Боб усмехнулся:

– Да, но ты же ее не окончил? Так какие же у тебя шансы?

– Да кто же знал, что назначение в твою армию сломает мне всю карьеру?

– Хватит скулить, – оборвала его Петра. – Окончил бы ты ее с отличием, был бы сейчас у китайцев в лагере перевоспитания.

– Видишь? – укоризненно сказал он. – Какой закалки характера меня лишили!

Боб протянул ему листок:

– По этому адресу найдешь все документы, которые тебе понадобятся.

– С голографическим портретом? – усомнился Амбул.

– С подгонкой перед первым использованием. Инструкции приложены. Я сам ими пользовался.

– И кто такие штуки делает? Гегемония?

– Ватикан, – ответил Боб. – Остались у меня от прежних дней с одним из их оперативников.

– Годится, – сказал Амбул.

– Они тебе помогут попасть в Дамаск, но не к Алаи. К нему тебе придется идти под своим именем.

– Для этого мне нужен будет ангел, шествующий впереди, и рекомендательное письмо от самого Мухаммеда.

– В Ватикане все это есть, – сообщила Петра. – Но только для первых лиц.

Амбул засмеялся, и Боб тоже, но в воздухе висело напряжение.

– Я много от тебя прошу, – сказал Боб.

– А я тебе не много должен, – ответил Амбул.

– Ты мне ничего не должен, – возразил Боб, – а если бы и был, я не стал бы взыскивать долги. Ты знаешь, почему я тебя прошу, а я знаю, почему ты это делаешь.

И Петра тоже знала. Боб просил потому, что если кто-то и мог это сделать, то только Амбул. А Амбул согласился, потому что знал: если есть надежда не дать Ахиллу собрать весь мир под свою власть, то это надежда только на Боба.

– Как я рада, что мы погуляли здесь в парке, – сказала Петра Бобу. – Это так романтично!

– Боб знает, как развлечь девушку. – Амбул развел руки в стороны. – Ну-ка, посмотрите как следует. Это был я.

И он удалился.

Петра снова взяла Боба за руку.

– Довольна? – спросил он.

– Более или менее. Наконец-то ты хоть что-то делаешь.

– Я все время что-то делаю.

– Я знаю.

– На самом деле, – продолжал Боб, – это ты по сетевым магазинам прохаживаешься.

Она усмехнулась:

– Вот мы с тобой в этом красивом парке, где хранят живую память о великом человеке. О том, кто дал миру незабываемую музыку. А каков будет твой мемориал?

– Две статуи, наверное. До и после. Маленький Боб, который воевал в джише Эндера. И большой Юлиан, который поверг Ахилла.

– Неплохо, – согласилась Петра. – Но я придумала кое-что получше.

– Назвать моим именем планету в колониях?

– А как тебе идея: целая планета, заселенная твоими потомками?

Боб помрачнел и покачал головой.

– А зачем? Чтобы с ними воевать? Раса талантливых людей, которые стараются побыстрее размножиться, поскольку им предстоит умереть, не дожив до двадцати лет. И каждый из них проклинает имя своего предка, который не дал этой пошлой комедии кончиться со своей смертью.

– Это не комедия, – не согласилась Петра. – И почему ты думаешь, что твои… отличия передадутся потомкам?

– Ты права, – ответил Боб. – Если я женюсь на дуре коротышке вроде тебя, мое потомство будет кучкой средних людишек среднего ума, доживающих до семидесяти и дорастающих до шести футов.

– А ты знаешь, что я все это время делала в сети? – спросила Петра.

– Не ходила по магазинам.

– Я разговаривала с сестрой Карлоттой.

Он застыл, отвернувшись.

– Я шла по ее следам, – продолжала Петра. – Говорила с теми, кого она знала. Видела то, что видела она. Узнавала то, что она знала.

– Я не хочу знать, – сказал Боб.

– А почему? Она тебя любила. С тех пор, как она тебя нашла, она жила ради тебя.

– Знаю. И умерла из-за меня, потому что я был глуп и беспечен. Мне даже не надо было, чтобы она прилетала. То есть я думал, что надо, а когда я понял, что не надо, она уже летела навстречу той ракете, что ее убила.

– Есть одно место, куда я хотела бы, чтобы мы поехали, – сказала Петра. – Пока ждем, чтобы Амбул сотворил для нас чудо.

– Послушай, – произнес Боб. – Сестра Карлотта мне говорила, как связаться с учеными, которые меня изучали. Я им пишу время от времени, и они мне отвечают, насколько скоро, по их оценкам, наступит моя смерть, и как все это потрясающе интересно, как это движет вперед понимание процессов развития человека и прочую научную чушь – мое тело и те живые культуры моих тканей, которые у них есть. Петра, если подумать, то я бессмертен. Эти ткани останутся живыми в лабораториях по всему свету еще тысячи лет после моей смерти. Одно из преимуществ такого дурацкого происхождения.

– Я не о них говорила.

– А о чем? Куда ты хочешь поехать?

– К Антону. К тому, кто нашел ключ – ключ Антона. Генетические изменения, в результате которых получился ты.

– Он еще жив?

– Не только жив, он еще и свободен. Война окончена. Конечно, серьезными исследованиями он заниматься не способен – психологические блоки до конца не снимаются. Ему очень трудно говорить… то есть писать о том, что с тобой случилось.

– Так чего его беспокоить?

– Ты можешь придумать какое-нибудь лучшее занятие?

– Всегда можно придумать что-нибудь получше, чем ехать в Румынию.

– А он не в Румынии живет. В Каталонии.

– Ты шутишь!

– На родине сестры Карлотты. В городе Матаро.

– И зачем он туда перебрался?

– Климат чудесный, – сказала Петра. – Ночи у моря. Пирушки с друзьями. Плеск прибоя у берега. Горячий африканский ветер. Гребни волн зимнего моря. Память о Колумбе, приехавшем к королю Арагона.

– Это было в Барселоне, – напомнил Боб.

– Да, он говорил насчет того, чтобы туда поехать посмотреть. И там же сад, построенный Гауди. То, на что он любит любоваться. Думаю, он путешествует с места на место. И мне кажется, он очень тобой интересуется.

– Как Ахилл.

– И еще я думаю, что даже если он не на переднем крае науки сегодня, есть вещи, которые он знает, но никогда не мог рассказать.

– И сейчас не может.

– Ему больно об этом говорить. Но это не значит, что он не смог рассказать – один раз – человеку, которому больше всех надо знать.

– И кто это?

– Я, – ответила Петра.

– А не я? – рассмеялся Боб.

– Тебе не надо знать, – возразила Петра. – Ты решил умереть. А мне надо знать, потому что я хочу, чтобы наши дети жили.

– Петра, – сказал Боб. – Я не собираюсь рожать детей. Никогда.

– К счастью, – ответила Петра, – эту работу мужчине никогда не доверяют.

Она сомневалась, удастся ли переубедить Боба. Но если повезет, неуправляемые желания созревающего самца могут сделать то, чего никогда не сделают разумные доводы. Боб, что бы он ни думал о себе, был человеком, и к какому бы виду он ни принадлежал, вид этот был млекопитающим. Пусть разум говорит «нет», но тело куда громче будет кричать «да».

Конечно, если какой-нибудь взрослеющий самец и может подавить потребность в спаривании, то это Боб. И это одна из причин, по которым Петра его любила: он был самым сильным человеком из всех, кого она знала. За исключением разве что Эндера Виггина, но Эндер ушел навсегда.

Она снова поцеловала Боба, и на этот раз у них стало получаться лучше.