Сижу как дура целыми днями дома, в люди показаться не в чем.

— Бедненькая, как я тебе сочувствую! Ты же дважды одну вещь не надеваешь. Ладно, куколка, но учти, жду ровно неделю. Не вернешь деньги, отдашь часы и комиссионные за прокат.

— Договорились! Ладно, я побегу, а то Витька вот-вот вернется. Ты представляешь, если он тебя увидит?! Убьет!

— Лети, пташка. Тебе есть куда.

Аня встала и ушла. Через час она звонила из телефона-автомата на другом конце города. Трубку снял мужчина.

— Привет, Кутепов, узнаешь?

— Анна? Ты где, черт подери?! Почему репетицию сорвала?

— Дурак ты, Дима! Но дело не в этом. Ты один?

— Один.

— Могу я к тебе заглянуть?

— Заходи. Может, ты мне объяснишь, в чем дело?

— Ладно, только не пугайся, когда откроешь дверь. Перед тобой парень стоять будет.

— Чего ты еще выдумала?

Аня бросила трубку. Когда Дима Кутепов от нее шарахнулся, она обрадовалась. Во всяком случае, ее не узнавали даже бывшие сокурсники, знавшие ее как облупленную.

— Ты на голос реагируй, на голос, Димочка. Или тебе монолог Клеопатры прочесть? Жаль, ты Цезаря не играешь, а то бы концерт для соседей устроили.

— У нас режиссер мужчина, и к тому же не голубой, вот поэтому ты Клеопатра, а я не Цезарь.

— Войти можно?

— Кто это тебе пластическую операцию на фейсе сделал?

— Бывший муж.

— Какой по счету?

— А я подсчетов не веду. Вам в театре лучше знать.

Они прошли в единственную комнату в квартире. Кругом висели фотографии Наташи Колычевой.

— Где же твоя подружка?

— Дома, у них гости. Теперь двоих мужиков на шее тащит.

— Не хочешь стать третьим, а я пока у тебя поживу? Мне неделька нужна, не больше. Выпить найдется?

— Пиво в холодильнике.

— Что ж, начнем с пива, а там видно будет.

Анна скинула куртку и уселась на кровать. Парень принес пиво из кухни. Они закурили.

— Ну такую уродину ты, конечно, трахать не захочешь. А мне жить негде. Какие поступят предложения?

— Хватит придуриваться.

— А в институте, помнится, ты за мной ухлестывал. Правда, не один ты. Всем свежатинки хотелось. А раскладушка у тебя есть?

— Диван на кухне раскладывается. Ты можешь объяснить, что происходит?

— Хана мне, Димочка. Ха-на! Я не Сара Бернар и на сцене умирать не хочу. Мне, дуре, почему-то жить захотелось. А пока он нас всех не передушит, не успокоится.

— Кто?

— Антоша, кто же еще! Задумка у него такая, понимаешь? Нет, конечно, не понимаешь, и не надо тебе ничего понимать. Ты тут ни при чем. Играй себе на радость в Гамлетов и в Идиотов, а я отыгралась. Вот только в ящик сыграть не захотела. Сняла с Антоши кучу зеленых и рванула на все четыре стороны. Помнишь у Островского есть такая пьеса «На всякого мудреца довольно простоты»? Вот, кажется, я перемудрила малость. Подсекли меня, Димуля, под самые красивые мои ноженьки, а на морде осложнения как после гриппа.

— А что с Антоном? Он же тоже на репетицию не явился. Такого я не помню.

— Побежал к брату на меня жаловаться. Он же трус и ябеда. Сам по себе ноль без палочки. Как что, так «мама» кричит. А мамочка у него одна — Гриша. Сейчас они всю Москву на уши подняли, меня ищут. Только если я сама к ним приду, меня за дверь выставят, как бомжа обнаглевшего. Страшно станет, после того как синяки сойдут.

— Я ничего не понимаю!

— И очень хорошо, дурачок. Чем меньше знаешь, тем целее будешь. Взял меня в клещи Антон и привязал к себе веревочкой, ни на шаг не отпускал. Потому что я должна стать следующим умирающим лебедем. А я взяла и сбежала.

— Не ты одна. И Птицын исчез, и Костенко. Актеры такие приехали на репетицию! Одни имена чего стоят, а Антон всех кинул.

— Ну значит, Птицын и Костенко тоже созрели. Надеюсь, им повезло больше, чем мне.

— Если ты что-то знаешь, Анна, то почему бы тебе не рассказать все следователю?

— Дурачок! Что я могу доказать? Мне рот заткнут в одну секунду. Ну подставлю я Антону подножку, упадет он, но туг же встанет на ноги и отряхнется, а мне на голову кирпич упадет в автобусе и все будут считать это естественным отбором. Закон природы — выживает сильнейший. А я слабая, хрупкая женщина и не могу воевать с Грановским-старшим. Я и с младшим не сладила.

— Видишь фотографии этой девочки? Ее зовут Наташа Колычева. Ее папа начальник следственного отдела московской прокуратуры, а в доме у них сейчас живет очень знаменитый следователь. Его ничем не испугаешь. На него управы нет. Он на пенсии и работает за здорово живешь, по старой дружбе. Он ни Президента не боится, ни всяких там Грановских, вместе всех взятых. Поговори с ним.

— Мы же с тобой друзья, Димочка? А?

— Ну и что?

— Обещай мне, что никому ни слова не скажешь обо мне. Не видел, не слышал, не знаешь. Можешь выполнить мою последнюю просьбу, последнее желание смертника?

— Могу, но ты не права.

— Пусть не права, но это же моя жизнь, а не чужая. Могу я ею распоряжаться по своему усмотрению?

— Можешь.

— Вот и ладушки. Через неделю я получу бабки и уеду к черту в Магадан. Одна беда, документов у меня нет.

— А где же они?

— Если б я это знала! Но в моей квартире остался паспорт. С собой я забрала только загранпаспорт, которого тут же лишилась. Но заходить в мою квартиру нельзя. За ней сейчас сотни глаз наблюдают. Облава еще днем началась. Видела, как четверо красавцев врывались в мой подъезд.

— Так и милиция тебя в розыск объявит! Все мы у них на учете. Попробуй кто-нибудь так просто исчезнуть! Не дадут. И Птицына найдут, и Костенко.

— Не сомневаюсь, но кто во мне признает Анну Железняк? Черта лысого!

Аня сняла кепку, и на плечи обрушилась шикарная копна темно-каштановых волос.

— Я уже даже не блондинка. Кстати, а у меня неплохо получается роль парня. Может быть, остричь волосы и украсть паспорт? Или купить на рынке? Стану каким-нибудь Махмудом Рахимовым из Туркестана.

— Это не выход.

— Правильно. Это дыра, в которую можно пролезть. А выхода можно ждать до глубокой старости. Мне только бы в себя прийти, а там я не пропаду. Уж не хуже Лики Ивановой. Видел бы ты ее! Принцесса на горшке.

— А кто тебе мешал?

— Я замуж по любви выходила, а она жопой виляла под объективами, чтобы эту задницу в журнале напечатали. Пустота! Ни чувств, ни таланта, одна дурь, что в башке, что ниже. Это не мой стиль.

— Твой стиль я вижу. Даже под гримом не спрячешь.

— Нормально. В жизни надо все испытать. Сначала холодно, потом жарко. Только и живешь, пока шкурой своей все чувствуешь. А вечный кайф под пуховым одеялом не что иное, как каторга. Все атрофировано… Ну ладно, подружка, сбегал бы ты за водочкой. А если у тебя в доме картошка найдется да соленый огурец, то цены тебе нет. С ходу отдамся за соленый огурец, а морду мою прикроешь портретом Наташи.